Мы, мутанты

– Это обнадёживает, – согласился Чарльз.

Ухаживать за Чарльзом к некоторому его удивлению, Эрик взялся сам, не нанимая сиделку, и больше не приглашая никаких докторов. В первые пару дней Чарльз даже сесть не мог без его помощи, не говоря уж о том, чтобы обслужить самого себя. И Эрик действовал, как заправская медсестра, не выказывая ни капли нетерпения или брезгливости. На вопрос Чарльза, почему бы не облегчить себе жизнь, раз уж по словам самого Эрика финансы позволяют, Леншерр лишь отмахнулся:

– И сам справлюсь. Не люблю я людей, честно говоря. Я и этот дом выбрал из-за его уединённости.

– А тут рядом есть какой-нибудь город?

– Городок. Дуглас Парк, если тебе что-то говорит это название. Но до него миль сорок.

Эрик не просто обслуживал Чарльза, он помогал ему с упражнениями, делал ему массаж, причём, насколько Чарльз мог судить, на весьма неплохом уровне, следил за графиком приёма лекарств, витаминов и уколов, вечно выпадавшим из памяти его подопечного. Помимо быстрой утомляемости и полного отсутствия каких-либо личных воспоминаний, Чарльз обнаружил, что ему трудно сосредоточиться на чём-то и держать в памяти даже то, что происходит с ним сейчас. Любая умственная деятельность требовала больших усилий, что и злило и пугало Чарльза. Эрик, впрочем, не унывал, утверждая, что странно, если бы было иначе, и приносил ему учебные пособия, явно рассчитанные на детей. Но даже решение детских примеров и задачек вроде сравнения картинок и запоминания расстановки предметов казались непосильной нагрузкой. Устав, Чарльз начинал психовать, и Эрик без слова возражения всё убирал, но проходило некоторое время, и Ксавьер снова требовал приступить к занятиям.

– Не усердствуй, – уговаривал его Эрик. – Нам торопиться некуда. Не загоняй себя.

– Сам знаю, – огрызался Чарльз, тихо бесясь от собственной беспомощности и того, что он, взрослый мужчина, учёный, не в состоянии справиться с тем, что играючи решают шестилетки. Впрочем, занятия постепенно давали свои плоды – через какое-то время Чарльз начал замечать, что думать, запоминать, прослеживать логические цепочки и связи стало значительно легче. Его энтузиазм возрос, и теперь Эрику пришлось применить власть, чтобы удержать пациента от излишнего рвения. Он установил жёсткий лимит – не больше двух часов тренировок подряд – и строго его придерживался, не смягчаясь в ответ ни на какие просьбы.

Физическое самочувствие Чарльза тоже постепенно улучшалось, и спустя две недели он впервые, хоть и с помощью Эрика смог встать и пройти несколько шагов до окна. К этому времени он уже перестал дрыхнуть как сурок большую часть суток, и лежать просто так в перерывах между кормёжкой и занятиями становилось скучно.

Они начали подолгу беседовать, перебирая сохранившиеся воспоминания Чарльза и сравнивая их со знаниями Эрика. Оказалось, что амнезия Ксавьера не касается академических знаний, и Чарльз сам слегка удивлялся, сколько, оказывается, всего хранится в его голове. Сравнение с пустым чердаком всё же было неуместным: чердак-то оказался заполнен, жаль только, что ни единой личной вещи там не осталось. Эрик, впрочем, если и отставал от него по части образованности, то ненамного. Если не касаться профильных знаний, полученных ими в университетах, то выходило, что Эрик куда меньше Чарльза интересовался историей, искусством и литературой, но зато действительно много путешествовал и мог рассказать о разных странах немало занимательного. И если Чарльз, как выяснилось, отлично говорил по-французски и хорошо читал по-немецки, но испанский и итальянский хотя и опознал на слух, но понял лишь несколько слов, то Эрик всеми перечисленными языками владел свободно.

Едва утвердившись на ногах, Чарльз тут же покинул свою уютную, но уже осточертевшую комнату, и выполз наружу, правда, пока не дальше гостиной, откуда открывался изумительный вид на горное озеро с гладкой, как стекло, водой. Одноэтажный дом стоял на самом берегу, и от дверей в воду тянулся небольшой причал, хотя никаких лодок видно не было. Дом, кстати, и впрямь оказался небедным: мебель из гнутого ореха и красного дерева с гобеленовой обивкой, камин, дорогие безделушки, шкуры на полу, звериные головы на стенах. «Охотничьи трофеи?» – спросил как-то Чарльз, кивнув на клыкастого кабана прямо над камином, но Эрик лишь усмехнулся:

– Что ты. На животных не охочусь. Это осталось от прежнего владельца, я просто приобрёл дом со всей обстановкой.

«А на кого охотишься?» – чуть было не спросил Чарльз, но одёрнул себя – едва ли стоило придавать большое значение случайной обмолвке.

– Давно приобрёл? – вместо этого спросил он.

– Да вот как раз после того, как тебя подстрелили.

