Мы не сеем колючек

По всему видно было, что новое обиталище хозяев Сейиды не принадлежит к разряду дорогих или даже средних. Одно утешение — рядом находилась школа, куда перевелся Хамди, и дом, в котором жил дед со своей дочерью и внуками.

В сереньком и печальном домике было еще тоскливее от траурных покровов на книжных шкафах.

Но больше всего угнетали слезы Фатьмы, глаза которой, казалось, никогда не просохнут… Самиха тоже бродила печальной тенью, не находя себе места — заботы по хозяйству, теперь очень несложные, не могли отвлечь ее от грустных мыслей. А уж о Хамди и говорить нечего — на лице юноши застыла печать глубокого горя. В школе его даже прозвали Печальный Дервиш. Он и впрямь стал отшельником — круглый день один-одинешенек.

Смерть Мухаммеда согнула старика отца чуть ли не до земли. Он все тяжелее опирался на палку — к тяжести лет прибавилась непосильная ноша родительского горя.

И самым ужасным было постоянное чувство, что в этой осиротевшей семье отказались от права желать, мечтать и надеяться. Жизнь превратилась для них в какую-то тяжелую повинность, они отбывали дни — иначе и не скажешь, — отбывали как долгий, утомительный срок.

Но постепенно жизнь брала свое, ее мерное течение не могло обогнуть маленький домик под желтой акацией, над крышей которого все так же вставало и заходило солнце. Хамди отправлялся в школу, возвращался домой, обедал и шел к калитке. Запах трав долетал с окрестных полей, а с соседних улиц — певучие голоса торговцев. Немного помедлив, Хамди поднимался на крышу дома и глядел на безбрежность сахарного тростника, колыхавшегося под ветром. Но эти волны никуда не катились.

За полями виднелась стена, окружавшая дворец Тосун, с которым соседствовала школа. Дворец утопал в густой листве манговых деревьев, освещенных красными лучами заходящего солнца. В душе Хамди возникали воспоминания недавнего прошлого. Невольно он искал взглядом заветное окно, за которым в такие же предзакатные часы легким видением появлялся силуэт любимой. От этих воспоминаний становилось так тяжело и безысходно, что вечерний сумрак, застилавший притихший мир, казалось, никогда не рассеется.

Со дня переезда Хамди видел Софу лишь однажды, когда прошло сорок дней после смерти отца. Вместе с матерью и другими женщинами, одетыми в траур, она была на поминках. Юноша только поздоровался с ней и не сказал больше ни слова — его сковывало странное чувство, что он оскорбит память покойного, если позволит себе хоть малейшую радость.

А, кроме того, что он мог предложить ей, когда будущее было затянуто тучами? Семье приходилось существовать на пенсию всего в несколько фунтов в месяц. Доходов от мануфактурной лавки деда едва хватало на содержание дочери и внуков. А ведь нужно было содержать дом, заботиться о пропитании и еще ухитряться одеться не хуже других, чтобы не позорить памяти такого известного человека, каким был покойный отец.

Если раньше в душе Хамди постоянно горела надежда на лучшее, то теперь под ее пеплом тлел только страх перед будущим. Оставалось упорно учиться, чтобы не потерять право на бесплатное обучение, выхлопотанное друзьями отца. Каждый наступающий день казался Хамди еще более мрачным, чем прошедший. Что уж тут мечтать о свиданиях с любимой — юноша отказывал себе даже в самых маленьких удовольствиях. Кроме одного: склонившись по вечерам над столом, Хамди рисовал дорогое лицо с большими, бездонными глазами. Потом доставал заветную книгу, находил между страницами сухие лепестки розы и долго вдыхал едва сохранившийся аромат.

Как-то осенью Хамди возвращался из школы вместе со своим двоюродным братом Имадом и одноклассником Салахом. Свернув на свою улицу, Хамди увидел торопящуюся Сейиду.

— Далеко собралась?

— К Алляму, купить бутылочку лимонаду.

— У нас гости?

— Да — Софа со своей мамой.

От этой новости у Хамди подкосились ноги.

