На французской земле
Шрифт:
Задачи лагерных комитетов были сформулированы совершенно точно. Вот некоторые, наиболее важные параграфы их программы:
«Лагерный комитет организует вокруг себя боевой актив на каждой шахте и предприятии, в цехе и в бараке. Боевой актив должен расти с каждым днем за счет советских патриотов, ведущих борьбу с фашизмом.
Лагерный комитет ведет самую активную работу по срыву мероприятий немецких властей и организует акты саботажа на производстве.
Комитет организует уход из лагеря товарищей, которые должны уйти по требованию, а также тех, кому угрожает серьезная опасность.
Комитет должен проявлять особую заботу в отношении организации товарищеской помощи среди людей лагеря, обратив особое внимание на материальную и моральную поддержку больным и заключенным в карцере…
Вся работа лагерного комитета должна сводиться к подготовке советских патриотов к открытой борьбе против фашистских поработителей.
Но уже задолго до официального возникновения ЦК и лагерных комитетов борьба советских партизан приняла настолько значительный характер, что летом 1943 года в департаменте Па-де-Кале количество советских партизан и численность французских отрядов были одинаковы. В сущности, формальное образование ЦК, члены которого всегда фактически возглавляли Сопротивление, только санкционировало существующее положение и придало ему ту схематическую стройность, которая до сих пор не носила официального характера. В момент всеобщего восстания во Франции члены комитета приняли командование всеми вооруженными советскими силами на французской территории, разделенными на три группы: север, восток и департамент Кот-д'Ор. Это было 11 июля 1944 года, и это был последний эпизод борьбы на французской территории.
Но, конечно, борьба не ограничивалась только этим, а принимала самые разнообразные формы. Существовали лагеря, не имевшие постоянной связи с ЦК; существовали партизаны, даже не знавшие о его существовании, как это было, например, в центральных департаментах Франции. О, если бы они состояли в постоянных отношениях с ним и получали бы от него подробные инструкции, им не пришлось бы ничего менять в своем поведении. В июле 1944 года было тридцать пять крупных отрядов, находившихся в подчинении ЦК. Но десятки других, более мелких отрядов или групп действовали так же, как те, которые руководились из Парижа и из северных департаментов.
Они начали с саботажа и кончили вооруженной борьбой.
В докладе о работе ЦК было написано: «Находясь в крупнейшем угольном бассейне оккупированной Франции, мы делали все, чтобы срывать добычу угля и подрывать военно-экономическую базу врага. На каждой шахте, где только были советские люди, действовали диверсионные группы, которые выводили из строя машины, заваливали штреки, портили воздушное и электрическое хозяйство. В результате массовых актов саботажа и диверсий, которые мы организовали, немцы недополучили десятки тысяч тонн угля.
Защищая интересы нашей родины в глубоком тылу врага, мы так же были честными и справедливыми и в отношении французского народа, мы действовали сообща с нашими братьями по оружию — французскими партизанами, оказывая друг другу помощь, и во многих случаях учили французских товарищей, как нужно громить фашистов».
Нельзя забывать, в каких условиях происходил этот саботаж: десяти-двенадцатичасовой рабочий день, бесконечные избиения за малейшую провинность, карцер; больных пристреливали; людей обливали холодной водой до потери сознания. Французам, рискнувшим что-либо передать советским пленным, угрожал немедленный расстрел.
И все-таки они саботировали. Они перерезали резиновые кабели и останавливали работу, они сыпали песок в машины, в сложные моторы они бросали щебень, и, несмотря на самые жестокие наказания, производительность шахт неизменно снижалась. И одновременно с этим усиливались действия партизанских отрядов.
Эти люди проделали огромную вредительскую работу. Только в северных департаментах результаты их деятельности были такими: девятнадцать воинских железнодорожных составов было пущено под откос — это были поезда с войсками и военными грузами; было взорвано семь электрических линий высокого напряжения, уничтожено пятьдесят телеграфно-телефонных линий, взорвано два моста, уничтожено множество паровозов, сотни вагонов и приведено в негодность огромное количество военного материала; в столкновениях с мелкими партизанскими группами было убито и ранено около четырехсот немецких солдат, офицеров, членов гестапо и их агентов; взятых в плен и сданных потом союзным войскам было двести двадцать девять человек.
Они сумели организовать всё. Они фабриковали фальшивые бумаги, они ухитрялись передавать во все лагеря ежедневные сводки Советского Информбюро; каждый советский пленный был на учете и мог получить приказ в любую минуту.
