На краю Дикого Поля

Поздоровавшись с присутствующими я прошел на своё место во главе стола и уселся в кресло.

– Ну что, товарищи, начнём совещание?

Гул подтверждения пролетел по кабинету.

– Тогда, как всегда, прошу казначея обрисовать картину за последнюю неделю. С места, Ефим Иванович, и сиди, пожалуйста.

Ефим Иванович Сороко-Ремизов, старый уже мужчина, ему за пятьдесят. Раньше был ключником у боярина Трубецкого, из северской ветви этой фамилии, а как стали у него силы иссякать, выгнал его дурак-боярин. Ефим Иванович мгновенно освоил арабскую цифирь, и теперь все выкладки делает исключительно ею. И метрическую систему он не только принял, но и добился от подчинённых чтобы они на службе пользовались только ей.

– За неделю мы потратили на уголь и другое сырьё, а также на оплату разных материалов, список коих, коли потребуется, тут же представлю, сто восемьдесят шесть рублей и сорок три копейки. За это же время мы произвели чугунных и железных изделий на сумму пятьсот шестьдесят девять рублей и шестнадцать копеек. Заказов, которые мы в состоянии удовольствовать, набралось на шестьсот десять рублей. То есть, мы работаем с большой прибылью. Однако у нас есть возможность значительно увеличить государевы доходы тем, что мы всё же начнём производить листовое стекло на продажу.

– Дрянное у нас пока стекло - возразил я.

– Уж какое есть. А раз люди готовы платить немалые деньги за такое, пусть платят. Настаиваю, чтобы этот вопрос был вынесен на голосование правления, тем более что почти все здесь.

– Как, товарищи, кто за производство стекла низкого качества, за которое готовы платить деньги?

Руки подняли почти все.

– Кто против?

Руку, кроме меня поднял лишь начальник механической лаборатории Орлик Ильич Оспищев. Ну с ним ясно: известный перфекционист.

– Принято большинством голосов. Ефим Иванович, тебе придётся озаботиться выделением потребных материалов и рабочих рук на это направление.

– Э-э-э... Вот так, сколько считаю нужным?

– Учитывая наши возможности, конечно.

– Тогда Акакий завтра же начнёт строительство ещё четырёх печей.

– А ты уверен, что такое количество продашь?

– Саша, а ты знаешь на сколько рублей у нас заказов?
– взрывается казначей.

Несколько фамильярно, конечно, но этой золотой голове я многое прощаю.

– На семьсот рублей, вроде.

– А не хочешь, почти на две тысячи? Золотом.

– Откуда столько?

– Помнишь в том месяце были тут литвины, чугунные изделия торговали?

– Помню.

– Потом они почти час с улицы на твои окна любовались, у меня за сорок копеек серебром бракованный лист выторговали, а вот вчера заявились с эдаким заказом.

– Понятно. Что там по расходам на лаборатории?

– В эту бездонную бочку ушло без малого семьдесят три рубля. Ждём татарского каравана из Стамбула, должны привезти особо точные весы и прочие приборы и вещества, даже боюсь сказать в какую сумму это выльется.

– Учёным лучше знать, что им нужно. Это всё?

– Всё.

Старик доволен. Каждой секундой своей новой работы он подтверждает ничтожество своего прежнего работодателя. Там он считал копейки, а тут счёт ведёт тысячам рублей.

– Теперь прошу высказаться начальника рудника. Начинай, Сильвестр Григорьевич.

Начальник рудника молод, ему чуть за двадцать. По виду типичный гопник: низкий лоб, выдающаяся челюсть, сломанный нос, длинные руки... А на деле умница редкостный, прекрасный руководитель и вообще чудесный человек.

– Сейчас мы перестали отгружать руду, поскольку рудный склад на заводе заполнен. Добытую руду складируем под навесами, по бокам прикрываем фашинами. Когда ляжет снег, санями перевезём к заводу, это сбережёт нам много сил. Теперь о будущем. Как хочешь, Александр Евгеньевич, а с весны мы должны строить чугунную дорогу, о которой ты говорил. Трассу я уже проложил, мосты наметил, а также места под выемки. Вся трасса уложится в семь километров.

– Добро. Смету работ согласуй с Ефимом Ивановичем, отливку рельсов согласуй с начальником литейного цеха.

– Ясно.

– Теперь своё слово скажет начальник литейного цеха.

Тоже интересный мужчина. Сын боярский, опытный воин, красавец мужчина, в одночасье потерявший всё. В бою потерял ногу, а жена, узнав об этом, убежала в Литву с полюбовником. Так что теперь вся его жизнь - работа, и люди на него просто молятся: подчинённым он отец родной. Правда, я как-то видел, как он разбирается с нерадивыми работниками... Зрелище из серии 'Я есть любить садо-мазо. Я есть вас садировать, ви есть получать наслаждение.'

– А что сказать. Работаем по плану. Рудный склад забит, угольный забит, строим ещё хранилище. По чертежам, что согласовали в прошлом месяце, начали отливать трубы для отвода колошниковых газов. Регенераторы уже строим, каменщиков сдерживает только производство огнеупорного кирпича.

– Прими заказ, Николай Николаевич.

– Слушаю.

– Знаешь, что великий государь решил возвести великолепный храм в память присоединения Казани?

– Слышал.

– Я подумал, что и вы, и все заводские люди будут не против, если мы пожертвуем пол в строящийся храм.

– Дело благое, но при чём тут литейный цех?

– Я попросил Родиона, он хорошо рисует, так он сделал эскизы плит, которыми будет вымощен пол. Чугунных плит.

– Такого никто не... Александр Евгеньевич, а это получится прекрасно!

– Есть кто против?

– Да что там, дело богоугодное, а после него нам ещё заказов привалит.
– ответил за всех Ефим Иванович.

– Ещё добавлю. Есть у меня мысль, к тезоименитству, которое последует через год или два, подарить великому государю оранжерею. Представьте себе здание на чугунном каркасе, сверху покрытое стеклом в два слоя. Внутри топятся печи, греют воду, которая обогревает помещение зимой. В таком здании могут расти всякие экзотические растения, в том числе и деревья. Пальмы, лимоны, апельсины, может даже раффлезия...
– пошутил я сам для себя. Такое сооружение послужит славе нашей державы и великого государя, а у нас будут заказы от владетелей чужих земель. Орлик Ильич, проектирование каркаса ложится на тебя. А теперь послушаем начальника кузнечного цеха.

Когда я смотрю на Игоря Онуфриевича Петраго, всегда вспоминается характеристика Собакевича из гоголевских 'Мёртвых душ':

'Известно, что есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со своего плеча: хватила топором раз - вышел нос, хватила в другой - вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: 'Живет!'