Мытарь

– Забей,- говорит Лиля.

– Чё твой, хоть посмотрел на тебя?
– спрашивает Маха.

– Нет вроде, - отвечает Лиля.

– Я не врубаюсь, че ты тормозишь? Подойди, скажи, чувак, ты сасный - и за всю фигню.

– А если он пошлет? Или троллить начнет?

– Ну, сама смотри. Пошли внутрь, холодно.

Внутри играет мьюзовский медляк и несколько пар покачивается на танцполе. Проходя мимо, Лиля пытается понять, с кем танцует Гарик, но его высокую партнершу в коротком черном платье и полусапожках «Мартинс» не знает.

«На фига я пришла?
– думает Лиля.
– Делать мне нечего…»

Они берут с Махой еще один коктейль, половинят, и Лиля понимает, что захмелела. А это верный признак того, что она еще сильнее замкнется в себе и даже, возможно, расплачется. Надо уходить, пока этого позора не увидели одногруппники.

Маха отлучается в туалет, Лиля сидит и грустно смотрит перед собой, когда к ней подсаживается Лошадь.

– Ты че приперлась, Ревягина?
– незло интересуется рыжая одногруппница.
– И где гыга твоя? В обсерватории, что ли?

– Че надо?

– Слушай, видишь, здесь конкретная туса, - на фига ты приперлась? Пойми, Лиля, ты же чамора. Таким тут не место. Хватит того, что в шараге тебя терпеть приходится. Вали отсюда, а?

Лиля молчит и медленно попивает коктейль. Она не чувствует ни злости, ни страха - лишь привычное безразличие.

– Вон, смари, у того мажора в сером прикиде сегодня днюха. Вот мы собрались пофлексить. А тут ты со своей кингконгшей всю малину портишь. Позвать тебя к нам - западло, а то, что ты тут сидишь и пялишь, - тоже никому не климатит. Чаль отсюда, пожалуйста, по-фастому.

Лошадь всегда говорит на сленге. Лиле кажется, что так Лошадь говорит даже тогда, когда отвечает преподу. Наверное, нормальные русские слова она уже перезабыла, а может, и никогда не знала.

– Хорошо, я уйду, - спокойно соглашается Лиля.
– Мы и сами хотели валить. Здесь стремно.

Лошадь хочет что-то возразить, но Лиля ставит стакан и направляется к выходу.

– И ЛП свою забери!
– только и успевает крикнуть Лошадь.

Маха выходит из бара и закуривает.

– Ну, че? Куда щас?

– Не знаю, - пожимает плечами Лиля.
– Домой, наверное.

Дома Лиля рисует чудище, похожее на огромного таракана. Монстр перекусывает пополам рыжегривую лошадь.

Глава 4

Мой дорогой Арджуна, сын Притхи, созерцай же теперь

моё великолепие, сотни тысяч разнообразных

божественных и многоцветных форм.

Бхагавад-гита

Я вхожу в воду примерно там, где и выходил пару дней назад. Долго плыву. Чувствую, что силы уходят, но сзади по-прежнему горят газовые фонари, а река не похожа на ту, по которой я плыл сюда, - эта обычная. Вновь начинаю тонуть. Понимаю, что вернуться к берегу не смогу - сил не хватит.

– Правда, у тела есть свои плюсы и минусы?
– слышу я знакомый Голос. Точнее, он опять звучит одновременно с моими мыслями.

– Да, - отвечаю я, отплевывая воду.

– Как тебе тот мир, который ты видел? Он похож на твой родной?

– Нет, - отвечаю. Я осознаю, что вода снова становится необычной, черной и будто бы не жидкой, а похожей на густой черный дым. А мое тело вновь становится прозрачным и призрачным.

– Это - не мой мир, - говорю я.

– И ты по-прежнему хочешь искать свой?

– Или что? Просто исчезнуть?
– спрашиваю я.

– Нет. Твое индивидуальное сознание сольется со вселенским.

– Нет, - трясу головой.
– Не хочу.

– Но почему?
– удивляется Голос.

Я задумываюсь - действительно, почему? Разве быть - это так уж прекрасно? Вот сейчас, в том мире, в котором оказался, я решал вопрос с безденежьем, думал о том, что съесть, где спать. О том, где и как помыться… И мне еще сильно повезло, все бытовые вопросы, можно сказать, решились сами. Но ведь так не всегда и не у всех. А ради чего все это? Ради какой такой огромной радости? Чтобы есть и чувствовать вкус пищи, чтобы спать и наслаждаться отдыхом? И это - всё?!

Вместе с этими мыслями я опять тяжелею и начинаю тонуть.

– Расслабься… - баюкает меня Голос.

– Нет!
– кричу я и барахтаюсь изо всех сил.
– Ты покажешь мне миры! И я найду свой!

Мне снова становится легче держаться на воде.

Голос не отвечает, но вдали я вижу белые башни нового мира.

Когда выхожу на берег, с удивлением обнаруживаю, что тоже одет в белое. В памяти всплывает слово «тога». Ощупываю себя - тело, судя по всему, той же комплекции, как и до этого, вот только волосы зачесаны назад. Как только ступаю на берег, оказываюсь в сандалиях.

«Интересно, - думаю я, - в прошлый раз какой-то мятый костюм и туфли, сейчас - другая одежда… Кто меня облачает? Голос? А кто еще? Скорее всего, он и временное тело выдает».

Как только выхожу в город, сразу понимаю, что одет и причесан по местной моде. Почти все вокруг в таких же одеяниях и сандалиях. У мужчин волос либо вовсе нет, либо они зачесаны назад.

Прямо вдоль набережной раскинулся рынок или даже целая ярмарка. Народ что-то пробует, покупает, торговцы увлеченно и красноречиво расписывают товар, но большинство горожан просто отдыхает и веселится. Музыканты стучат в какие-то тамтамы и бубны, на площадке, гремя бусами, танцуют женщины. Жонглеры, глотатели огня, артисты с перчаточными куклами на руках - куда не кинешь взгляд, всюду действо и веселье. Но пьяных не видно.

Судя по положению солнца - еще даже не полдень. Что же они празднуют в столь ранний час?

– Что за праздник?
– спрашиваю я смуглого мальчугана лет двенадцати.

Мальчик почему-то улыбается, затем совершает полупоклон и лишь потом отвечает:

– Уважаемый господин, наверное, не уроженец Воздамора?

– О нет, - тоже улыбаюсь я, стараясь быть не менее любезным.
– Я здесь впервые.

– В Воздаморе так всегда, - отвечает мальчик.
– Мы ничего не празднуем, мы так живем.

– Разве никто не работает?

– Почему?
– удивленно спрашивает мальчик, не переставая улыбаться.
– Многие работают. Почти все, кроме детей. Некоторые прямо тут и работают. Другие приходят сюда или в другое подобное место, когда проголодаются, захотят купить что-нибудь или просто повеселиться.

Паренек относится к категории рассудительных. Откуда-то я помню, что дети - далеко не всегда такие. Чаще они, особенно в таком возрасте - шалуны и бестии. А этот мальчик во всем старается походить на взрослого.