На чужой палубе

–  Кто решил участь парохода?- холодно спросил Петр Андреевич.

–  Море и возраст «Гертруды»,- ответил Беллерсхайм.- В Англии, Германии, Норвегии, не говоря уже о Соединенных Штатах, такая ржавая лоханка давно пошла бы на слом. Только наша компания ухитряется выжимать из нее какой-то доход.

–  Я не правомочен обсуждать здесь порядки в чужих странах,- сдержанно возразил Петр Андреевич.- Я знаю лишь одно: оставить аварийное судно можно только после того, как сделано все для его спасения.

–  Мы сделали все,- отрезал Беллерсхайм.

И оглянулся на товарищей, шумно поддержавших его.

–  Я плаваю с Ричардом О'Доновеном семнадцать лет.И знаю старика!-выступил вперед Тони Мерч.- Три года назад мы попали в ураган у Фолклендских островов. Буря заклинила руль. В носовом трюме открылась течь. Двое суток несло нас к берегам Патагонии.Капитан и не помышлял бросить судно, хотя мы и встречались с пароходами и нам предлагали помощь. Но если Ричард О'Доновен сказал плохо- значит, надежды никакой.

Едва Тони Мерч закончил, как его шумно поддержали матросы. В общем гомоне Петр Андреевич снова уловил знакомые слова - «селвидж мани». К чему бы они? Какое тут, к черту, вознаграждение? Не обращая внимания на незатихающий шум, он спросил у Морозова.

–  Что они кричат о селвидж мани?

–  Чушь собачью!-голос Морозова сорвался от гнева.- Говорят: «Вы рискуете головами, рассчитывая получить за спасение «Гертруды» хороший куш. Вы лезете к черту в котел за большие деньги. А мы не желаем подыхать ради ваших карманов». Вот что они говорят.

–  Карманов?

Петр Андреевич почувствовал, как у него перехватило дыхание от гнева. Хотелось прикрикнуть на тех,кто посмели заподозрить его и товарищей в высшем проявлении подлости. И кто заподозрил? Свой брат. Матросы!

Пока Морозов спорил с Беллерсхаймом,забыв о том, что он переводчик, забыв о стоящем рядом начальнике, рассудок Петра Андреевича справился с бушующими чувствами. Очень вовремя вспомнилась любимая поговорка Степана Дмитриевича: «Горячность- плохая помощница в делах». Чтобы ни случилось, а хорошо, что болезнь экипажа «Гертруды» прорвалась наружу. Не время сейчас выяснять, чей подлый язык первым произнес гнусность и почему ей поверили матросы. Сердечное расположение к ним ушло. Осталось лишь властное чувство долга. Наконец-то найден ответ на вопрос, не дававший покоя. Стойкость матросов «Гертруды» объяснялась не трусостью,не паникой,а убеждением в своей правоте. Это было опасно. Трусость можно преодолеть силой воли, личной смелостью, панику обуздать резкими мерами. Сломить убеждение неизмеримо труднее. Экипаж «Гертруды» уверен в стремлении советских рыбаков использовать удачный случай - сорвать куш с беспомощного парохода. Как и чем можно разбить эту оскорбительную уверенность? Ведь они-то охотно воспользовались бы такой возможностью. И никто бы их за это не осудил. Вознаграждение за спасение погибающего судна узаконено международным морским правом. Причем сумма вознаграждения определяется по соглашению, проще говоря- сколько удастся сорвать…

Перебил мысли Петра Андреевича сочный низкий голос.

–  Старший моторист Олаф Ларсен!

С первого взгляда на обветренное открытое лицо норвежца Петр Андреевич понял: такой человек должен пользоваться доверием товарищей. Следовало во что бы то ни стало привлечь его на свою сторону.

–  Я рад, Ларсен, что могу говорить с вами без переводчика.-Петр Андреевич взволнованно потер подбородок.-Сейчас меня и моих товарищей оскорбили так… Если б это случилось в других условиях, мы повернулись бы и ушли. Но здесь море, шторм…

–  Да?- бесстрастно произнес Олаф Ларсен, не выражая тоном ни согласия с собеседником, ни сомнений в услышанном.

–  О каком вознаграждении болтает этот человек?- Петр Андреевич показал головой на Беллерсхайма.