— Давно пришли? — взволнованно спросил он Сейиду.

— Только что.

— С ними еще кто-нибудь?

— Никого.

— А деньги у тебя есть?

— Госпожа велела попросить в долг… В бутылке как раз два стакана.

— Возьми еще одну.

— Но госпожа…

— Я сказал — две… Постараюсь сам достать денег… Аллах не оставит…

С теперешними скудными доходами хозяйке приходилось проделывать поистине чудеса эквилибристики. Каждая капля лимонада была на учете, порция вареных бобов, едва сдобренная оливковым маслом, раскладывалась на две тарелки. Дни поста — рамадана, казавшиеся прежде такими длинными, нынче вспоминались, как праздники: подумать только, с утра подавались маслины, брынза, вареные яйца… А теперь завтраки покупали у дядьки Малика, объезжавшего всю округу с ручной тележкой. Этот добряк раздавал бобы в долг и никогда ничего не записывал, надеясь на память да честность своих покупателей. Того же способа ведения дел придерживался и торговец керосином Аталла. Слава Аллаху, везде найдутся порядочные люди, способные поверить соседу. Иначе вообще невозможно свести концы с концами…

Хамди вошел в прихожую, поправил воротник рубашки, пригладил волосы, но остался недоволен своим видом. Костюм, перешитый из отцовского, висел мешком, волосы давно не знали ножниц, а ботинки — гуталина. Огорченно махнув рукой, Хамди решился переступить порог гостиной.

Фатьма мирно беседовала с матерью Софы. Увидев Хамди, гостья встала, подошла к юноше и обняла его.

— Совсем нас забыл, ни разу не заглянул! Не хочешь знаться со своими бывшими соседями?

— Просто уроков много задают…

— Не оправдывайся! Мама сказала, что ты бываешь в наших краях.

— Очень редко. Когда захожу к друзьям.

— А нас ты уже не считаешь своими друзьями?

— Мы почти что родственники, — вставила Фатьма.

— Конечно, иначе бы я не пришла сообщить вам о помолвке Софы.

Новость поразила Хамди в самое сердце. Он не верил своим ушам.

— Софа просватана?!

— А что тут странного? Теперь очередь за Самихой. Да и ты, бог даст, как университет закончишь, обзаведешься семьей.

«Софа просватана!» — горьким эхом отдавалось в душе Хамди. Хоть он и не раз говорил себе, что не имеет права требовать от девушки такой жертвы — связать свою судьбу с нищим, все-таки слабый огонек надежды теплился у него в груди. Но, видно, не разгореться из него пламени любви, пламени семейного очага… За мечтами не скроешься от суровой и беспощадной жизни. Надо привыкать стойко переносить удары, как бы болезненны и тяжелы они ни были. Ты пошатнулся, Хамди, но должен устоять! Мучительным усилием юноша заставил себя улыбнуться и произнести приличествующие случаю слова:

— От всей души поздравляю!

— Спасибо, Хамди.

— Дай им Аллах счастья! Софа такая чудесная девушка! — прибавила Фатьма.

— Вообще прекрасная пара. Ты должен знать жениха, Хамди. Он учитель, преподает математику в королевской средней школе. Его зовут Мухаммед Абдель Хамид…

— Конечно, знаю — он вел математику и в нашем классе. Прекрасный преподаватель и порядочный человек!

Вот так-то, Хамди, он преподаватель, а ты еще ученик средней школы. Ваши достоинства слишком неравны. Он и вправду отличный математик и педагог. Чтобы достичь его положения, тебе понадобятся долгие годы упорного труда и борьбы. И то неизвестно, станешь ли ты таким же уважаемым человеком… А Софа — взрослая девушка, ради чего ей ждать столько лет? Ради любви? Никто не спорит, любовь — великое чувство, оно представляет что-то реальное, но только для самих влюбленных. Для остальных же людей, подходящих к жизни с холодной головой и трезвым расчетом, любовь — дорогая прихоть, в лучшем случае милое чудачество, вызывающее лишь улыбку.