На исходе лета

— Вот тебе и «гм», юная кротиха, все вы думаете, что самые умные, но сами увидите, если не послушаетесь меня.

— А тот крот, что жил здесь, когда ты пришел, — где он теперь?

— Не крот, а кротиха. Пропала, — мрачно сказал крот. — Пропала среди этих Камней, где что-то нечисто. И неудивительно, что пропала. Если вы вернетесь оттуда, пожалуйста, загляните ко мне и расскажите, что видели.

В его голосе слышалась тоска, и Мистл спросила:

— Почему ты боишься Камней? Они не причиняют кротам зла.

— Крот теряется среди них, вот почему! Я боюсь их больше, чем гвардейцев или грайков. Нет, если мне нужно иметь дело с подобными вещами, уж лучше я помолюсь Слову.

— Мы помолимся за тебя перед Камнями, — тихо пообещала Мистл, глядя ему прямо в глаза.

Он опустил глаза, понурившись, и когти его стали скрести землю. У него за спиной вдали простирались Лэмбурнские Холмы, и он выглядел очень одиноким и заброшенным.

— Обещаешь, да? — спросил крот, пытаясь обратить все в шутку.

Но Мистл была серьезна.

— Да, — ответила она.

— Мое имя Фурз, назови Камням это имя, — хрипло попросил крот, и, взглянув на него, они поняли, как много это для него значит. И Каддесдону не раз приходилось видеть, как Мистл вызывает кротов на разговор, помогая проявить себя.

?

Их удивило, как быстро они дошли до Семи Холмов после этой краткой встречи: ведь Фурз так говорил об этом месте, словно оно было слишком ужасным, чтобы оказаться поблизости. Но вот они, эти холмы, — пожалуй, загадочные, но на первый взгляд совсем не страшные для крота. По-видимому, Камни находились за холмами, поскольку по дороге они не видели ничего, кроме травы.

Они решили здесь заночевать, потому что не испытывали особого желания добраться до Камней ночью. Но когда сумерки начали сгущаться, появилось ощущение тревоги от призрачности этого места. Каддесдон не мог побороть волнения и беспокойства, а Мистл — любопытства.

— Я хочу идти дальше, — сказала она, словно разговаривая сама с собой, — хотя мы и устали. Сейчас мне бы хотелось быть поближе к Камням.

— Мистл! В пути нас настигнет ночь, выпадет роса, а если станет холоднее, образуется туман и не видно будет ни зги, — возразил Каддесдон. — Во всяком случае, и здесь я ощущаю тревогу, а уж каковы эти Камни, мне и подумать страшно. Давай подождем до утра — вдруг нам повезет и выглянет солнышко, осветит нам путь.

Но Мистл не слушала его. Она устремила взгляд куда-то вдаль, за холмы, в сгущающуюся мглу.

— Он сейчас приближается… или мы. Может быть, он идет туда же, куда и мы.

— Кто? — с раздражением спросил Каддесдон, отпрянув, когда рядом с ними шевельнулась трава.

— Не знаю. Я только знаю, что это он, — прошептала Мистл. Потом неожиданно она поднялась и пошла, и Каддесдон, которому не улыбалось остаться здесь одному, поспешил за ней.

Итак, во мраке и тумане они добрались до больших каменных полей, находящихся к западу от Семи Холмов. Сюда зимой, после разгрома Священных Нор, храбрый Спиндл принес шесть из семи Заветных Камней. А позднее Спиндл привел в это же место Босвелла и Триффана, и этот великий крот, тогда еще молодой, принес последний Заветный Камень и бросил его среди Камней, которые так таинственно выглядят в этих полях.

Все это было неизвестно Мистл и Каддесдону, но оба ощущали могущество этого места. Они молча смотрели, как с наступлением ночи ярче светят звезды, а Камни будто становятся еще выше. Они рискнули немного побродить по каменным полям, рассматривая разбросанные осколки Камней, валявшиеся вокруг, — многие были меньше, чем их лапы. Камни, возвышавшиеся на фоне ночного неба, казались близкими, однако, когда кроты приближались, они слово отступали, как будто могли двигаться. Казалось, когда один показывался, другой снова таял в сумерках.

— Не бойся, — сказала Мистл, дотрагиваясь до Каддесдона. — Среди таких Камней крот в безопасности. Я выросла возле Камней Эйвбери, и это они помогли мне сбежать… Пожалуйста, не бойся. Это самое священное место, Каддесдон. Разве ты этого не чувствуешь? Я думаю… думаю, здесь что-то начиналось, давным-давно, и в прошедшие века много кротов стояли здесь, как мы с тобой сейчас, и чувствовали себя такими же смиренными. Виолета говорила, что крот, который ощущает страх среди Камней, на самом деле просто боится чего-то в себе самом.

— Я бы испугался, если бы тебя не было рядом, — ответил Каддесдон, и голос его слегка дрожал. — Там, где нет Камней, темно, а на них трудно смотреть — словно там какой-то свет, который не совсем виден, а если виден, то все время перемещается.

— Каддесдон, — прошептала Мистл, протягивая к нему лапы.

Быстро повернувшись к ней, он увидел при свете звезд, что глаза ее полны слез, и, приблизившись, прижал к себе.

— Я чувствую, что здесь многое случилось и еще случится. Здесь кроты, которым нужна помощь, и другие, что еще придут, и я хочу прикоснуться ко всем и прижать к себе, как ты прижимаешь меня.

— Ты не можешь помочь всем, Мистл, хотя иногда я думаю, что тебе хочется попытаться. Ты не можешь любить всех нас.

— Да, — согласилась она и, заплакав, тоже прижала его к себе. — Но ты прав: мне хочется попытаться.

— А тот крот, которого, ты сказала, хочешь встретить, тоже здесь?.

Мистл смотрела на туманные силуэты Камней, и каждый из них казался кротом, поднявшимся во весь рост. Повсюду она видела очертания кротов, которые были когда-то или еще будут.

— Не знаю, — прошептала она звездам, мерцавшим в небе, — но я так не думаю… он такой, как мы, точно такой же. Он существует сейчас, именно сейчас.

Каддесдон с удивлением обнаружил, что ревнует Мистл к неизвестному кроту.

Ее лапа, лежавшая на его лапе, напряглась, и она улыбнулась в темноте.

— Не отпускай меня, Каддесдон, — сказала Мистл. — Держи меня. Я люблю тебя, Каддесдон. Я надеюсь, мы всегда будем так близки.

Они уснули рядом в ложбинке на каменном поле, а когда проснулись, то увидели, что косые лучи солнца легли на Камни, а мелкие камешки и гравий светятся и сверкают. Однако когда они дотянулись до них, то обнаружили, что свет в них угас, зато зажглись другие — там, вдали. Вот так удаляется радуга, когда крот хочет до нее дотронуться.

Когда взошло солнце, они все шли и шли вперед, увлеченные игрой в блестящие камешки, пытаясь дотронуться до них. Они брели по равнине как самые близкие друзья, смеясь и наслаждаясь. Они чувствовали себя в безопасности и на минуту даже забыли о своем путешествии.

Друзья утратили чувство времени и пространства, пока не оказалось, что они находятся на возвышенности, к северу от каменных полей. Был полдень.

— Я думаю, когда-нибудь сюда вернутся кроты и будут здесь жить, — сказала Мистл, — и Семь Холмов снова станут обитаемыми.