Куда именно его подстрелили, Чарльз уже знал – ещё на второй день, до визита врача, он попросил у Эрика зеркало. Оттуда на него глянуло исхудавшее лицо мужчины неопределённого возраста: если не знать наверняка, то можно дать плохо выглядящие двадцать пять, но можно и все сорок. Большой нос, серо-голубые глаза, чёткий изгиб губ… Каштановые волосы были коротко острижены, ещё более подчёркивая впалые щёки, и всё равно было видно, что с одной стороны они короче, чем с другой. Видимо, выбривали – решил Чарльз, проведя рукой по голове и нащупав над ухом шрам.

– Пуля застряла у тебя в черепе, к счастью, не пробив кость, – объяснил наблюдавший за ним Эрик. – Мелкого калибра, да ещё рикошетом… Иначе мы бы с тобой сейчас здесь не сидели. Но напугал ты меня тогда знатно – лежишь, не шевелишься, и из головы кровь течёт.

Тогда у Чарльза опять не нашлось сил расспрашивать об обстоятельствах, но позже, когда он попытался узнать побольше, ответы Эрика снова показались ему уклончивыми. Да, случайная разборка. Кого с кем, он не знает. Нет, Чарльз там был точно ни при чём. В Майами? Да, в Майами.

– А что мы там делали?

– Отдыхали, – хмыкнул Эрик. – Море, пальмы, песочек… Отличный отдых вышел.

Постепенно Чарльз обошёл весь дом – впрочем, тот был невелик, гостиная, четыре спальни и веранда. Несмотря на роскошь и уют, выглядел он на удивление безлико, словно интерьер проектировал дизайнер, обладавший хорошим вкусом, но не индивидуальностью. О самом Эрике жилище тоже говорило на удивлении мало – то ли из-за того, что он поселился в нём недавно, то ли потому, что Эрик был большим аккуратистом и поддерживал уже заведённый порядок, кладя каждую вещь на её место и не пытаясь что-либо переделать. Правда, как выглядит его спальня, Чарльз не имел представления – Эрик его туда не приглашал, а зайти в чужую комнату без разрешения Чарльзу и в голову не пришло. Удивительно было также, что, несмотря на всю роскошь, в доме не обнаружилось ни радио, ни телевизора. Не было даже газет, так что когда Чарльз дозрел до того, чтобы начать интересоваться внешним миром, оказалось, что брать информацию просто негде.

– А зачем здесь газеты? – пожал плечами Эрик. – Это место для того и предназначено, чтобы отдохнуть от всего и побыть наедине с собой. Так что отдыхай, Чарльз, и ни о чём не думай – никуда от тебя мир не денется.

Попытки убедить его, что Чарльз уже устал от пребывания наедине с собой и Эриком – не подумай дурного, я вовсе не говорю, что не рад тебе, но мне одиноко! – принесли лишь частичные плоды. Кое-что Эрик всё-таки рассказал. О кончине Нильса Бора и Роберта Фроста. О появлении в Англии неких «The Beatles», чей альбом рекордное время держится в хит-парадах. О том, что Нобелевскую премию по биологии получили Уотсон и Крик за расшифровку структуры ДНК, по литературе – Джон Стейнбек, а по физике – Ландау. Но говорить о политике Эрик отказался наотрез, посоветовав не забивать всякими тяжёлыми материями и без того не слишком здоровую голову. Спорить с ним было то же самое, что спорить с растущим у веранды дубом. А на вопрос, когда Чарльз, по его мнению, окрепнет достаточно, чтобы его голова вновь стала подходящей для тяжёлых материй, Эрик отделался туманным «посмотрим».

Так и получилось, что из всех видов развлечений им были доступны только книги и шахматы. Впервые увидев доску в ящике стола, Чарльз очень обрадовался, и тут же спросил Эрика, умеет ли тот играть. Однако Эрик слегка притушил его энтузиазм, сказав, что играть-то умеет, но не уверен, станет ли Чарльз в его нынешнем состоянии достойным противников. И оказался прав – их первая партия растянулась на три дня, потому что Чарльз быстро уставал сидеть над доской, и в конце концов Эрик разгромил Чарльза подчистую.

– Вообще-то, ты сильный игрок, – утешающее сказал он, собирая фигуры. – Думаю, в следующий раз ты так просто не сдашься.

Чарльзу, у которого пот тёк по спине, и кожу головы стянуло и покалывало, отнюдь не казалось, что он сдался просто, но возражать он не стал.

Из книг же в доме оказалась только беллетристика в количестве нескольких десятков томов. Эрик, видя разочарование Чарльза, клятвенно пообещал со временем добыть ему что-нибудь посерьёзнее, включая биологические научные журналы, чтобы Чарльз ознакомился с продвижением науки за то время, что пролежал в отключке – видимо, научные материи, в отличие от политических, опасений своей тяжестью не внушали. Пока же приходилось довольствоваться Агатой Кристи, уже, увы, покойным Фростом и непереведённым Томасом Манном.