Мы новый мир построим...

– Вы эту сказочку женам тех хлопцев расскажите, – после долгой паузы хмуро отозвался таксист. – Одного молотком, а другому удавку на шею накинули... За что, спрашивается? Хорошенькое благословение!

– Ладно, – махнул рукой Андронов. – Сколько людей – столько мнений. Курить тут можно?

Таксист отрицательно помотал головой:

– Нет, не надо. Я восемь лет как бросил, и дыма теперь не переношу.

Андронов молча открыл дверцу и выбрался из машины. Полез в карман куртки, ничего не нашел и тихо, но с чувством выругался – как в молодости:

– Тудыть твою в душу!

Сигареты и зажигалка остались лежать на столе в кафе. На радость девице-красавице.

Бросив взгляд по сторонам, Андронов с облегчением обнаружил табачный киоск, приткнувшийся к стене магазина на другой стороне улицы, за перекрестком. Обернуться туда и обратно было минутным делом, поэтому он, сунув голову в салон «жигуля», бросил расслабленно сидящему таксисту: «Я за куревом», – и быстрым шагом направился к белой будке. «Неаполитанская» компания, поди, еще только-только начинала жевать и обсуждать свои дела.

Ассортимент выстроившихся рядами за стеклом сигаретных пачек был, пожалуй, не хуже, чем в Москве. Андронов выбрал привычное красно-белое «Мальборо» и черную, с золотом, зажигалку. Опустил пачку в карман и начал, для проверки, щелкать вновь приобретенным огнивом, положив на край узкого прилавка сдачу – несколько местных желтых монет и розовую, с оттенками, десятку, с которой взирал какой-то усатый казак. Дунул ветерок, позарившись, видимо, на гладенький банкнот, и десятка сухим осенним листком запорхала к мокрому асфальту. Андронов, чертыхнувшись, отправил зажигалку вслед за сигаретами, сгреб с прилавка мелочь и повернулся к месту приземления по-поросячьи розовой бумажки. И не обнаружил ее. В той точке, где она, как успел заметить краем глаза Андронов, совершила посадку, стоял черный, забрызганный грязью ботинок на толстой подошве.

– Вы не могли бы сделать шаг назад? – вежливо обратился Андронов к владельцу ботинка. – У меня деньги упали, а вы на них наступили. Beроятно, не заметили, – в последнюю фразу он подпустил чуть-чуть сарказма, потому что не заметить мог только слепой.

– Шо такое? – услышал он в ответ утробно-сиплое, с нажимом. – Шо ты гонишь, бычара? Хочу – стою, какие деньги? На лохов наезжай.

Дискуссия, в данном случае, представлялась делом совершенно бесполезным. Чтобы понять это, достаточно было взглянуть на наглую морду бритоголового здоровяка-перекормыша в темной кожаной куртке, попирающего законную андроновскую десятку – с такими братками Андронову приходилось иметь дело, и не раз. Конечно, учитывая главную его, Андронова, задачу, нужно было плюнуть на эту несчастную хохляцкую бумажку и возвращаться на свой наблюдательней пост – пусть забирает этот жлобяра... Но кровь уже ударила в виски – и тело сработало, не дожидаясь решения мозга.

«Пулеметы не пулеметы, – шашки наголо – «даешь, сукин сын, позицию!» – и рубать!»

Выбросив вперед правую ногу, Андронов саданул жлоба носком туфли в коленную чашечку, а когда тот, хрюкнув, начал сгибаться, сделал шаг вперед и коленом все той же ноги, встречным движением вверх, заехал аборигену в нижнюю челюсть. Раздалось клацанье зубов – и тот грузно, всей своей кабаньей тушей, осел на асфальт, пребывая в безусловном глубоком нокауте. Андронов ощутил болезненный зуд в собственной челюсти – довелось ей узнать в былые годы, что такое перелом... Однако, насчет кабана вряд ли стоило беспокоиться – чтобы сломать такую кость, требовался, как минимум, кастет.

