Мятеж Рогоносцев

— Почему-то я совсем не удивлен, мадам, — сказал он с насмешкой.

— Вы же не думали, что я не попытаюсь понять, что происходит, — парировала я, гордо подняв голову и пытаясь согнать лишнюю краску с лица.

— Отправляйтесь к себе. Немедленно.

На сей раз я не стала с ним препираться, даже несмотря на повелительно-приказной тон — у меня не было на это времени. Я прошла мимо дона Алонсо к двери и бросилась бегом по коридору, едва исчезнув из его поля зрения.

Мне повезло — у Филиппа был тот же оруженосец, что и раньше, и он узнал меня. Я попросила его позвать господина, а сама осталась ждать в отведенных д’Олонэ покоях.

— Здравствуй, Алисия, — сказал Филипп, плотно захлопнув за собой дверь.

— Филипп, — ответила я.

По его взгляду я убедилась, что мысль, пришедшая мне в голову, была правильной — он единственный из всех готов мне помочь.

— Я пришла просить тебя о помощи.

— Что я могу сделать для тебя?

События развивались так быстро, что я не успела толком ничего обдумать. Просить его передать письмо? Куда и кому? Зачем? Нет, моим единственным шансом было другое.

— Насколько крепко тебя стерегут? — спросил Филипп.

— Не важно. Думаю, мне удастся справиться с охраной.

— Мы выезжаем на рассвете.

— Ты мог бы взять меня с собой?

— В платье моего оруженосца охрана тебя едва ли заметит.

— Со мной Жанна.

— Посадим ее в дорожный мешок.

— Лучше за спину ко мне. Она маленькая, под плащом будет почти незаметно.

— Хорошо.

Нужно было спешить. С минуты на минуту меня могли хватиться. И все же я потратила еще мгновение, чтобы сказать:

— Филипп, ты представить себе не можешь, как я тебе благодарна.

Он сделал шаг ко мне.

— Я вызволю тебя отсюда. Каким я был дураком, Алисия… — шептал он, пока руки блуждали по моему платью.

— Филипп, — я взяла его за руки и заставила посмотреть мне в глаза, — Я должна идти, иначе меня хватятся.

Я выскользнула за дверь и на цыпочках полетела прочь, но далеко уйти не успела. Послышались приближающиеся голоса, и я еле успела вжаться в самое темное пятно на стене.

— Отдай нам эту тварь, Алонсо! Мы сбросим ее по дороге в пропасть, и никто даже следов не найдет.

— Это мое дело. Я сам с ней разберусь.

Раздался характерный горловой смешок.

— Мы уже видели, как ты с ней разобрался.

— Рикардо, еще одно слово, и ты об этом пожалеешь.

— Может тебе не дорога честь жены, но мы не допустим, чтобы наша сестра осталась неотомщенной!

— В том, что касается чести моей жены и моей семьи, только я принимаю решения, — холодно отчеканил дон Алонсо.

— Это касается чести и нашей семьи.

— В первую очередь это касается моей чести.

— Тогда, черт возьми, не заставляй нас сомневаться. Реши этот вопрос.

— Не сомневайтесь, решу.

— Тогда почему бы не сегодня, пока мы здесь? Замуруй ее в стену, перережь глотку, сделай что-нибудь.

— Я поступлю так, как сочту нужным и тогда, когда сочту нужным.

За один день я услышала более чем достаточно. Едва братья Иерра закрыли дверь своих покоев, а дон Алонсо скрылся на лестнице, я пробралась к себе.

Минутой позже перед моей дверью появились два дюжих стражника.

Я уложила Жанну спать одетой. Она долго не могла заснуть и задавала кучу вопросов: почему им с Фернандо сегодня не разрешили играть во дворе? кто те рыцари, что приехали в замок? почему у нашей двери опять стража? С большим трудом мне удалось, наконец, ее убаюкать. Затем, поднявшись с постели, я подвесила котелок воды в камине и принялась готовить сонное питье для стражников. Я знала по именам всех обитателей замка, поэтому уговорить их подкрепиться чашей грога не составило труда.

Выполнив самую неотложную часть подготовки к побегу, я занялась более мелкими деталями. Мне придется переодеться в мужское платье, Жанну я спрячу под плащом, так что вещей мы брать с собой не могли, да, в общем-то, при нас и не было ничего такого, о чем стоило жалеть. С того времени, как меня с дочерью перевезли из мельничьей башни в замок, все наши вещи вернули, за исключением драгоценностей. Оно и понятно — будь они у меня, я могла бы кого-нибудь подкупить. А так оставалось всецело положиться на милость Филиппа.

У меня не было причин ему не верить. Я всегда знала, что ему не безразлична, к тому же наша прошлая связь позволила мне узнать его достаточно близко, чтобы быть в состоянии предсказывать его возможные поступки. Он сдержит слово и поможет мне, защитит в случае необходимости. А после услышанного в коридоре я отчетливо сознавала, что такая необходимость может возникнуть. Если братья Иерра обнаружат нас в составе каравана, они, не колеблясь, приведут в исполнение свою угрозу сбросить меня в пропасть. И, как знать, может, и Жанну… Я покрылась холодным потом. Имею ли я право так рисковать? Стоит ли этот шанс такой угрозы? Как долго можно скрывать присутствие ребенка? Тем более, такого активного, как Жанна? Перед побегом я могу дать ей сонной питье, но путь предстоит не близкий, по опасной горной дороге. Рано или поздно ее заметят. Что тогда?

Я попыталась представить себе, что будет. Филипп и его люди станут защищать меня, Антуан встанет на сторону брата, и, может быть, барон Касильяс — мне он показался более добродушным, чем другие. Хотя, как знать?

Братья Иерра и барон Морган… эти пойдут на все, вплоть до столкновения. И не пощадят ни меня, ни мою дочь. Я не знала с кем из них больше воинов, и не могла сказать, на чьей стороне численный перевес.

И потом, не стоит забывать про дона Алонсо. На сей раз, мое отсутствие обнаружат очень быстро, даже не смотря на то, что стражники будут спать глубоким сном. Погоня настигнет караван, и тогда уж точно станет известно о нашем местонахождении, если даже оно не обнаружится раньше. Одна из сторон получит подкрепление, и это будет не Филипп.

Если нам и удастся благополучно покинуть Эль Горра, то только чудом. Господи Иисусе, святые Жанна-Воительница и Жанна-Заступница, я знаю, что не имею права просить, но… я опустилась на колени и прочла молитву.

На душе стало спокойнее. Я прилегла рядом с Жанной, но сон не шел ко мне. Я думала о том, как это будет. Мы с дочерью возвращаемся в АльмЭлис — снова в своих стенах, снова под надежной защитой. Дон Алонсо ничего не сможет сделать — ведь тот монах умер, а без свидетеля доказать ничего невозможно. Церковь так легко не признает своих ошибок. Если только нам удастся выбраться, мы спасены.