–  Это опытный матрос и прекрасный товарищ,- сдержанно возразил Олаф Ларсен.

–  Как может он болтать о вознаграждении?- В голосе Петра Андреевича прорвалось раздражение.- Вы-то, Ларсен, должны меня понять!Когда ваши родители и соседи укрывали, кормили и лечили советских солдат, разве они думали об оплате? Отрывая кусок хлеба от себя и своих детей, они подсчитывали, сколько за это получат? Рискуя имуществом, а может быть, и головой, они гнались за наживой? Вы носили раненым еду, часами сидели с ними и даже научились русскому языку ради каких-то выгод? Вам ничего не заплатили. И тем не менее я убежден в том,что вы и сейчас не только не жалеете о сделанном, но и гордитесь им. Так как же ваши товарищи посмели заподозрить нас в такой подлости?

Натиск Петра Андреевича смутил Олафа Ларсена. Крохотное, укрытое в горах местечко и поныне гордилось тем, что несколько его жителей спасли и выходили обмороженных беглецов из лагеря военнопленных. В жизни самого Олафа Ларсена это было самым большим событием, и он охотно рассказывал о нем товарищам.

–  Что ж вы молчите?
– Петр Андреевич настойчиво смотрел на Олафа Ларсена, взглядом требовал ответа.- Вы поняли меня?

–  Понял.

Не зная, что ответить, Олаф Ларсен перевел слова русского выжидающе посматривающим на него товарищам.

–  Я готов дать честное слово моряка,что никакого вознаграждения за спасение «Гертруды» мы не получим,- твердо продолжал Петр Андреевич, не давая Ларсену и его товарищам опомниться от первого натиска.- Если этого мало, мы готовы заверить чем угодно, что деньги нас совершенно не интересуют.

Пока Ларсен переводил, Петр Андреевич внимательно наблюдал за матросами. Держались они по-прежнему упорно, перебивали Ларсена и посматривали в сторону рыбаков с откровенной неприязнью.

–  Больше того,- добавил Петр Андреевич.- Я и мои товарищи напишем обязательство, что не претендуем ни на какое вознаграждение с компании «Меркурий». Сейчас же напишем. И сдадим капитану.

–  Мы не отстаиваем интересы компании,- с усмешкой бросил Беллерсхайм- Что нам ее деньги?

–  А мы отстаиваем лишь одно: честь нашего флага,- четко произнес Петр Андреевич.- Если на палубу парохода поднялись советские моряки, он не может погибнуть.

Матросы несколько притихли.Дьявольская настойчивость русских, хоть и была непонятна, но вызывала невольное уважение. Рисковать головой ради флага! Морские бродяги, бездумно переходившие с судна на судно, плававшие под десятком различных флагов- от звездного американского до лоскутно-пестрого доминиканского,- легко меняя их, не принимали близко к сердцу такое отвлеченное понятие, как честь флага.

Замешательство матросов обнадежило Петра Андреевича.Но воспользоваться им не удалось.Из радиорубки выскочил рослый негр. Раздвинув плечом сгрудившихся товарищей, он крикнул Петру Андреевичу:

–  Кептен «Таман«…радио!

Петра Андреевича словно встряхнули. Что сказать Степану Дмитриевичу? Почти два часа он на чужой палубе. Домнушка отлично справилась со своим делом. А он- первый помощник капитана!- не может сломить упорства экипажа. И отступить невозможно. Некуда отступать! Не сядешь на шлюпку, не бросишь замерший пароход и людей на верную гибель?

–  Вот что…-обратился Петр Андреевич к Беллерсхайму и внутренне досадуя, что надежды на Олафа Ларсена явно не оправдались.

–  Мне трудно было говорить с вами, пока я считал, что вы просто струсили. Теперь я вижу- вы не трусы. Но и вы, надеюсь, тоже поняли, что и мы не из робких. Вы упрямы. Мы никогда не отступаем от принятого решения. Поэтому нам лучше не упираться лбами, а договориться.

–  О чем договариваться?
– спросил Беллерсхайм.

–  Начнем с вознаграждения. Если оно нам полагается, то мы отказываемся от него в пользу пострадавших от шторма ваших товарищей.