Считать до десяти, уподобляясь рефери, Андронов не стал – подобрал свою промокшую десятку и, подхватив обмякшего жлоба под мышки, отволок к стене. Пристроил возле урны и разогнулся. Вокруг было немало очевидцев этой короткой динамичной сценки, но никакой реакции с их стороны не последовало. Как обычно и бывает в подобных случаях. Не возмущались, не хватали Андронова за руки, не звали милицию, и не спешили поинтересоваться у потерпевшего, как тот себя чувствует. Народ был уже ученый, знал, что если вмешаешься – может получиться себе дороже, мало ли у кого с кем какие разборки... В конце концов, не у ребенка кусок хлеба отобрали. На то есть милиция... вернее, нет никакой милиции – во всяком случае, Андронов еще не встретил в этом городе ни одного милиционера.

Ругая себя на чем свет стоит за несдержанность, Андронов, чуть прихрамывая, проделал обратный путь до такси. Колено побаливало – а ведь можно было обойтись без этого! Он досадливо плюнул, вытащил сигареты и обернулся. Жлоб не только очнулся, но и, держась за челюсть, уже обогнул магазин и ковылял куда-то вдаль. Судя по всему, он все еще пребывал в состоянии грогги.

«Жлобов нужно учить», – потирая колено, сказал себе Андронов, щелкнул новенькой зажигалкой и с удовольствием сделал глубокую затяжку.

Забираясь в «жигуль», он был уже спокоен. Регбист пока не появлялся, не мчались хватать и вязать устроителя мордобоя стражи правопорядка, и все продолжало идти своим чередом.

«Фрагмент, – внутренне усмехаясь, подумал он. – Может, не дал бы в челюсть – поперся бы он дальше и попал под лошадь. Или под вола...»

– Ну, вы, блин, даете, – киношной фразой встретил его таксист, вероятно, созерцавший эпизод в боковом зеркале. По тону его было непонятно, осуждает ли он, восхищается или же просто констатирует. – Терминатор, да?

– Нахалов надо ставить на место, – отозвался Андронов, расстегивая куртку.

– Ложить на место! – хохотнул таксист. – А что, может и порядка было бы больше... Запустить Клычка в Верховну Раду, натравить на депутатов... Одному в ухо, другому по хлебальнику – глядишь, мозги бы встряхнулись, если есть, и законы путные принимали бы. А то ведь сплошной беспредел!

– Вы же, вроде, сами этого хотели, – заметил Андронов. – Отделяться-разделяться, вперед, в Европу. А попали в жопу, потому что Европе вы и на хрен не нужны.

Таксист нахохлился:

– А вы, стало быть, из зарубежья пожаловали? С территории северного соседа?

– Из Турции, – миролюбиво ответил Андронов. – Я турецко-подданный. Не принимайте близко к сердцу, приятель. По пустякам заводиться – только зря нервы тратить, а новые не купишь.

Таксист посопел немного и затих, смекнув, видимо, что совсем ни к чему ссориться с выгодным клиентом. Андронов тоже молчал, поглядывая на двери «Неаполя».

Турецко-подданный... Сын турецко-подданного Остап-и-прочая-Бендер-бей. Кажется, совсем недавно читал он веселые истории про похождения великого комбинатора, под самую завязку напичканные реалиями того времени... незабываемого времени... – а ведь, все-таки, много уже с тех пор воды утекло, ох, много... И не только эти истории он тогда читал, в его квартире было полно книг, самых разных, и он глотал их жадно, взахлеб, и смотрел телевизор, перескакивая с канала на канал, и слушал радио... Он мог бы, прибегнув к литературному штампу, сравнить себя с губкой, впитывающей информацию, – но ни в какую губку столько бы не вместилось. А в него – вместилось! Много свободного места было в его голове, не очень тогда обремененной знаниями...

И заработали его мозги на полную катушку, и он размышлял, и делал выводы, и искал ответы на массу вопросов... И ломались устоявшиеся схемы, и множество явлений осмысливалось по-новому, а об еще большем количестве явлений он задумывался вообще впервые за свою не слишком на тот момент длинную, но насыщенную бурными событиями жизнь. Событиями – но не мыслями.

За стеклами «жигуля» совершала свое неспешное коловращение местная жизнь. Небо по-прежнему выглядело похмельным и простуженным, сыпалась с него какая-то морось, которую никак нельзя было назвать дождем, и бесцельно моталась туда-сюда над крышами и деревьями стая ворон – черными пятнами по серому, туманному. Водитель, казалось, подремывал, привалившись плечом к дверце, но вдруг прокашлялся и повернул голову к Андронову: