Мы всякую жалость оставим в бою…

Грохот зениток и пулеметов стихает. Теперь над нами — огромные транспортники Сикорского. У некоторых на буксире грандиозные планера. Родимцев идет в бой.

Я, разумеется, не вижу, что сейчас творится над Лондоном, но очень хорошо себе это представляю. Сейчас над городом, бывшим столицей империи «где никогда не заходит солнце», распускаются белые купола парашютов, под которыми опускается черная смерть в десантных комбезах. А скоро еще и мы подойдем…

На набережной Сити нам высадится не удается. Чья-то умная голова то ли у нас, то ли у них догадалась взорвать лондонские мосты.

— Фарватер перегорожен! — орет по радио командир флотилии контр-адмирал Кроун. — Выбирай, полковник, где высаживаться.

Так-с. Ну, пожалуй…

— У здания таможенного поста. Сможем подойти фронтом в пять бортов?

— Попробуем! Каким порядком высаживаемся?

То есть как это, каким порядком? Отработано же все давно…

— Наработанным! Рубашевский — первым! Я и Сенявин — вторым! Савчук и Бремер замыкают!

— Понял! Начали!

«Сороковые» Рубашевского плюхаются прямо в воду полным ходом идут к берегу. Есть! Первые уже на суше. А баржи уже откидывают аппарели. Спешат на берег ЛК-13.

Где-то на берегу оживает пулемет и тотчас тонет в ливне крупнокалиберных пуль. Точку в его недолгом существовании ставит «тринадцатый», гулко бухнув своей башенной «KwK 36». В бинокль видно, как взлетает каменное крошево. Готово. Ниже по течению начинает высадку Одинцов. На берег выносятся БТРы, начинается выгрузка автомобилей. Тяжелые «семерки» уже выкатились вперед и теперь, приостановившись, бдят, охраняя мотострелков. Один из них вдруг поворачивает башню. Громыхает 122-мм орудие.

— Савчук! Что у тебя?!

— Снайпера вроде заметили.

И что, ради снайпера стоило сносить дом? Снарядов-то, у «семерки» всего три десятка. Когда-то еще пополнить доведется…

— Охренели в конец?! Прекратить тратить тяжелые снаряды! Савчук, понял?! Разорву, мать твою!!! У самоедов сгною!!!! —

* * *

…Через полчаса высадка вчерне окончена. Мы с Одинцовым быстро прикидываем, как пойдем дальше. Наконец, двумя колоннами мы рвемся к Лондону.

Километр за километром, а применительно к местному колориту — миля за милей, пропадают под гусеницами танков и бронетранспортеров. Пока сопротивление носит англичан носит случайный характер, вовсе не похожий на ту организованную оборону, о которой нас предупреждали перед высадкой. Несколько раз нас пытались обстрелять какие-то ополченцы, «отряды территориальной обороны». Бедолаги пытались палить в нас из допотопных винтовок и непонятных устройств, выпускающих не то снаряды, не то примитивные ракеты. Каждый раз по этим наглецам давали пару очередей из пулеметов и все кончалось. Только один раз пришлось шарахнуть из пушки. Вот всегда бы так воевать: во всей бригаде — шестеро раненых и ни одного убитого. Пожалуй, эдак мы в самый Тауэр въедем…

Сглазил! Впереди встает столб разрыва. Ого! Шесть дюймов, не меньше! А то и все восемь! И тут же еще! И еще!!

В наушниках взволнованный голос Рубашевского:

— Утес! Утес! Я — Скала-1! Атака противника! Повторяю: атака противника! До полка танков, до бригады пехоты. Веду бой!

— Держись! Сейчас будем!

Связь с Одинцовым. Его разведка тоже доложила. Обе колонны разворачиваются в боевой порядок. Впереди мы: у противника танки, и нечего гробить своих мотострелков на дурацких британских железках.

— Савчук! Давай вперед быстрее!

Тяжелые ЛК-7 ревут дизелями и убыстряют ход. Я подтягиваюсь к ним и иду следом. Мой командирский «Корнилов» имеет чуть поменьше снарядов, за счет второй радиостанции, но драться мы тоже можем. Особенно, если учесть, что наводчиком у меня — прапорщик Колыбанов! Зиновий отказался от взвода, и сейчас он — мой штабной офицер, а, кроме того, мой личный наводчик! А если кто не знает, Колыбанов это мгновенная смерть для всех, кого он видит в окулярах своего прицела…

Нет, это даже не смешно! Я не верю своим глазам, и высовываюсь из люка с биноклем. Точно: «Матильды!» Вы б, господа британцы, еще «Маленького Вилли» против нас послали! По полю неуклюже ползут десятка три машин, со смешными двухфунтовками, чьи тоненькие хоботки жалко торчат из башен странной формы. А разведка сообщала, что у них что-то новое появилось. Ну, ладно, будем этих уничтожать…

— Зиновий, давай!

— Слушаюсь, господин полковник!

— Начинай!

