На карте не значится
Шрифт:
– Меня направил к вам оберштурмфюрер Хенке!
– доложил он.
– Хорошо. Сейчас получишь распоряжение вот о нем!
– Реттгер зловеще кивнул в сторону Рынина.- Его сейчас же надо взять и…
Реттгер не договорил, прислушиваясь к шуму подъехавшей машины. Хлопнула дверца. Послышались тяжелые шаги, а затем - нервный стук в дверь.
– Ну кто там еще?-Войдите!
Дверь распахнулась. В кабинет грузно вошел инженер Штейн. Лицо его было багровым, шинель расстегнута. Он тяжело дышал.
Реттгер медленно встал и на несколько
– Вы?!. Кто вам разрешил оставить свой пост в такое время и явиться ко мне без разрешения, без вызова?!
Квадратной фигуре Штейна, казалось, было тесно в черном мундире. Он неловко вытянулся перед Реттгером и отрапортовал:
– Несчастье, господин штандартенфюрер!.. В гроте произошел какой-то взрыв. Своды рухнули. Все раздавлено… Даже близко не подобраться… Телефоны не работают. Мои сотрудники покинули Управление. Там тоже может обрушиться… Меня даже могло раздавить… Я поспешил к вам… Жду ваших приказаний.
Слушая Штейна, Реттгер побледнел. Крах! Полный крах «Операции Железный Клюв»!.. И его - матерого эсэсовца!-обманул, обвел вокруг пальца вот этот советский ученый Рынин! А глупая ожиревшая крыса Штейн ничего не понимает и уже бежит с тонущего корабля!..
– Жаль, что не раздавило такого идиота, как ты!
– крикнул Реттгер, не владея собой от ярости.
– Но раз ты не раздавлен, я сумею повесить тебя, ожиревший осел! Отправляйся, немедленно в гестапо и доложи, что я приказал тебя арестовать!
Красное лицо Штейна стало белым. Заикаясь, он спросил:
– Что разрешите взять с собой?
– Ничего тебе больше не понадобится, кроме веревки! И скажи, чтобы тебя посадили в одиночку! Тьфу!
Шатаясь, Штейн, повернулся и вышел. Слышно было, как под его неровными шагами заскрипели на крыльце ступеньки.
Реттгер опустился в кресло и зловеще уставился на Рынина.
– Так, Рынин. Значит, ты свою задачу решил. Грот рухнул. Лодка раздавлена. И ты думаешь, что мы тебя просто расстреляем? Нет, будь ты проклят, - нет!!
Стоявший у двери Кребс молча подошел ближе и, взяв автомат на изготовку, стал около Рынина.
– Теперь ты узнаешь, что такое гестапо!
– Реттгер повернулся к Штурцу.
– Дай ему для начала в морду!
– приказал он.- Хочу посмотреть на это со стороны.
Штурц подошел к Рынину. Тот встал, бледный, гордый.
– Я тебе, советская морда, выбью сейчас только один зуб! И даже скажу который! Чтобы ты проверил меткость моего удара…
– Унтерштурмфюрер! Отойдите в сторону!
– предупредил вполголоса Кребс.
– Доктор Рынин находится под моей охраной.
– Это еще что такое?!
– У Реттгера выпучились глаза.
– Эту охрану тебе поручал я!..
– Не только вы, господин штандартенфюрер, - медленно сказал Кребс.
– Да что это за бедлам!
– Реттгер подпрыгнул с кресла.
– Штурц!..
Штурц кинулся к Кребсу, но сильный удар автомата между глаз свалил гестаповца с ног.
Реттгер попятился назад, шаря рукой в кармане…
Кребс опередил его:– Положите пистолет на стол, господин штандартенфюрер! Иначе - стреляю!
Реттгер медленно вытащил пистолет и положил на стол.
– Ближе, ближе ко мне!
– приказал Кребс.
Реттгер осторожно подвинул пистолет на самый угол
Реттгер настороженно следил за каждым движением Кребса. И когда тот снял руку с автомата, освобождая Рынина от наручников, он сильным прыжком бросился к выходу.
Кребс рванулся за ним, полоснул автоматной очередью, но промахнулся. Реттгер выскочил на улицу и скрылся в темноте.
– Пошли и мы, доктор Рынин, - забеспокоился Кребс.
– Он сейчас же вернется сюда.
– Одну минуточку, Кребс.
Рынин подошел к столу и снял телефонную трубку.
– Алло! Это кто?.. Говорит Рынин. Можете соединить меня со славянским сектором?.. Там уже никого нет? А с западным?.. То же самое?.. Спасибо!
– Рынин положил трубку.
– Теперь пошли, товарищ Кребс!
ПОПРАВКА К РЕШЕНИЮ МАЙОРА КЛЮГХЕЙТЕРА
Точно к назначенному сроку Борщенко подошел к тодтовскому управлению майора Клюгхейтера, и не один…
Машина майора еще стояла у крыльца. Очевидно, он приехал только что.
Через пять минут, которые не обошлись без некоторого шума при входе и в вестибюле, Борщенко постучал в дверь к майору и, получив разрешение, вошел.
Клюгхейтер был необычайно возбужден и нервно прохаживался по кабинету. Он посмотрел на Борщенко с неприязнью и холодно сказал:
– Я, как видно, ошибся в вас, Борщенко, и понял
это слишком поздно… Скажите, - Пархомов ваш протеже?..
– Да, майор. Это мой земляк, сослуживец и, если хотите, друг!
– А вы знаете, где он сейчас и что с ним?
– Где он, я знаю, а что с ним, - нет. И, признаюсь, это меня - и не только меня!
– очень тревожит.
– Ну вот, я так и подозревал, что вы знали, куда он отправился. И быть может, не без вашего содействия?.. А знаете ли вы, что он натворил?..
– Нет, майор. Но могу предполагать.
– И это, стало быть, не без вашего ведома?
– Майор покраснел от гнева.
– Так вот! Он совершил какой-то взрыв на радиостанции и теперь никого туда не пускает, отстреливается… Вы представляете, чем все это кончится?!
– Конечно, майор.
– Что значит конечно?..
– Кончится его героической гибелью, майор!..
Клюгхейтер остановился против Борщенко и в упор посмотрел ему в глаза.
– И вы, Борщенко, видите героизм в том, что Пархомов своим геростратовским поступком вызовет такие карательные меры, какие будут стоить жизни сотням его невинных товарищей?! И ваших, разумеется, товарищей! Я вас не понимаю, Борщенко!..
– Это героизм потому, майор, что Пархомов жертвует своей жизнью ради жизни других! Именно ради вот этих самых своих товарищей, ради их освобождения!