Мытарь

– Я хочу быть, чтобы… чтобы быть! Чтобы со мной хоть что-то происходило!
– выкрикиваю я сам себе.

– Но разве с тобой происходит хоть что-то хорошее?
– вопрошает голос из пещерного поднебесья или пустот моей головы.
– И разве тебе не было лучше, пока ты был в забытьи? Разве мытарства по заброшенному сараю приносили тебе радость?

– А что, другого нет ничего? Только заброшенный сарай или небытие?
– спрашиваю я.

– Нет, отчего же?
– отвечает Голос.
– Многое есть на свете. Но есть ли во всем этом смысл?

Неужели я все это сам себе говорю?

– Кто ты?

– выкрикиваю я в пространство.

Молчание.

– Мне то и дело кажется, что я говорю сам с собой!

Молчание.

Все то время, что мы разговариваем, мне не приходится заботиться о том, чтобы держаться на плаву, - будто какая-то сила не дает утонуть.

– Так какой смысл в том, чтобы снова быть?
– спрашивает Голос.

– Я не знаю, - отвечаю. После этих слов я вдруг опять начинаю тонуть.
– Но я хочу быть!
– кричу я, выплевывая воду, как кричат «спасите!».

– Зачем?

– Хочу… посмотреть мир!
– выпаливаю я первое, что приходит в голову. И снова перестаю тонуть.

– Мир?
– говорит Голос.
– А какой именно? Миров много… Есть, например, Мир Ненависти. Мир Воздаяния. Мир Страха.

– А нету ли Мира Любви?
– спрашиваю.

– Нет. Миры - места, где существа растут и меняются. Избавляются от глупостей, которые сами себе напридумали. Совершенных миров нет - они не нужны, а мир, полный любви, и есть совершенный мир.

– Хорошо! Тогда я хочу посмотреть любые миры!

– Если я спрошу - зачем?
– думаю, получу все тот же ответ «не знаю» или «просто хочу». Хорошо, будь по-твоему. Впрочем, иначе и быть не может.

Несмотря на то, что последняя фраза также рождается в моих мыслях вместе со звуком Голоса, - ее значения я не понимаю.

Глава 2

Вдруг вдалеке справа я вижу лодочную станцию или что-то подобное. Она освещена газовыми фонарями, укрепленными на столбах. Я начинаю грести туда и на этот раз быстро доплываю. Выхожу на берег и понимаю, что теперь у меня есть не призрачное, а самое настоящее тело! О, как это здорово! Я снова есть!

Я мужчина. Одет в мятый серый костюм, который почему-то совсем не мокрый. На ногах - черные туфли, на голове - серая шляпа. Но на берегу накрапывает дождик, и вот как раз от него одежда начинает постепенно намокать.

Как я хотел этого - снова быть! И быть человеком! Я откуда-то помню это чувство - быть человеком! Я уже был им, а не всегда торчал в сарае или в черной реке. Надеюсь, этот мир, который передо мной, тот самый, из которого меня когда-то забрали и заперли в сарае.

Вижу будку на краю станции. Иду к ней. В будке немолодой мужчина. Он спит. В растрепанной бороде застряла стружка моркови. Кепка сдвинута на затылок - на нее, как на подушку, опирается сторож, откинувшись на спинку старого кресла.

Давно, очень давно я не видел живых существ. Не видел людей. Если, конечно, не считать галлюцинации с малышом. Я соскучился по лицам. Стою и рассматриваю старика, не решаясь его будить. Потом возвращаюсь к лодкам. Дождик, к счастью, окончился.

При свете луны и газовых фонарей могу разглядеть, что все лодки однотипны, лишь одна - белоснежная - смотрится новее и ярче других. Наклоняюсь к ближайшей и стучу по борту запястьем - хочу понять, чувствую ли что-нибудь. Чувствую сырость и шероховатость древесины, холода от промокшего рукава. И запах! Я чувствую запах! В нем смешан дух реки, рыбы, мокрых досок, сырости и свежести! Как я, оказывается, соскучился по запахам!

– Эй, - кричит проснувшийся сторож, - ты чего там обстукиваешь? Обстукивает он. Чужое поди, неча стучать.

– Извините, - говорю, повернувшись. Сторож уже покинул будку и смотрит, уперев руки в бока.
– Просто хотелось понять, из чего сделана эта лодка.

– Ха, - не улыбнувшись произносит смотритель, - понятно, из чего - из того же, что и у всех. Дерево просмоленное. У тебя что, из бумаги, что ли? Или, может, из камня?

– Уважаемый, - обращаюсь я к сторожу, - а где у вас тут какая-нибудь гостиница? Мне бы попроще.

– Попроще всем надо, - усмехается смотритель.
– Или тебе хотелось бы в гостиницу, как вон та лодка?
– Он указывает на белую.
– Есть такой постоялый двор. Но надеюсь, ты - не самоубийца. Иллаванта - закон для всех.

«Странное место. Видимо, в этом городе нельзя иметь ничего, что лучше, чем у других. Наверное, таких сразу грабят», - думаю я.

– Меня устроит любая гостиница, постоялый двор, харчевня, - говорю и сам удивляюсь тому, что мой лексикон становится все богаче.

Интересно, а на каком языке мы разговариваем? На каком языке говорил голос в черной реке? Если, конечно, я не разговаривал сам с собой. Помню, что языки бывают разные, но не помню, как называется мой.

– Войдешь в город, иди прямо, никуда не сворачивай, - говорит сторож.
– Сначала будет усадьба Шквола. К нему как раз не советую. Шквол из касты симютников.

– Кто это - симютники?

– Ты откуда свалился?
– искренне удивляется сторож. Потом внимательно смотрит на меня, на реку, и добавляет: - Из Воздамора, что ли, приплыл? И без лодки?
– Он задумывается, не спуская с меня глаз.
– Это геройство.

– Что такое Воздамор, иллаванта?
– спрашиваю я. Нет смысла пытаться разыгрывать из себя местного.

– Или просто сумасшедший?
– глядя с опаской, рассуждает сторож вполголоса.

– Чем там платят? В гостинице?

– Понятно, чем - деньгами.
– Судя по взгляду смотрителя, он все более убеждается, что я болен на голову.

– Где их взять?
– помогаю я ему окончательно утвердиться в этой догадке.

Сторож пожимает плечами.

– Я дам тебе денег. Иллаванта, - вдруг говорит он с состраданием в голосе.

– Да никакая я не иллаванта!
– начинаю я злиться.
– И не надо мне ваших денег. Скажите, где могу заработать? Может, у вас есть работа какая-нибудь? Лодки покрасить, например?

– Уходи, пожалуйста.
– Он протягивает мне монету.
– На первое время тебе хватит.

Я удивленно пожимаю плечами, но монету беру. Благодарю, прощаюсь и по тропинке поднимаюсь к городу.

За кого он меня принял? За грабителя? Вряд ли. За какого-нибудь чиновника, который пришел с проверкой? А монета - чтобы откупиться? Не похоже. Зачем же тогда дал мне денег? И что за иллаванта, о которой он все время твердил?