Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Так и прошла неделя. И Ярос, по мнению Игоря, был уже почти здоров, когда пришло время испытания. В камере опять возник хмурый Гром, окинул всех троих внимательным взглядом и грозно выдавил:

— Ушлёпок, — это относилось к Яру. — Наш Воевода настолько великодушен, что прощает тебя и даёт тебе последний шанс доказать ему и людям, что ты человек. Завтра испытания, готовься. За снаряжением тебя отведут, когда придёт срок. Голову только не забудь прикрыть, чтобы не испугать кого. И… — Гром сделал долгую паузу, заглянув в глаза Яросу, — если хоть один косяк случится… познакомишься с рекой. Как минимум.

После его ухода гнетущая тишина надолго опустилась на камеру, но в итоге голос Игоря вывел остальных из ступора.

Великодушие, прям, как говно, из него льётся… — после этого камеру наводнил смех. Чистый и искренний.

***

Тяжёлые кованые ворота, покрытые медными позеленевшими узорами и барельефами, словно монолиты, надёжно отсекали Юрьев от Мёртвого города. Ярос, как и два других участника испытания, — Митяй и Егор, — чувствовал волнение, словно эти древние ворота, сохранившиеся с незапамятных времён, разделяли не только старый и новый Юрьев. Юноша также должен был преступить некий барьер, преодолеть и познать что-то внутри себя. Он не мог понять, отчего больше кружится голова: от болезни или от мандража перед испытанием. Примерно то же самое ощущали и остальные. Боковым зрением Яр различал, как нервно топчется на месте Митяй, — казалось, он совершенно забыл их стычку недельной давности в лазарете, — так глубоко подействовал на него приближающийся первый в жизни выход в город. То же и с Егором Павловым, третьим юношей, перешедшим порог зрелости, — он стоял слева от Яроса и теребил в руках лук, переминаясь с ноги на ногу.

Что их там ждёт в первую очередь — неизвестно, и неважно, что ранее рассказывали об этом старожилы. Всё может быть по-другому. Мёртвый город изменялся постоянно, и хорошо, если б с ним менялись и его жители, но таковых не было… Было же нечто другое. Ярос чувствовал это, когда они с напарником несли службу на западной башне. Чем-то жутким веяло от мёртвого города, отделённого от Юрьева стеной, крепостным валом и площадью… Даже серые падальщики, сколь бы наглыми зверями они ни были, не рисковали забредать в покинутые людьми руины. Может, этот старый город напоминал им огромное кладбище, где люди в своё время убивали друг друга с особой жестокостью и цинизмом? Или что другое жило в развалинах?

Ярос поёжился: от подобных мыслей становилось неуютно, а желание проходить и без того серьёзное испытание в этом жутком месте пропало. Словно кто-то чужой, сидящий внутри, тихим шёпотом предостерегал: «Не делай этого!» Но, с другой стороны, может, это и было испытанием? Преодолеть себя, справиться со страхами, войти в жизнь мужчиной, не сомневающимся ни в чём?

Сейчас же трое юношей молча стояли напротив больших ворот. Каждый из них вооружён был «калашом», луком стрельцов, короткой пикой с откованным в кузнице плоским и острым наконечником и широким армейским ножом. Кроме камуфляжа и чёрных шапочек, им полагались ещё лицевые платки из плотной ткани. Всё-таки за воротами нельзя быть уверенным, что не подхватишь чего вредного. А плотная ткань как-никак защищала от пыли, в которой находилось не пойми что, включая опасных микробов.

— Ну, «личинки взрослых», начнём? — спросил проводник Евгений Купцов — матёрый одиночка, который сопровождал любого по пустому городу, будь ты электрик Дима, ухаживающий за кабелем, тянущимся к кустарной гидроэлектростанции на Колокше, или кладовщик Вася, ответственный за наполнение закромов необходимыми предметами — тряпками, лампочками, солью и другими. Он всегда называл не прошедших испытание «личинками взрослых», ибо только он один знал тонкую грань между мужчиной и юношей, и только он один мог это испытание провести. Что происходило за воротами с испытуемыми — вернувшиеся не говорили. То ли стыдились, то ли боялись происходящего наедине с умершим городом, то ли оно было настолько неестественно, что им никто бы не поверил.

