Мы всякую жалость оставим в бою…

— Добры дене, синьоре!

Мы вразнобой здороваемся:

— Гутен таг! Гутен абен! Здраствуйче!

Это уже я блеснул знанием русского языка. Толстяк действительно оказывается одним из хозяев кондитерского магазина. Его зовут Паоло Рагаццо. У него двое сыновей, которые служат в морском флоте Дуче и в авиации. Он увидел нас у витрины и решил угостить доблестных германских союзников, которые помогли Великой Италии разгромить эфиопских мятежников. О, нет! Не надо никаких денег. Он патриот, а мы для него всё-равно, что дети. Тут из его глаза скатывается предательская слеза. Паоло сентиментален не меньше, чем мы, немцы. Искренне благодарим щедрого хозяина. Откуда ни возьмись появляется моментальный фотограф и делает нам фотографию — дядюшка Паоло в центре и мы по краям. Он тоже не берёт ни пфенинга за свою работу, и мы расписываемся на фотографии на память. Синьор Рагаццо с гордостью повесит её в своём магазине…

Сейчас идём зелёным улицам города. Зелёным не в смысле цвета, а в смысле того, что все улицы обсажены множеством деревьев самых разных пород. Поэтому несмотря на сильную жару дышится легко. Вся публика одета в лёгкие светлые костюмы и платья. Девушек и молодых женщин очень много. Они ласково и призывно улыбаются нам. Мужчин поменьше, но тоже хватает. Правда, большинство из них либо тоже в военной форме, либо в партийных мундирах, поэтому постоянно приходиться отмахивать честь. И честно говоря, это начинает надоедать, но всё-равно, нравится. Неожиданно выходим на берег Волги. Всё-таки не зря у союзников столько песен про неё. Сам вид реки бескрайней шириной внушает искреннее почтение. Где-то посередине фарватер, по которому бесконечной колонной вверх и вних по течению тянутся многочисленные буксиры, танкеры, баржи, прогулочные теплоходы… Величественно и красиво… Мамаев Курган над рекой тоже красив, но нам интересна картина внизу, на песчаной полосе пляжа. Это великолепно оборудованное место для купания. Не хуже, если не лучше, чем у нас в Берлине на Ванзее. Множество кабинок для переодевания, шезлонги. Кое-где даже поставлены детские карусели, водяные колёса и вышки для прыжков в воду. Всё это великолепие заполнено множеством народа, который наслаждается отдыхом. Ведь сегодня выходной…

Мы спускаемся вниз по широкой лестнице, попавшийся патруль проверяет наши документы, затем отдаёт честь и исчезает. Наконец-то мы можем насладиться отдыхом! Первым делом, пройдя за ограду мы находим лоток по продаже купальных трусов. Ого! Такого мы ещё не видели — последняя новинка от «Фарбен Индустри», великолепные трусы из синтетической ткани. И стоят дёшево, всего пятнадцать пфенингов! Выбрав себе понравившиеся расцветки мы быстро переодеваемся в специальных кабинках, затем берём лежаки и организуем себе место. Наши загорелые на постоянных тренировках и ПХД тела можно сказать, не выделяются на фоне других, поэтому без мундиров мы практически не привлекаем к себе особого внимания. Что нам нравиться. Появляется продавец прохладительных напитков, у которого мы берём в складчину ящик ледяного «Бадаевского» пива. Боже! Как хорошо! Просто великолепно! Появляется ещё один лоточник, у него раки. Да… Наш командир всех приучил к ракам. Смеёмся, вспомнив как наш гаупт разыграл своего денщика Шульца с пьяными раками. После того, как все распили по первой бутылке мы идём в воду. Она восхитительно прохладна. Выясняется, что плавать как русские, сажёнками, так это у них называется, мы не можем. У нас свой стиль. Но это не мешает нам плескаться с наслаждением. Забыв обо всём мы веселимся как дети, плескаясь в прозрачных волжских струях. Затем идём на пляж и располагаемся на лежаках, жаль, что пиво вскоре кончается, а лоточник куда-то запропастился. Неожиданно к нам подходят две девушки в одинаковых купальниках синего цвета и приглашают присоединиться к игре в волейбол. Мы с восторгом принимаем это предложение. Наши мундиры спрятаны под лежаками, и они видя, что мы иностранцы, тем не менее не знают, что мы военные. Знание же нашего языка у них просто великолепное. Одна, та, что повыше, вообще разговаривает на верхнебаварском диалекте. Все становятся в круг и вскоре мячик летает над весёлой толпой молодых дюдей. Я не стал играть. У меня это плохо получается. Поэтому я просто наблюдаю за игрой. У меня на языке вертиться вопрос, почему все эти девушки в одинаковых купальных костюмах? Впрочем, мы тоже трусах одного вида, только расцветки разные. Хотя, может просто команда какая-нибудь спортивная…

Одна из девушек, видимо старшая из них, пристраивается на соседнем лежаке и мы, разморев от жары, лениво болтаем на нейтральные темы погоды. Затем она расспрашивает меня о моей родной Германии. Незаметно для себя я увлёкся и описываю ей широкие проспекты Берлина, Музей Современного Арийского искусства, здание Рейхсканцелярии, Рейхстаг… Ей интересна сама жизнь Германии, остальное её не интересует. Замечаю, что она вообще избегает касаться военных тем…

