Мы из Тайной канцелярии

— Воля твоя — закон!

Я ожидал всякого: Ушаков относился к числу абсолютно непрогнозируемых людей, реакцию его предвидеть было невозможно. Но сегодня он превзошёл самого себя!

За время доклада в его кабинете, куда было велено явиться всей честной компании — то бишь Хрипунову, Турицыну и нам с Ваней, мы трижды успели воспарить к небесам от чувства гордости за безупречную службу, и столько же раз облились холодным потом, когда Андрей Иванович принялся нас «стругать» за выявленные недоработки.

Когда всё закончилось, я так и не мог сообразить, на каком свете нахожусь и что в итоге со мной сделают: наградят через повешенье или расстреляют за проявленный героизм.

Схожие ощущения испытывали и остальные: их лица то начинали мрачнеть, то светлели, и это повторялось раз за разом, в зависимости от того, с какой стороны начинал заход великий инквизитор государства российского.

Слова нет, упрёки были справедливыми, оттого-то язык не поднимался сказать хоть что-то в оправдание.

Убедившись, что мы в нужной кондиции, Ушаков лукаво усмехнулся и завёл другие речи:

— Всё, «скоморохи», польские клады и Трубецкие забыты и мхом поросли!

Мы разом кивнули.

— Нам таперича иные дела больше интересны. Я давеча словом обмолвился, что задумку одну хочу до матушки императрицы донесть. И вот вчера поведал о замысле сём государыне, а она внимательно меня выслушала, да вердикт одобрительный вынесла. Так что планы мои не токмо на бумаге да в мыслях останутся. В жисть воплощать их надобно, а дела сего важного понадобятся люди верные и способные.

Ушаков внимательно оглядел нас. Мы замерли под его пронизывающим рентгеновским взором, подобрались, чувствуя, что сейчас станем свидетелями чего-то необычного, способного изменить наши судьбы раз и навсегда.

Андрей Иванович удовлетворённо кивнул, кажется, мы оправдали его ожидания, и он счёл нужным продолжить:

— Много врагов у России! Ой, много! Есть враги свои, внутренние, есть враги внешние. И те и другие спят да видят, как бы покрепче насолить государству российскому. Кто куклу безвольную на престол пропихнуть желает, дабы при ней творить воровское беззаконие, кто иную выгоду для себя ищет. Иноземцы — те вообще хотят нашими руками жар загребать. И у всех слова с виду приятственные, а резоны справедливые. Токмо России от приятства сего да справедливости один разор с бесчестием!

Знакомые вещи, вдруг подумалось мне. Мы и впрямь проходили нечто подобное и не раз. Столько было приятных доводов и резонов, после которых вся страна вдруг оказывалась в коленно-локтевой позе с приспущенными штанами.

Я нахмурился, сжал кулаки. От Ушакова не укрылась моя реакция, он резко вскинул подбородок:

— Злишься, Елисеев?!

— Точно так, ваша милость — злюсь!

— И правильно делаешь! Злость не всегда вредной бывает. Иной раз подспорье от неё происходит. Но меру знать надобно, а для сего голову держать треба холодной.

Невольно вспомнился легендарный девиз чекистов, собственно — правильный от первой до последней буквы. [23] Другое дело, что далеко не все ему следовали…

Зрачки Ушакова снова остановились на мне:

— Но на своих мы управу завсегда сыщем. На то и заведение наше полезное было Петром Ляксеичем создано. Токмо пора посмотреть на злодеев другой масти, иноземной. Теперь в Тайной канцелярии мы не токмо тех, кто по пунктам первому да второму проходят, сыскивать будем. Шире зачнём действовать, особливо в том, что вопросов военных касается. Хранить государственные секреты как свою зеницу ока станем. Аки волки будем рыскать! Пришлют нам шпиёнов заграничных, а мы их к ногтю! Да так, что не подкопаешься! А для сего угодного дела нужны и люди особые, и учреждение иное, пусть и канцелярии нашей подведомое. Людей, кажись, я нашёл. — Он улыбнулся.

