н2
Шрифт:
Началось все с ворот, очередь на въезд в которые раскинулась аж на пару сотен метров. Не так много, если судить в пропорциях каравана, в дороге растягивающегося под полсотни метров, но для стоящих на воротах стражников, это целая гурьба жаждущих оплатить въезд и подать отдельную копеечку строго взирающим за порядком воинам. Все это еще поместить в очень большие кавычки. Попросту говоря бой шел за каждую телегу, въезжающую в город. Стража пристально досматривала, стараясь вытянуть лишнюю деньгу за что угодно, начиная от рыбы начавшей пахнуть и вплоть до запрещенного на ввоз Старого Карлеанского, чем-то не пришедшегося на вкус местным главам. Тем, кто пытался въехать, приходилось с большим почтением к страже доказывать, что это рыба не пахнет, а благоухает, обмазанная специями, а "Карлеанское такое вкусное, что его просто нельзя запретить! Вот возьмите пару бутылочек на пробу! Лучшее в партии! Нет, не смейте отказывать! Это же де-ху-ста-ция, а никак не взятка!". И в таком роде продолжалось на протяжении нескольких часов, пока очередь не дошла до нашей процессии. Не единожды за это время мне вспоминались проклятые пробки в Столице
Битва словами шла долго, глава у нас оказался не лыком шитый и весьма продуктивно отстаивал свои интересы, даже не влезая во взяточничество. Правда, сам потом признался, что так получилось из нежелания отдавать что либо свое этим прохиндеям, но кому какая в принципе разница? Большинство вопросов возникло вокруг горского оружия и... моих сестренок. С первым было все просто - ввоз оружия на территорию города был запрещен. Но разве в средневековье возможно обойтись без оного? Потому его привязывали к ножнам, вешали специальный деревянный ярлык и снимали непомерные налоги - монету серебром за меч, две за большой или топор. При учете, что за эту же монету можно было в деревне купить хлеба и сыра на день, получалось не мало. А если не хочешь, сдавай его в подсобку к страже, где оно тебя честно подождет денек другой даже нетронутым. Торговать оружием в городе само собой было разрешено лишь исключительным людям. Кто их так исключил, пояснять не надо, родственники или деньги. Остальным - ни-ни. Вот глава и выкручивался. Сошлись в итоге на запечатывании фургона, письменном поручительстве "о невыставлении оружия на торги", и небольшом пени "бравым бойцам".
А с сестрами произошла совершенно иная история. Всю дорогу до города моста, вполне разумно опасаясь разбойников, мы шли в полной боевой готовности. Наемники без работы очень любят проходящие караваны, и сравнивать их с крестьянами бессмысленно. В очереди у ворот паранойя слегка схлынула, и основной массив амуниции был сложен обратно в телеги. Однако ж не весь, на случай любой непредвиденности поддоспешники были на себе. А в виду лета были они далеко не ватнико-подобными. Простые льняные и ситцевые рубахи с кожаными жилетами на самых стойких. И девушки были не исключением, не переодеваясь в свои легкие платьица. Скорее исключением из местных правил стала та эффектность, с коей они выглядели. И вот на нее то стража и купилась, непонятно что начав по этому поводу предъявлять и требовать. "Женщинам нельзя быть при оружии!", "Женщины должны быть с покрытой головой!", "Это насмешка над верой!" и все такое прочее. От заиканий на тему оставления девушек страже, "дабы они их проводили к церковникам!", наши хмурые взгляды, аккуратно выдвинутое на свет божий оружие и, вроде как извиняющееся за все это, позвякивание монет в кошельке главы отговорили быстро. Стража дураками не была, хоть за ними и целый город, но здесь и сейчас три десятка вооруженных охранников явно были серьезнее, чем позже подоспеющая подмога. Если честно, то мужиков можно было понять. Невзрачные на вид, они за свою жизнь привыкли видеть прекрасный пол либо дома, в роле тучных "ежегодно приносящих по дитятку" бабенок, весьма скверного характера в общей статистике, либо запакованных в кучи хламидистых одежд молодых девушек, либо девиц известного вида деятельности, единственных среди всех хоть немного радующих глаз. А тут прямо перед ними оказались две молодые фигуристые и подтянутые красавицы, одетые в весьма подробно повторяющие формы тела одежды (а сверху еще и благодаря свободным рубахам, очень выгодно эти формы подчеркнувшие) и совершенно нестандартной деятельностью занятых. Разрыв шаблона с пробуждением извечных мужских инстинктов были на лицо. И пусть все хоть обкричатся, что в средние века людям нравились пышные целлюлитные барыни, возможно среди дворянства они и были бы правы, но вот в простонародье популярностью пользовались совершенно иные женщины. И как результат еще десяток монет, едва не дошедшая до крови словесная перепалка и полчаса времени. Но этим все не ограничилось. Маятник шатнулся.