— Что ж, планктон, долго я буду ждать, пока вы решитесь? Мне-то пофиг, я там, — проводник указал рукой

в сторону ворот, — бываю частенько. А вот вы… вам восемнадцать лет давалось, чтобы подумать и решить, хотите вы туда или нет. И пока ещё есть шанс развернуться и с гордо поднятой головой заняться любым делом, каким душе угодно. Только помните: в этом случае убирать за зверьми дерьмо, или чистить нужники, ну, или зачухаться в кузницу вам придётся на всю оставшуюся жизнь. И! Никаких стрельцов… — он на секунду замолчал, вглядываясь в глаза молодых людей. — Ну? Готовы?

Юноши кивнули одновременно. Ни у кого не было желания чистить выгребные ямы всю оставшуюся жизнь.

— Тогда живо закидываемся в телегу! — скомандовал Женя. Прозвище Купец как нельзя кстати подходило этому сухопарому сорокалетнему мужчине в ватных штанах и фуфайке, с «сайгой» на плече. Ведь не зря он постоянно скитался вне стен Юрьева, доставляя партии грузов со складов заводов, которые находились в полном ведении общины, помогал налаживать инфраструктуру и был единственным, кто, кроме отца Яра, вернулся живым из давнего похода на Владимир.

Будущие стрельцы спорить не стали и шустро забрались в телегу, запряжённую лошадью. Надо отдать им должное, эти животные не сильно изменились со времён Катастрофы. Шкура стала грубее, размер побольше, да и характер позлее. К такому жеребцу неосторожно подойдёшь — точно схлопочешь массивным копытом в лоб… Только пара человек в Юрьеве занималась их разведением, и кроме них, кони никого больше к себе не подпускали. Запрягая же в оглобли, лошадям на глаза вешали шоры, но всё равно приближаться было опасно — ноздри им никто не заклеивал, и одним нюхом эти животные могли определить, хозяин рядом или чужой.

— Жень, — настойчиво позвал Митяй.

— Да, юный хозяин, любой ответ за ваши деньги.

— Ох, Купец, и дошутишься ты когда-нибудь… — недовольно пробубнил сын Воеводы.

— Когда дошучусь, сам водить народ за стены и будешь. Ладно, чё хотел?

— Почему не на «Тиграх»? — парень указал на ангар справа от ворот, где стояли две бронированные машины «Тигр». — На них же безопасней.

— Безопасней дома, у мамкиной сиськи! А мы ведь не этого хотим? Не? Ну вот и будем заниматься тем, чем я скажу, и на том, что мне нравится. Всем ясно?

— Да!

— Эй, наверху, — крикнул тут же Купец в сторону надвратной церкви.

Сверху, из узкого окошка, высунулся стрелец, недовольно оглядел собравшихся, покрутил у виска, и хитроумный блочный механизм, открывающий двери, пришёл в движение. Тяжёлые створки скрипнули и медленно разошлись, открываясь ровно настолько, чтобы меж них смогла проехать телега.

Ярос почувствовал, как по телу волнами разбегаются мурашки, сглотнул подступивший к горлу ком и покрепче сжал цевьё автомата. Неизвестность неумолимо надвигалась. Бросить сейчас испытание означало навсегда лишить себя привилегий стрельцов, да и простого выхода за ворота, и ещё это означало — добровольно запереться в клетке, которая душила на протяжении восемнадцати лет юношу. Яр упрямо сжал губы и натянул платок на лицо. Что бы там ни случилось, значит, так тому и быть! Он не трус и никогда им не был. И скорлупа, в которой юноша всю жизнь находился, дала трещину. Небольшую, но трещину, которая со временем увеличится и выпустит на волю, что бы это ни значило…

Стела прямо за воротами обросла плющом и мхом у основания. Каменные воины с автоматами грозно взирали на выходящих из Юрьева людей. Надпись на камне гласила: «Никто не забыт, ничто не забыто. 1941–1945». Эти цифры ничего Яру не говорили, но само послание оказалось понятным юноше. «Мы будем мстить за павших, не жалея крови, пока вы сами не захлебнётесь ею…» От застывшего взгляда каменных изваяний по спине снова бежали мурашки. Хотелось бы так же сказать виновникам Большого Трындеца, но где их теперь найти… Если где и живут ещё, то явно в местах, недоступных обычному люду. В комфортных условиях, в достатке. Если живут…

Поделиться с друзьями: