Мы не сеем колючек

Ну, рассуди сам, Хамди, как сказать этой женщине, которая счастлива, что выдает дочь замуж за достойного человека, чтобы Софа отказалась от выгодной партии и ждала несколько лет, пока ты не выйдешь в люди? Чем можешь ты оправдать подобную просьбу? Тем, что любишь Софу? А разве Мухаммед Абдель Хамид не любит ее? Разве Софе запрещено ответить ему взаимностью? Ведь и родители девушки полюбили друг друга уже после свадьбы, а, что ни говори, прожили долгие годы в полном согласии. Или хотя бы покойный отец с матерью — трудно назвать связывавшие их чувства любовью. Для отца, например, самым заветным желанием было, чтобы жена оставила его в покое, а для матери — чтобы муж прекратил транжирить деньги и мешать ей убираться, когда оставался дома.

Жизнь, Хамди, соткана из противоречий, и чаще всего непреодолимых. Мечтам и надеждам приходится отступать перед жестокой необходимостью. Так что смирись, Хамди, смирись и улыбайся, повторяя ни к чему не обязывающие слова:

— От всей души поздравляю!

Глава 19

И в комнате сестры, где уединились подруги, Хамди старался казаться веселым. Что ж, приятель, будь доволен и тем, что вновь видишь ее, ловишь взгляд любимых глаз, дотрагиваешься до руки. Никто ни в чем не виноват. Ведь у тебя отняли не собственность, а всего лишь надежду, которую не сочтешь, не измеришь, не занесешь в полицейский протокол. Можешь кричать, возмущаться, захлебываться рыданиями, но этим ничего не изменишь. Судьбу не упросишь и не обманешь.

Нам только кажется, будто можно жить по своему разумению. Стоит лишь успокоиться, предаться обманчивым мечтам, углубиться в возможные планы, как крыша над головой рушится и погребает нас под обломками. У человека нет права на радость: судьба может смилостивиться — это другое дело, но права у него нет. Смирись, Хамди, не истязай себя напрасными размышлениями. Трон, на который ты возвел ее в своих мечтах, оказался бутафорским, корона — бумажной. Иллюзия рассеялась при первой жизненной буре. Будь счастлива, Софа, королева разбитых надежд! Осушим напрасные слезы и постараемся казаться радостными!

Хамди выпустил руку девушки. В комнате воцарилась тягостная тишина. Самиха почувствовала, что она мешает подруге и брату, и вскочила с места.

— Кажется, меня мама зовет. Я скоро вернусь.

Когда они остались наедине, Хамди вновь взял любимую за руку, вопросительно заглянул ей в глаза и прижался губами к тонким холодным пальцам. Софа нежно погладила склоненную голову. Ей тоже было мучительно тяжело. Она тихо произнесла:

— Мне ничего другого не оставалось.

— Не надо, Софа, к чему оправдываться? Оставь это тем, кто ошибается, а ты поступаешь совершенно правильно.

— Я отказывалась, но родители ничего не слушали. А признаться, в чем истинная причина, я побоялась: это ничего бы не изменило, лишь принесло тебе лишние обиды и огорчения.

Ни он, ни она не смогли сдержать слез. Жалость к себе и к Хамди переполняла Софу.

— Пожалуйста, не плачь! Ну, пожалуйста…

— Прости, ради бога, — проговорил Хамди, послушно вытирая слезы.

— Тебе-то не за что просить у меня прощения… Да и вообще ни у кого. Ты никогда не сделаешь ничего такого, в чем тебе придется раскаиваться!

— Кто может поручиться, что произойдет в будущем? Меня ждет трудная жизнь. Что поделаешь, раз все так сложилось… Пока стоишь на ногах, нужно идти вперед.

— Аллах воздаст тебе за все невзгоды, Хамди!

— Ты была для меня единственной желанной наградой.

— Ты сильный, мужественный… Ты обязательно добьешься успеха, станешь большим человеком…

— Я к этому не стремлюсь.

— Но ты этого заслуживаешь больше, чем кто-либо другой. Знаешь, Хамди, оставаясь ночью наедине со своими мыслями, я часто думаю, что, несмотря ни на что, мы должны сохранить нашу дружбу. Видишь ли, люди меняются, и часто приходится разочаровываться в своих идеалах. Но давай сделаем все, что в наших силах, чтобы этого не произошло с нами.

— Для меня нет и не будет никого лучше тебя!

— Увы, это невозможно, Хамди…

— Клянусь!

— И ты… Ты тоже навсегда останешься в моем сердце. Даже когда я стану совсем седой, а ты для меня будешь прежним, таким, как сегодня!

Вошла Самиха и виновато сказала:

— Софа, тебя мать зовет.

Девушка бросила на Хамди прощальный взгляд и ласково сжала его руку.

— Да ниспошлет Аллах успеха и счастья тебе, Хамди!

— И тебе, Софа! Будь счастлива!

Девушки вышли, Хамди бросился к себе в комнату и зарылся лицом в подушку. Ну, вот ты и потерял еще одного любимого человека! Что ж, мальчик, ты уже привык к тяжелым утратам… Уходит твое детство, оставляя дорогие воспоминания. Так уж устроена жизнь — никому не дано остановить течения времени. Поэтому хочешь не хочешь — иди дальше, вперед, навстречу неизвестному будущему.

Тихо вошла Сейида с подносом в руках.

— Выпей лимонаду.

— Нет, отнеси гостям!

— Они уже пили…

— А я не хочу.

— Холодный лимонад…

— Оставь меня! Выпей сама, если он тебе нравится.

Но Сейида не собиралась уходить — кому, как не ей, было знать, что творится сейчас в душе юноши! Видит Аллах, уж она-то испытала страдания несчастной любви… Если бы Сейиде сказали, что она должна сделать, чтобы облегчить мучения Хамди, девушка, не задумываясь, пожертвовала бы всеми своими силами, всем своим достоянием! Может быть, предложить ему золотые сережки — мало ли какие затруднения есть у юноши. Вдруг Хамди нужны деньги? Надо же и развлечься, и угостить приятелей… Но не обидится ли он? Хамди щепетильный!

При всем своем добром отношении к ней Хамди не мог скрыть, что не забыл, как они познакомились. Поэтому Сейида оставалась для него всего лишь раскаявшейся грешницей — он и не мог подумать о ней иначе как о служанке. Красивой, заботливой, доброй, но все-таки только служанке. Да, видимо, дело в этом. Если бы он относился к ней просто как к сестре, его время от времени тянуло бы поделиться с Сейидой своими горестями и радостями. Ведь откровенничает же он с Самихой…

А Сейида готова принять на себя все его обиды, разочарования, жалобы. Готова плакать вместе с ним, утешить, приласкать, забыться… Если бы она могла натираться благовониями, наряжаться в дорогие одежды, в прозрачные, соблазнительные ткани!.. Может быть, может быть… Но ведь и без этого показного великолепия она привлекательна. Нельзя обманываться в значении взглядов, которыми ее провожают на улицах. О Хамди!

Сейида тихо подошла к уткнувшемуся в подушку Хамди и поставила поднос на маленький столик рядом с кроватью.

— Господин! Не надо так убиваться.

— С чего ты взяла, что я убиваюсь?

— Не слепая… От несчастной любви не умирают, господин.

— Тебе-то откуда знать?!

— Я знаю, поверь… Поэтому и не могу видеть тебя таким печальным.

— Печальный или радостный — что тебе до этого?!

— Я готова сделать для тебя все!

— А что для меня можно сделать?! Возьми рубашку, выстирай и погладь…