23

Чекист должен иметь чистые руки, горячее сердце и холодный ум.

— СМЕРШ! — вдруг вскрикнул я.

— Что?! — недоумённо вскинулся Ушаков.

— СМЕРШ, ваша милость, это «смерть шпионам» сокращённое. Предлагаю так новое учреждение назвать, дабы всем врагам — и внутренним, и внешним — уже одно только название страх внушало!

Ушаков покатал незнакомое слово на языке, прислушался к ощущениям и, наконец, утвердительно опустил подбородок:

— Пусть будет СМЕРШ! И впрямь звучит!

Мы закивали.

— А таперь, соколики, слушайте меня внимательно: штаты государыней расписаны, буду теперь вас по должностям распределять. Хрипунов Фёдор!

— Я!

— С сего дня назначаешься комиссаром СМЕРША — главным в сей комиссии. Чин тебе полагается по табели [24] равный гвардейскому капитану.

— Слушаюсь! — захлёбываясь от восторга и перспектив, прокричал Хрипунов.

— Елисеев Пётр!

— Я!

— Быть тебе старшим следователем, правой рукой комиссара. По рангу — поручик гвардейский. Молодец, Елисеев! Себя выказал! Справишься?

— Справлюсь, ваше сиятельство!

— Елисеев Иван, Турицын Василий — вам по штату должности следователей полагаются, в Табели о рангах сродни гвардии подпоручику. Довольны?

24

Имеется в виду «Табель о рангах всех чинов воинских, статских и придворных», введённый Петром Первым. Этот закон, определял порядок государственной службы в Российской империи.

— Так точно! — хором рявкнули мы.

— И это ещё не всё: от щедрот матушки-императрицы велено каждому из вас денежное поощрение выписать в размере годового жалования. На сём награды закончены, начинается служба!

Глава 34

Время летит быстро, а когда занимаешься любимым делом — не замечаешь дней. Листки календаря переворачиваются со страшной скоростью.

Прошёл месяц, другой, а как, когда, признаюсь, не запомнил.

Вообще-то в новосозданном СМЕРШе предпочитали носить партикулярное платье, но сегодня был особенный день, ради которого я надел свежепошитый военный мундир с офицерским знаком на груди, напялил «смазные» сапоги, нахлобучил на голову белый парик, довершив наряд треуголкой с плюмажем и плащом-епанчей. Машинально поправил перевязь со шпагой и отдал сам себе честь в миниатюрном зеркале, с которого на меня смотрел интересный во всех смыслах мужчина двадцати с хвостиком лет.

Холостой, одинокий, подающий большие надежды… вкалывающий по двадцать четыре часа в сутки. Хотя грех жаловаться! И чин весьма приличный, и жалованье соответственное, и занятие мне по душе.

СМЕРШу удалось заявить о себе. Нас ещё не боялись, но уже начали уважать.

Денщик (как без него при офицерской-то службе?) из солдат-инвалидов [25] внимательно оглядел меня со всех сторон и кивнул, ободряя:

— Прынц!

— Одобряешь, выходит?

— Как не одобрить?!

25

Инвалиды — военнослужащие, оказавшиеся неспособными к службе вследствие полученных ран, увечий, болезней или дряхлости.

— Спасибо на добром слове, голубчик! Вот тебе рубль, можешь сходить в кабак. И да, я могу вернуться сегодня не в настроении, только ты внимания особо не обращай. Завтра буду как обычно!

— Как прикажете, господин капитан-поручик.

Ну да, мундир на мне не гвардейский. В лейб-гвардии меня б величали без всяких «капитанов».

Во дворе ожидала запряженная коляска. Кучер, тоже из инвалидов, вскинулся, вопросительно поднял глаза:

— Куда прикажете, вашскородь?

Я назвал адрес.