На исходе лета

— Закончи это «кое-что», а потом до осени у нас останется время любить друг друга, — с улыбкой сказала Фиверфью.

— Много, много времени! — улыбнулся Триффан.

До них донеслись звуки смеха и веселья из общего зала в Древней Системе, и бок о бок, касаясь друг друга, Триффан и Фиверфью отправились к друзьям, чтобы вместе отпраздновать лучшее время года.

Часть II. На исходе лета

Глава двенадцатая

После радостной суматохи, сопутствовавшей ритуалу Середины Лета, Бичену не особенно хотелось возвращаться с Триффаном в Болотный Край и снова сражаться с премудростями письма.

И предчувствия не обманули Бичена. Оказалось, правда, он не совсем верно представлял себе, какие именно неприятности ему грозят. Самым худшим были не сами тяготы ученичества, а внезапная перемена в поведении Триффана. Как только они очутились в глубоких тоннелях укреплений Болотного Края, того словно подменили.

Крот-летописец, прежде такой мягкий и доброжелательный, был теперь постоянно озабоченным, безразличным и неприветливым. Он все время пребывал в дурном расположении духа и раздражался по пустякам.

Резкие окрики, жалобы по поводу того, что пришлось так долго дожидаться пищи (к тому же несъедобной!), обвинения в неопрятности (при том, что Бичен не встречал более неопрятного крота, чем Триффан) — вот неполный перечень того, с чем приходилось мириться Бичену. Триффан проявлял крайнее нетерпение в вопросах обучения письму, всячески давая понять, что зря взвалил себе на плечи такую ношу. Из его поведения Бичен мог заключить, что начисто лишен способностей к такого рода занятиям. Когда бы он ни обратился к кроту-летописцу с просьбой помочь, единственное, что тот произносил, было:

— Крот, ты же видишь, что я занят, и все-таки упорно стремишься оторвать меня от дела. Переписывать и еще раз переписывать — вот все, что тебе нужно. Вокруг тебя великое множество текстов, и даже если ты почти ничего в них не смыслишь, должен же ты извлечь хоть самую малость.

— Но, Триффан…

— Что еще?

— Я не понимаю то, что переписываю, к тому же ты не говоришь, хорошо ли у меня получается.

— В самом деле? Ну что же, давай-ка посмотрим. Так, так… Значит, ты не понимаешь вот это? Но здесь же все совершенно ясно даже для крота с крайне убогим интеллектом. Да этот текст не стал бы яснее, даже если бы заговорил вслух. Впрочем, этого нельзя ожидать, не правда ли? Возрази мне, если не согласен! Терпеть не могу, когда молча дуются! Итак, я не говорю, хорошо ли у тебя получается. Честно говоря, плохо. Просто ужасно. Ты должен больше стараться. А теперь о понимании текстов, которые ты переписываешь. Ну что же, лично я чем старше становлюсь, тем меньше понимаю. Ты должен испытывать благодарность, а не обижаться… А теперь мне действительно нужно работать…

Ко всему прочему у Триффана появилась манера молча исчезать, не предупредив, куда направляется и когда вернется. Он лишь строго-настрого наказывал Бичену никуда не уходить, а уж если тому непременно захочется вылезти наверх, ограничиваться ближайшими входами.

И наконец, в довершение всего Триффан был само очарование, когда к ним заходили Хей, Тизл и Мэйуид — единственные три крота, наносившие им визиты. В таких случаях из норы Триффана доносились смех, чавканье, одобрительные восклицания, иногда даже обрывки песен. А Бичен был лишен всего этого, так как именно тогда, когда приходили гости, Триффан давал ему особенно трудные задания. Крот-летописец говорил, что Бичен может присоединиться к старшим, как только выполнит работу, но чаще всего посетители к этому моменту уже расходились. Как казалось раздосадованному Бичену, Триффан бывал рад, что его ученик упустил возможность повеселиться.