Колыбанов, ощерив в улыбке зубы, быстро наводит пушку. Удар! Танкист вздрагивает на боеукладке, и шипит, прижав к голове остатки ушей. Есть! «Матильда» останавливается и окутывается дымом. Ого! Кто-то из «семерок» тоже попал. Перун-милостивец, вот это — да! Куда-то медленно улетает кусок башни, а сам танк исчезает в жутком пламени разрыва. Когда все кончается на поле сиротливо стоит… а, что это, собственно, такое? Какая-то ванна на гусеницах… Господь-вседержитель, да это ж низ корпуса. А все остальное где? Нету! НЕТУ!!!

Сквозь боевые порядки англичан мы проходим легко, как камень, брошенный сквозь струю воды. Позади остаются лишь дымящиеся остовы британских машин. Но английская пехота успевает залечь, и теперь Одинцову будет сложновато достать «томми». Если, мы, конечно, уйдем вперед, а не останемся помогать соратникам. Но мы не уйдем…

Через два часа все кончено. Мотострелки сгоняют уцелевших англичан к нашим танкам. Пожалуй, Одинцов прав: стоит допросить первых регуляров, попавших к нам в руки на предмет возможного сопротивления в Лондоне. Эт-то что такое? Один из ротных Сенявина, мой старый знакомец еще по Испании, капитан Булгарин выскочил из танко и теперь вдохновенно лупит какого-то британского офицера. «Прекратить! Немедленно Прекратить!..»

— Господин полковник, да Вы что не видите, кто это?!

Батюшки! Вот уж воистину: не ждали, не гадали… Передо мной, мучительно кашляя, медленно поднимается с земли тот самый майор, которого все мы так хорошо помним по Бильбао. «Сочтемся!» Правда, теперь он — подполковник…

— Я — офицер британской армии и я требую… — начинает он, видя мои погоны.

Я усмехаюсь. Затем беру его за лицо и чуть поворачиваю к свету. Сомнений нет: он!

— Когда-то, расставаясь с Вами после незабываемой встречи в Бильбао, я и все мои люди обещали Вам, майор, что мы еще увидимся. Мы привыкли выполнять свои обещания. Простите, что заставили ждать.

Это сильнее меня, и я, с чувством глубокого удовлетворения, ввинчиваю ему в печень кулак. Он сгибается. Да разогнись, разогнись — я ведь только начал. А чтобы было легче разгибаться — на тебе, сапогом… СТОП! Что это я, в конце-то концов. Хватит, хватит…

— Капитан Булгарин!

— Я, господин полковник!

— Этого больше не бить. Постарайся мне его сохранить целым, чтобы в тайге не сразу загнулся.

Булгарин козыряет. Он настолько любезен, что переводит мои пожелания британцу. «Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом?» Поживем — увидим.

Сквадрен-лидер Фриц Штейнбаум. Уэст-Маллинг

Это настоящий ад. День и ночь тысячи самолётов идут на Британию. Русские, итальянские, германские. Мы почти непрерывно находимся в воздухе, но, если быть откровенным, то толку от нас немного. Все измотаны до последней стадии. Машины выработали все мыслимые и немыслимые ресурсы. У многих пилотов нервное истощение, они не в состоянии больше летать. На несчастную Британию каждые сутки падают тысячи тонн бомб всех видов: фугасные. Зажигательные. Осколочные. Беспрерывно горят дома Лондона. Фашисты озверели. Они уничтожили сеть радарных станций на побережье, и теперь мы не имеем системы раннего предупреждения об их налётах. Иногда кажется, что мы сражаемся с гидрой, у которой вместо одной отрубленной головы вырастает две. Я лично сбил два бомбардировщика за прошлую неделю, но вместо них прилетело двадцать. И они разнесли наш аэродром в клочья. Пилотов сбитых машин в плен не берут. Местные жители, как правило, добираются до них раньше, чем наш солдаты, и я им не завидую. Легко они не уходят из жизни. Правда, и лётчики стараются в плен не попадать. У них такие машины, что даже подбитые самолёты оттягиваются под защиту своих товарищей и уходят назад, во Францию. А их истребители — это вообще ужас всех наших пилотов. Особенно эти новые реактивные машины, мы даже не знаем, как они называются. Разделяем их на два вида, и только. Они бьют нас, как хотят. Мы же только обороняемся. И безуспешно. Не хватает многого: топлива, продовольствия, боеприпасов. Иногда мы бессильно смотрим на проплывающего над нами врага, не имея возможности поднять свои машины в воздух. Взлётную полосу не успевают ремонтировать. Уцелевшие машины стоят в выкопанных под землёй капонирах. Мы живём там же. Я предчувствую близкий конец Англии. Как же они были недальновидны! Почему допустили такое?! Почему позволили Тройственному Союзу набрать такую силу и мощь?! Надо было сразу начинать войну на истребление, бомбить их города, убивать всех, не жалеть никого, топить их корабли. Сбивать их самолёты! Организовать прямую интервенцию. Чего они боялись? Чего? А теперь уже поздно. Америка предала нас, они надеются отсидеться за океаном. Глупцы! Покончив с нами, союзники разотрут Японию в порошок и затем прикончат и САСШ…