Руководитель партизанского движения северных департаментов рассказывал мне подробно, как они действовали. Именно тогда я узнал, что нужно развинтить рельсу на протяжении двадцати двух метров — только такая длина обеспечивала успех предприятия, только тогда можно было быть уверенным, что поезд сойдет с рельсов. Они отправлялись в ночную экспедицию группой в пять-шесть человек. Железнодорожная
линия охранялась патрулями, проходившими каждые пять-шесть минут. При их приближении вся группа пряталась под насыпь или в канаву. Как только умолкали шаги патрульных, партизаны снова принимались за работу. Рельса должна была быть развинчена и сдвинута так, чтобы это не бросалось в глаза. — А если бы патруль вас увидел? — Мы были вооружены, — ответил он, — а кроме того, когда идешь на такую работу, надо быть готовым ко всему. Мы были готовы. — И потом они смотрели с расстояния нескольких десятков метров, как огромный паровоз сходил с рельсов, увлекая за собой поезд, и как состав начинал пылать. Тогда они возвращались к себе.Весь этот отряд, насчитывавший тогда около тридцати человек, жил в катакомбах, на глубине сорока метров под землей. Это были давно забытые и засыпанные катакомбы: последние надписи на стенах, которые они там нашли, были сделаны около ста лет тому назад. Оттуда был только один выход. Они месяц жили в темноте, пламя светильников слабо мерцало и тухло, приток кислорода был ничтожен. Глиняные стены катакомб были постоянно влажны. Они узнавали о том, день или ночь, по перемещению несчетного количества летучих мышей — единственных живых существ в этих подземельях. Мыши улетали — значит, наступала ночь. Они возвращались — значит, начинался день. Через некоторое время немцы узнали, что в катакомбах русские партизаны. Но когда они пришли туда, то нашли только надпись: «Фашистский агент нас выдал. Мы уходим из этой пещеры. Но мы будем мстить».
И партизаны продолжали мстить. К тем убыткам, которые они причинили немцам в департаменте Нор, прибавились другие, когда движение охватило восток и Кот-д'Ор: еще сорок шесть воинских поездов, еще тысяча вагонов, еще пятьдесят семь паровозов, еще один мост, еще сорок телеграфных и телефонных линий; еще три тысячи немецких солдат и офицеров были убиты в столкновениях с советскими партизанами.
Порик был расстрелян, но его товарищи остались живы. Один из них, Семенов, организовал тринадцать железнодорожных крушений и налет на лагерь Beaumont, где разоружил и посадил в тюрьму весь отряд бельгийских SS, охранявший лагерь. Он был арестован и бежал. Его опять поймали, уже в другом месте, и он провел четыре месяца в заключении, подвергаясь пыткам и допросам. Немцы не только не добились от него никаких разоблачений, но даже не узнали, что он русский — он выдавал себя за поляка, давно живущего во Франции. Он действительно свободно владел польским и французским языками. В тюрьме он симулировал слабоумие; это не прекратило ни пыток, ни допросов, но все же сбило с толку немецких следователей. Он был освобожден из тюрьмы после прихода союзных войск.
Руководитель советского партизанского движения на севере Франции, человек, первым начавший борьбу против немцев, инициатор взрывов, покушений, ночных атак, командир того отряда, который жил в пещере, упорно уклонялся от рассказов о самом себе. — Главное — товарищи, — сказал он мне. — Когда имеешь дело с такими людьми, командовать не трудно.
Но о партизанской тактике он говорил с воодушевлением. — Мы должны были пересмотреть все принципы партизанских действий, — говорил он. — Здесь, во Франции, не было ни лесов, ни больших пространств, где могли бы действовать крупные отряды. А действовать было необходимо; мы применились к новым условиям. Имея в виду густоту шпионской сети, мы заменили крупные отряды небольшими группами. Мы стали шить сапоги на мягкой подошве — когда наш отряд шел ночью, нас не было слышно. Если нет лесов, можно партизанствовать в полях, изрытых канавами, в поселках или в городах, как мы это и делали. Единственное непременное условие — поддержка населения. В этом смысле мы чувствовали себя так, как если бы были на родине. 11 июля 1944 года, когда члены ЦК взяли на себя командование вооруженными отрядами партизан для открытой войны с немцами, мой собеседник находился в Париже. Он тотчас же отправился на север, и так как поезда не ходили, то он поехал туда на немецком автомобиле, сказав, что он рабочий и возвращается после отпуска в свой район. После его приезда началась настоящая война, и один из его отрядов, «Свобода», взял с боем город Барле-Дюк. Война бушевала всюду.
В это же время в департаменте Кот-д'Ор отряд Антона Васильевича «Максим Горький», расположенный в Шатильонском лесу, вел упорные бои с немцами и брал Шатильон-сюр-Сэн, в котором захватил около 500 пленных во главе с немецким полковником. Все это происходило в полном согласии с французскими отрядами FFI.
Мой собеседник всегда и неизменно подчеркивал это сотрудничество с французами. В своем докладе он писал: «Борьба советских патриотов не имела бы успеха, если бы нас, советских людей, не поддерживало местное население. Мы чувствовали все время братскую помощь французского народа. Этого мы никогда не забудем и будем вечно благодарны французским товарищам по борьбе».