На грани веков. Части I и II

Все яснее проступали среди елей на той стороне макушки кленов. Еще задолго до восхода солнца с заросшего пригорка, где сквозь деревья виднелась опушка, на луг сошли два косаря — старичок и долговязый парень, белобрысый, густо усыпанный веснушками. Встали на дороге и задумались. Толмач подобрался поближе к опушке, послушать. Старик зевал, почесывал подбородок.

— Вот черт его раздери, глаза так и слипаются, почитай что совсем не спали. Так и задремать недолго и на косу наткнуться. Раз у меня такое уж было — в позапрошлом году, когда эстонец в сенокос погнал в Ригу муку везти.

Парень недовольно бурчал.

— Говорил же я, не надо было на этот пожар бегать.

— И-их, сынок, ну что ты говоришь! Раз имение горит, надобно бежать всем, это уж так издавна заведено.

— Заведено… По мне, так сгори все это змеиное гнездо.

— Ты в уме, этакое болтаешь! Вот прослышит эстонец…

— Эстонец теперь в лесу.

— А я говорю, того и гляди вывернется, такие дела добром никогда не кончаются. Я думаю — начнем уж, а то с солнышком, может, опять погонят: езжай по кирпич. Иди ты впереди, у тебя коса лучше берет.

— Когда отобьешь как следует.

Они сбросили кафтаны на обочину дороги. Сын выбрал самую середку между канавой и опушкой и принялся косить. Отец подождал, пока тот уйдет шагов на десяток, потом поплевал на ладони. Мокрая трава ложилась тяжело и ровно. Сын был куда выше, потому размах у него был на четверть шире.

Должно быть, отец не отбил косу как надо — еле добравшись до липы, он остановился, начал шарить в кармане штанов.

— И с чего бы это, а только никак не косит. Видать, спросонку совсем носок затупил.

Но внезапно и сын остановился, перегнувшись через окосье, уставился на землю, где трава была притоптана и вмята в тину. Отец тоже поглядел туда.

— Что там у тебя? Пчелы?

— Нет, как есть следы лошадиные.

Оба так и застыли, раскрыв рты. С опушки к ним шел бравый шведский солдат — блестящие пуговицы, длинный палаш на боку. Маленькие усики лихо закручены, светлая бородка подстрижена клинышком — правда, весь промокший и измятый. Заметив, что косцы перепуганы, еще пуще выпятил грудь.

— Косите? Это что, ваш покос?

Вот чудно! Говорит правильно, только вроде бы нарочно на немецкий лад: «косите» сказал верно, а «покос» как-то по-своему.

Отец опомнился первым.

— Наш, наш собственный, барин, да разве ж мы посмеем господский луг!.. За Лукстами он с давних пор. Мой отец здесь косил, ну и мы тоже…

«Барин» хотел знать все: как дела в имении, да и в волости. Видя, что он даже не тянется к хлысту на поясе, старик разошелся. Пересказал все события прошлой ночи и все, что было связано с ними. Сам он, правда, всего сначала не видал, но зато ему рассказали те, что там были. Где старик путал, помогал сын. Всадник только слушал, время от времени вскидывая руку и подкручивая усики.

— Значит, тот — как ты сказал? — кузнец Мартынь опять вышел из лесу?

— Как же, как же, барин! Коли эстонец в лесу, так он уж может выйти оттуда. Только уж Бриедисова Майя ему так и не досталась.

— А старый кузнец с Дартой живы?

— Оба живы, чего им делается! Только Лавиза из имения порешила себя да у Плетюгана обе ноги перебиты.

Парень внезапно вытаращил глаза и приоткрыл рот. Но не успел ничего сказать. Незнакомец, заметив, что он хочет о чем-то спросить, тотчас повернулся и пошел назад. Округлившимися глазами косари глядели, как десять солдат вывели на опушку лошадей, взобрались в седла и выехали на дорогу. Тот, что разговаривал с ними, — впереди, рядом с офицером, пригнувшись к нему и разводя руками, что-то рассказывал.

Исчезли они в лесу, направляясь к имению, довольно долго еще было слышно, как лошади хлюпают по лужам. Старик передохнул и показал головой.

— Видал, какая штука! Войско… не к добру это.

Но сын оживился.

— За эстонцем едут, вот увидишь! Всыплют по первое число сатане этакому.

— Не худо бы, да где ж они теперь его поймают.

— Поймают, вот увидишь! Куда он пешком денется?

Принялись косить, но после десятка взмахов парень опять остановился.

— А знаешь, кто это был? Юрис Атауга, вот кто.

— Дурной! Этакий барин, сабля на боку!..

— Ну и что… А только Юрис Атауга всегда, как говорит, один глаз щурит, и этот точь-в-точь этак же.

— Не мели попусту; что я Юриса Атаугу не знавал! Юрис был гладкий, что яйцо, а у этого усы и борода.

Довод был веский. Парень зажал окосье под мышкой и вытащил из кармана штанов брусок. Принялся точить косу, но сам все время смотрел только в ту сторону, куда ускакали драгуны.

Войдя в замок, Курт наткнулся на кого-то у лестницы. Только хорошенько вглядевшись, узнал его.

— И вы здесь, пан Крашевский?

Тот криво ухмыльнулся, прислонясь к стене.

— Я вечно там, где бы мне не надо быть.

Курт сразу же забыл о нем, — у самого какой-то хаос и тяжесть в голове.

Зал выглядел так, как мог выглядеть после полного разгрома. Окна выбиты. Столы опрокинуты, на полу разбитая посуда, остатки еды, пивные и винные лужи. Ветки и гирлянды из цветов раскиданы по всему помещению, кресла со сломанными ножками свалены в одну кучу. Дикари, дикари!.. Так-то они встречают своего барона, который приехал с самыми лучшими намерениями, с открытой душой и с горячим желанием заботиться о них, как о своих детях. Дети… Псы, а не дети! И впрямь пару мешков с кнутами из Неметчины надо на них, двух таких эстонцев надо…

Руки сжались в кулаки, лишь с трудом он овладел собой. Поставил какую-то скамью, рухнул на нее и долгое время сидел, сложив руки на коленях, свесив голову. Когда вновь поднял глаза, перед ним стоял Крашевский. Видимо, он все еще был не в себе, но уже не ухмылялся, на лице его светилась сочувственная улыбка.

— Не так-то легко с реформами!

Курт непонимающе поглядел на него.

— Вы все это видели?

— Больше мне нечего было делать. Здесь, как видите, последняя кружка опрокинута. Но прошедшую ночь я не только видел, а чисто случайно и даже против своей воли сам был причастен к тому разгрому, что здесь творился. Такие представления зрителей не терпят, здесь все должны участвовать в игре. Вы на дворе не заметили моей шапки?

— Пан Крашевский, вы довольно пространно рассказывали об этих людях, но мне кажется, что я все-таки еще многого не понимаю. Ладно, Холгрен был мошенник и изверг, в конце концов, оказывается, даже и убийца. Я понимаю, за что они собирались его убить и сожгли его дом. Но ведь меня же они еще не видели и все же верят чудовищной лжи, нападают на меня в лесу, унижают, как никто еще в мире не осмеливался, даже грозят убить. Только благодаря счастливому случаю я не лежу теперь где-нибудь в болоте с клинком в груди или на дне озера с чурбаном на шее.