Заждавшийся туннель крепостных стен на несколько мгновений окутал нас прохладой и сточными запахами. Решетка, как и массивные, окованные металлом дубовые створки врат, осталась со стороны продолжившей вытягивать деньги из въезжающих стражи. А впереди нас ждал свободный путь в очередном грязном и залитом зловонием городе. По крайней мере, на этом настаивала логика. Однако поросшие плесенью и грязью камни внутренней кладки стены вместе с подпиравшими их хитроглазыми нищими, наводили на мысли, что логика ошибается. Свободным сей путь не будет совершенно.
Пройти сразу на ту сторону нам не позволили. Чиновник, к которому Варривера послал стражник за разрешением, потребовал от нас хотя бы один день поучаствовать в торговле на верхнем рынке города. По-простому говоря, местной знати что-то из товаров каравана могло приглянуться. Хорошо, что сошлись на одном дне, не придется торчать дольше. Место под стоянку нам выделили на небольшом пустыре, у самых стен недалеко от реки, специально для таких случаев не отдаваемого под
застройку. После чего оставили обустраиваться, с наказом носа далеко от каравана не казать. Все-таки хоть место и считалось приличным, но было слишком близко к бедной части города, как обычно расположившейся у самых ворот. Ну да дураков у нас не было, они долго не выживают в этом мире. Самим все было прекрасно понятно. Посему, быстро сформировав стандартное кольцо, половина охрана была отпущена в ближайший кабак, четверть расселась в дозоре, а еще четверть была насильно отправлена спать. Они были сменой дозора, вместе с которым пойдут развлекаться на следующий день.Мы с сестренками оказались в числе отдыхающих в этот вечер, потому, недолго думая, направились с остальными пропустить кружечку-другую. Кабак, располагавшийся в квартале от стоянки, особой радости не вызывал. Как и сам квартал, если можно было так назвать с пол десятка разного размера домов, хаотично раскинувшихся до первой более ли менее крупной улочки параллельной стенам, кабак был из давно почерневшего бревна, с каменным фундаментом или его облицовкой, в темноте разобрать было сложно, и грязно-рыжей черепицею на крыше. О цвете последней красноречиво говорили битые фрагменты под стенами, выхватываемые колеблющимся светом масляной лампы, что висела на гвозде у дверей сего питейного заведения. Ровно над резной вывеской в форме двух кружек.
Внутри кабак, с незатейливым, как и вывеска, названием "Две пузатые кружки" был интереснее. Не широкий, на четыре длинных стола, первый этаж дополнялся любимым многими трактирщиками питейным уголком на втором, прямо перед проходом к комнатам. Там, подобно своеобразной вип-ложе, располагались еще два стола покороче, разделенные парой массивных колон. Попасть на него придя с улицы, было возможно только за хорошую звонкую монету, сняв на ночь одну из комнат. Иначе владелец кабака бы просто попросил спуститься. Сейчас, кстати, он тоже не пустовал. Как и остальной зал в сгущающихся вокруг сумерках. В набитой к вечеру питейной найти свободное местечко удалось не сразу, но все ж таки, не зря говорится "в тесноте всегда можно подвинуться еще немного". А когда места ищут две прекрасные девушки, и плевать на следующих за ними еще трех не особенно крупных мужчин, то подвинуться хотели многие. Но чуть-чуть. Чтобы не сильно, и прелести тесноты ощущать не только с такими же сдвинувшимися соседями, но и с девами, коим было освобождено место. Впрочем, этого удовольствия они были лишены мною и Коралом, довольно нагло обступившими девчонок. Третьим участником нашего полузакрытого коллектива был молчун Ботлби.
