Мы из Кронштадта. Встреча
Шрифт:
Оказывается, что у электрика неподалеку заныкан экскаватор. И даже заправлен. Убегает куда-то в сопровождении пары десантеров и скоро подъезжает на жуткого вида развалюхе. С первого взгляда эта дрянь железная померла давно и безповоротно, ржавчины на ней половина веса, ан таки передвигается сама. Ухитряются по крутому берегу нормально съехать. Вскорости и тросы заведены. Бегу доложиться майору. Тот приказывает погодить – вопрос с Блондой не решен. Ждем довольно долго. В итоге моряки категорически отказываются ее перевозить, впрочем прямого приказа пристрелить злобную тварь тоже нет. Брысь
Ребята управляются на удивление быстро. Как раз когда прибывает Енот с двумя сетеметами они уже растянули канаты, тросы, собрали какое-то странноватое сооружение. Как это должно сработать – не знаю, но вижу, что они понимают, что делают. Енот и Саша с сетеметами встают на исходные, Серега берет пулемет на изготовку. Ильяс тоже подобрался, сосредоточился чуток поодаль.
Я шесть раз повторяю Блонде, что лечение, ноги, нет бросок на людей! Она шипит так же и черт ее поймет. На всякий случай снимаю автомат, готовлюсь подстраховать. Тарахтит экскаватор, что-то гремит и лязгает, а у меня все внимание на морфиню.
Бронетранспортер неожиданно легко начинает, словно игривый бегемот, поворачиваться на бочок, а потом и вовсе шлепается на колеса, обдав берег брызгами. С него что-то сыплется, что-то гулко гремит внутри в салоне, шумно льется вода. Блонду чуток протаскивает по воздуху, лапами она за что-то зацепилась, но потом поломанные конечности выскальзывают из люка и она шлепается на камни берега. К общему удивлению, рывка не следует. Лежит, шипит, хотя так широко раскрытая пасть скорее бы подошла для рева или рыка. Черт, не хватает Мутабора, тогда, на разгромленном заводе он ловко ее спеленал. А близко подходить – ссыкотно и стремно, видео, как она металась по стенкам коттеджа в Ропше очень некстати стоит перед глазами.
Майор машет рукой и подходит ближе. Видно, что у морфини переломаны задние лапы качественно, ступни звериные торчат под нелепыми углами. Не к месту приходит в голову, что до Беды были очень популярны некодевочки, то есть девушки – кошки с ушками и лапками – как раз как у этой нашей протеже. Она и впрямь чуточку похожа, как чудовищная карикатура. Без ушек. Но с лапами. И когтями.
– Ну, что делать будем?
– негромко спрашивает Брыся Ильяс.
– Мутаборить. Док, что скажешь про состояние пациентки?
– Подсохла и обезводилась. Походу ослабела и менее подвижна и резка в движениях. А может по женски хитрит и прикидывается. Пациентка-то она диковатая, только Мута слушалась.
– Да, я в курсе, что он всегда рядом стоял и ее контролировал как бы, когда люди были поблизости - задумчиво говорит Брысь.
– Как-то странно вы это сказали.
– Скорости у них были разные. Если бы она хотела удрать от него - сделала бы это так же просто, как вся их группа удрала от нас из Ропши. Выдрав при этом из себя все датчики. Он банально бы ее не мог догнать.
– Но она не удрала...
– И я о том же. Ладно.
И тут же обычно серьезный Брысь как-то по-былинному возглашает:
– А подать-ка мне доспехи блискучие, зубом не прокусываемые и шелом решетчатый, диковинный!
Ремер
скаля плакатной усмешкой белые зубы подтаскивает сумку, а ля американские морпехи. И - вот оно забытое уже чуток - перчатки панцирные из Монетного Двора и пара шлемов - из весьма крупной то ли еще проволоки, то ли уже и решетки. Носить не доводилось, но в руках держал - увесистые штуковины.Некролаборанты проверяли - не прокусывается. Правда не на Муте - тот бы точно поломал и сплющил самого одоспешенного, прежде чем кусать.
Майор напяливает на себя доспехи, Ремер старательно помогает, прилаживая и защелкивая.
Пять минут потного страха и упакованный в сталь Брысь ухитряется напялить на пленницу шлем и надеть на ее лапы наручники. Со шлемом вышло быстро, а вот лапы дама все пыталась под себя подтянуть, не давалась. Но как только мы почувствовали, что зубов можно не опасаться - полегчало.
А когти у дамы то ли обломались, то ли сточились - как у собак бывает. С виду – ужес и кошмар, а вблизи – не так уж и острые. Потому уже не так было жутко. В итоге в шесть рук одолели, после чего уже мне пришлось иммобилизировать ломаные ноги, старательно помня при том, что любая моя царапина от отломков ее костей фатальна.
Блонда вела себя вяло, хотя шипела все время. Енот на это реагировал странно - счастливо жмурился и восхищенно кивая головой, приговаривая: 'Как поет, как поет! Настоящая Сирена во плоти, я себя просто чувствую Одиссеем!'
Несколько хлопков даже и не заметили - а пока мы уламывали даму, равнодушный к женским чарам Вовка открыл дверцу в салон БТР.
На этот раз сюрприза, как в 'Найденыше' не оказалось - два зомбака обычных, разве что одежда непривычная, как сказал грамотей Ильяс - погранцы эстонские - но при этом оба голодные и слабые - еще и потому, что даже Вовка заметил - переломаны они страшно - руки и ноги ватлаются, идти не могут, култыхаются на четвереньках. Упокоили обоих из милицейских бесшумок, от которых не столько гром выстрела. Сколько лязг затвора.
Интереса никакого - документов нет, из оружия - калаши, мобилы мы забрали. Даже пистолетов нет, даже кобур пустых. И по внешнему виду - не людоеды, молокососы какие-то хилые.
Морпехи прощаются издалека, близко подошел только их капитан. Брезгливо глянул на Блонду. Ну в общем понятно - на корабль военный баба ни в коем виде попасть не может, традиция. Так что либо мы ее тут оставляем и отходим вместе - либо уж как сами хотим. Майор кивает, кося глазом на трофейный БТР. Тот как раз взревывает двиглом и выпускает в воздух две струи черного дыма. Аккуратно подкатывает вплотную.
– Мы остаемся - говорит Брысь командиру морпехов, они жмут друг другу руки и ребята грузятся в шлюпки. Впрочем, дохлый труп кайтселитовца они не взяли таки с собой.
– Даже странно, никто не утонул. Столько придурков - а нормально и в шлюпки влезли и из шлюпок вылезли - глядя на морпехов глазом ценителя заявляет Енот.
– По воде пойдем?
– спрашиваю я вполголоса Вовку, вылезшего из машины и с деловым видом попинывающего здоровенные колеса. Водила снисходительно фыркает – и я радуюсь, что Енот мого тихого голоса не расслышал, тролль вредный.