Сколько раз у Бичена возникало желание отправиться наверх — туда, где, наверное, светит солнце. Ему хотелось отыскать входы в тоннели, где его радушно встретят кроты, похожие на тех, в Бэрроу-Вэйл. Как ему недоставало свободы, которой он наслаждался дома, как не хватало тепла и юмора Фиверфью! Чего бы он только не дал, чтобы вновь услышать, как спорят Доддер и Мэддер, а флегматичная Хизер читает проповеди о Камне!

Бичена удерживало здесь собственное упрямство и решимость все преодолеть, а также (хотя он неохотно в этом себе признавался) какое-то странное очарование текстов, которые так бережно сохранил Спиндл.

Шли кротовьи недели, и Бичен вдруг обнаружил, что Триффан научил-таки его кое-чему, поскольку он уже понимал наиболее простые тексты. Чем больше он переписывал, тем яснее становился смысл. Из чистого упрямства Бичен не желал переписывать тексты Триффана, и в результате почерк его напоминал аккуратный почерк Спиндла. До работы Бичена приятно было дотронуться.

Теперь, когда Бичен все быстрее переписывал тексты и все лучше их понимал, возрос его интерес к разнообразным предметам, о которых писал Спиндл. Из разговоров Фиверфью и Триффана, слышанных в детстве, Бичен знал о таких местах, как Верн и Аффингтон, Роллрайт и Вен. Теперь он узнал о них еще больше, а также о кротах, повстречавшихся Триффану и Спиндлу в их путешествиях, — все они были описаны в историях Спиндла. И что еще важнее, Бичен познакомился теперь с идеями, касающимися Камня и Безмолвия, а также Слова. Услышал он впервые и о вражде, существовавшей между кротами. Порой, когда Бичен забывал о неприятных сторонах работы под началом Триффана, ему казалось, будто Спиндл находится рядом, а сам он слушает затаив дыхание.

Бичен полюбил Спиндла всей душой. Он утешался, когда, посмеиваясь про себя, читал места, посвященные Триффану. Спиндл писал о нем с нежностью, хотя и сетовал на поведение крота-летописца, характер которого и в те времена был нелегким.

Бичен не раз задумывался о смелых деяниях Триффана в молодые годы, когда тот вел за собой кротов, а также над переменой, которая в нем произошла. Судя по записям Спиндла, раньше он готов был сражаться зубами и когтями и призывать к этому других. Теперь же Триффан, напротив, готов был подчиниться воле кротов-анархистов Вестсайда, даже если это грозило казнью у Камня, а сам лапой бы не шевельнул, чтобы защититься и таким образом нарушить свое пацифистское кредо.

В некоторых случаях из этого долгого и трудного для Бичена периода в Болотном Крае с Триффаном его решимость остаться с кротом-летописцем объясняется исключительно твердостью духа и адским терпением, удивительным для юного крота, даже с такой великой миссией, как у Бичена.

Однако совсем не удивительно, что Бичен не сдавался, несмотря на все, с чем ему приходилось мириться. Ведь, совершенствуясь в искусстве письма, он переписывал тексты, подобные, например, такому вот отрывку из дневника Спиндла, в котором описывается путешествие двух кротов из Верна обратно в Данктон:

«Когда нам оставался всего лишь день пути до Данктонского Леса, я, к несчастью, заболел, съев отравленного червя. Места там были опасные, грайков полным-полно, но Триффан все же настоял, чтобы я лег, и принялся ухаживать за мной. Нужно было добывать пищу, и Триффан выбивался из сил, так как болели его раны (думаю, он до конца своих дней не избавится от этого) да и спать приходилось мало. Не сомневаюсь, что, если бы нас обнаружили в те дни, когда я был слаб и почти все время без сознания, Триффан сражался бы за мою жизнь и не задумываясь отдал свою.

Именно в те дни я впервые осознал и оценил, что за все долгие годы нашего нелегкого путешествия из Верна он ни разу не пожаловался на боль и страдания, которые переносил. Этот крот, когда-то обладавший острым зрением и железным здоровьем, превратился в развалину после того, как его изуродовал Рун со своими сидимами. Триффан часто благодарил меня за то, что спасся, но никогда не признавал, сколь многим обязан себе самому. Он не самый легкий крот из всех, кого я знавал, но это — мой лучший друг».