Не прошло и минуты, как сквозь толпу посетителей к нам пробилась девушка разносчица. А еще спустя минут десять мы впятером, попивая местного эля, набивали изголодавшиеся животы различной вкусной снедью. Эль оказался весьма недурен, хотя и чувствовалось, что разбавлен немного. Но с этой проблемой местного мира я уже начал мириться. В любом случае он не стоил того чтобы из-за него портить спокойный вечер.
– ... а затем этот кабан вылез из кустов и ка-а-ак припустил на нас!
– Один из крестьян или подмастерьев по соседству надул щеки и выпячил глаза, в такт рассказу, чем добился заливистого смеха сестренок и продолжил.
– Ну а мы с криками "да какая же это лисица!" понеслись все кто куда. Кабан, явно поняв, кто среди нас самый главный и сильный, погнался за мной. Он хотел сперва меня сбить, а после и остальными заняться...
– Да он просто самого объемного увидал, понял что наестся!
– расхохотались кто-то из слушателей.
– Или самого страшного!
– поддержал кто-то еще.
– Кабаны человечиной то брезгуют, зато рожи терпеть не могут!
– Да типун на тебя! Все они жрут! Да еще как!
– Да где ж то все?..
– А ну тихо!
– гаркнул рассказчик, и вновь дополняя речь активной жестикуляцией, продолжил.
– Жрут - не жрут! Какая разница если на клыки насадить успеют? Вот то-то же! Но, слава Свету, ноги мои быстры были. Успел я добежать до какого-то дерева и заскочить на самую низкую ветку. И, значится, только ноги подтянул, как слышу "Бабах!" и дерево крениться начинает! Смотрю под ноги, а там этот кабанище по уши дерево пробил и застрял, выбраться не может! Дерево видать уже помирало, али еще чего, но бивни его в нем хорошо увязли. И смотрю я, четыре ноги землю елозят да глухой визг откуда-то из-за него слышится, а эту клыкастую бестию из себя дерево не пускает. Так что вот!
– И чего?
– спросил кто-то из слушателей.
– А ничего, - усмехнулся в ответ рассказчик, довольно откидываясь.
– Я себя знаком Птицы Света осенил, благодарность небу вознес да и прибил его, чтоб не мучился. Мясо его было, ммм...
– он с наслаждением прикрыл глаза.
– Да брешишь ты все!
– хмыкнул кто-то с другой стороны стола.
– Это чтоб ты при таких телесах на ветку запрыгнул, так там все дерево бы моментально осело!
– Да я тогда был строен и могуч! В юности ж моей происходило неуч!
– Да ты кого неучем назвал! Да чтоб ты знал я вон пару лет назад...
Байки рассказывали все, кто мог. Много, повторяясь, но с задором и кучей эмоций. Это было местным телевизором, интернетом и футболом одновременно. Если бы не это, то кроме как пить совсем ничего бы и не осталось. Мы, как люди приезжие, тоже были вовлечены в это буйство историй, и тоже немного рассказали о своем путешествии с караваном. О бешеных горцах севера, о снегах и тишине в горах зимой, о ярмарках в прошлых городах, о нападении крестьян. Последнее особенно зацепило местных, учитывая, что дело происходило всего в неделе пути от сюда. Нет, чувства солидарности местных к "тем несчастным крестьянам, что были вынуждены на нас напасть", ни у кого не возникло. Вышли на дорогу с топорами - сами себе подписали повинную. Городские крестьяне были в этом далеки от селян, слишком многое для них зависело от различных торговцев и приезжих из окрестностей селян, чтобы одобрять хоть какой бы то ни было разбой на дорогах. Печально, но плохо!