Так, в игре и купании незаметно пролетает время. Уже девятнадцать часов, нам пора возвращаться в часть. Вижу, что девушки всё чаще тоже посматривают на часы. Значит, пора прощаться… Извлекаю из кармана кителя свисток и даю сигнал, странно, а почему разбежались все играющие? Мои орлы быстро рассасываются по кабинкам, затем мы начинаем пробираться к выходу с пляжа и в воротах сталкиваемся с нашими сегодняшними подружками…

Да… Надо было видеть наши лица. Впрочем, и девочек тоже. Нас, танкистов, десять крепких парней при полном параде, с наградами за Францию и Польшу. Их, восемь молодых симпатичных девчонок в форме диверсионно-карательных частей. Тоже с наградами. Тоже с сияющими блеском золота и эмали иконостасами. Вместе мы проходим ворота, затем в молчании расходимся в разные стороны. Нам — налево. Им — направо… Что мы потеряли сегодня? Я не могу ответить себе…

Полковник Всеволод Соколов. Лондон 1941

Я стою на башне своего тринадцатого в позе картинного пирата, расставив ноги, покуривая папироску. Ветер слабый, волны низкие, но наша баржа идет вперед быстро, и в лицо мне летят соленые брызги. Я сжимаю в зубах мундштук папиросы и изо всех сил вглядываюсь в бинокль. Чуть-чуть виднеется далекий берег.

— Что, адмирал, на горизонте вражеский флот?

Это веселится капитан нашей десантной баржи, лейтенант флота Кузьмин-Караваев. Он перегнулся через ограждение мостика и, улыбаясь, машет мне рукой.

— Прикажете готовить пушки правого борта?

Вот ведь хулиган!

Мы — передовой отряд могучей армии вторжения. Сейчас над нашими головами пройдут транспортные самолеты и выбросят десантников Родимцева, прямо на Лондон. Мы с бригадой Одинцова будем высаживаться в устье Темзы, у Грейс-Гаррок или еще западнее.

Мы уже второй день болтаемся на судах. Основные силы выйдут из Кале, Булони, Дьеппа и Гавра. Наш же корпус «схитрил». Имея собственную транспортную флотилию, под надежной защитой торпедных катеров и малых мониторов, вчера мы вышли из Амстердама. Считается, что мы пойдем вместе со всеми, на Дувр или Брайтон, но это не так. Только очень немногие знают, что наша основная цель — Лондон и что если Родимцеву повезет, то мы высадимся прямо на набережную Сити. Все-таки светлые головы у Шапошникова и его первого заместителя Василевского! Такого нахальства не ждет никто, и, скорее всего, нашим союзникам останется только кусать себе локти, когда они обнаружат наши танки вокруг Букингемского дворца и Вестминстерского аббатства.

— Господин адмирал, есть сигнал! — продолжая дурачиться, сообщает Кузьмин-Караваев. — Ноль! Ноль!

Ну, держись, водоплавающий, ты сам напросился!

— Вас понял! Вольно, юнга!

Довольно гляжу на лейтенанта. Позади него давятся от смеха матросики: еще бы — капитан, царь и бог на корабле, и вдруг — юнга. Но Кузьмин-Караваев не обижается. Он принадлежит к той счастливой породе людей, которые органически не способны обижаться на кого-либо. Он смеется вместе со всеми и едва ли не громче всех.

Сигнал «ноль» означает «начали». Баржи и мониторы устремляются к берегу. Несколько малых тральщиков резко уходят вперед. Их задача расчистить нам дорогу. А над головами уже проходят полки штурмовой авиации. Это не Моспанов: он вступит в игру позже, когда нам понадобится его помощь. Штурмовики Ил-2 и пикировщики ИЮ-87 м идут в плотном строю, чуть в стороне от них чертят небо истребители сопровождения. Ну, значит с Богом!..

Через два часа мы уже входим в устье Темзы. Справа от нас пылает Саутенд-он-Си, над которым, точно коршуны над падалью, кружат бомбардировщики. Там когда-то, очень давно, часов пять назад, еще были две береговые батареи. Сейчас там ничего нет и ничего не может быть. Там — ад, спустившийся на землю.

Мы идем дальше. Вот вроде оживает какое-то орудие, бьющее по нам из развалин форта. Но оно успевает сделать только два выстрела. С двух малых мониторов отзываются башенные орудия, а с небес молниями мчатся штурмовики и пикировщики. Небо перечеркивают дымные следы «эрэсов», «штукасы» бросают бомбы. «Орудие приведено к молчанию». Мы опасались серьезного противодействия, но авиация сделала все что могла. Даже если здесь и была мощная оборона, то теперь уже ничего не осталось. Прямо по курсу перед нами идут самолеты, которые бомбят русло реки. Это называется «разминирование по-летному». Столбы воды встают как фонтаны в Петергофе. Ах, дьявольщина, все-таки мины еще остались! Одна из барж бригады Одинцова начинает заваливаться на бок, с борта горохом сыплются бойцы. Туда устремляется катер-тральщик, подобрать уцелевших.

Над Темзой — страшный суд. В воздухе вдруг объявились истребители RAF. Откуда они свалились — неизвестно, но пара наших, дымя, идут к земле. А это еще что? Один из «Спитфайров», похоже, решил проштурмовать наши баржи! Ну, скотина, это тебе даром не пройдет! Со всех десантных барж, со всех кораблей поддержки открывают зенитный огонь. А мы что — рыжие?! Я бросаюсь к радисту:

— Связь! Связь! Немедленно! Я — Утес! Всем, всем: воздух! Отразить атаку противника!

Немедленно с башен вверх устремляются трассы крупнокалиберных пулеметов. Самолет окутывается дымом, и вдруг исчезает в облаке взрыва. Вот тебе, сученок. Долетался?!