На кровавых волнах

— Широ… — прошептала она, возвращаясь в реальность. — Коко, подмени меня!

Не слушая возражений, командир побежала по палубе к зенитной площадке. Маширо лежала возле левого орудия на боку, и над ней хлопотала Шима. Под старпомом растекалась лужа крови.

— Нужно к врачу, — произнесла Татеши, перевязывая её.

— Я отнесу. Прикройте меня. Минами, принимай пациента!

Взвалив Маширо на плечи, Акено понесла её прочь. Рана в спине разболелась, протестуя против таких нагрузок, но командиру было плевать на это. Важнее всего было донести Мунетани до лазарета.

Сгрузив старпома на операционный стол, Мисаки рухнула на ближайший стул, позволяя Минами заняться делом. Стрельба и лязг рикошетящих пуль доносились до лазарета лишь эхом. Командир чувствовала себя совершенно опустошённой.

— Скажи, что с ней всё будет хорошо… пожалуйста… — прошептала Акено.

— Я сделаю всё, что смогу. Обещаю, — ответила Кабураги, не оборачиваясь. Она уже задрала блузку Маширо и возилась над ранами. — Кажется, шансы есть.

— Хорошо, тогда я… — Акено встала и прислонилась к стене.

Её словно стукнули пыльным мешком: разом потерялись и сосредоточенность, и уверенность, и даже координация. Она могла только стоять и смотреть на кровь на своих руках. Уже во второй раз у неё на глазах кого-то ранили — скорее всего, тяжело. Неизвестность пугала, высасывала волю. Мисаки не хотела, не была готова увидеть ещё одно накрытое с головой тело, причём тело старшего помощника, члена экипажа и, в конце концов, хорошей подруги.

— Я… я не знаю, что мне делать… — прошептала она.

— Свою работу, командир, — ответила Минами. — Спаси нас, а я буду спасать старшего помощника.

— Да… наверное…

Пошатываясь и держась за стены, Акено побрела обратно на мостик. Ей казалось, что она шла часами — настолько потерялась она во времени, пытаясь осознать происходящее. Зенитки снова стреляли непрерывно: значит, Маширо справилась, успела. Она не зря рискнула своей жизнью. Надо было что-то сделать, чтобы этот риск и, возможно, жертва, был не напрасным.

Но на мостике она смогла лишь стоять у окна и смотреть на кружащий вокруг эсминца самолёт. Акено никак не могла помочь экипажу. К тому же очень некстати вспомнились теоретические занятия с напоминанием, что от продолжительной стрельбы автоматические орудия довольно быстро перегреваются. А значит, вот-вот заклинят обе зенитки, и в этот раз надолго.

— Что же делать? — она осела на пол, глядя на котов, что резвились на мостике, как будто сейчас не шёл бой не на жизнь, а насмерть.

Может, просто пытаются отвлечься?

Тамонмару гонялась за Исороку, пытаясь его догнать, но кошачий адмирал, несмотря на свою откормленность, довольно резво убегал. Вдруг он остановился, развернулся и ткнул лапой не ожидавшую такого Тамонмару лапой в морду. Удивлённая кошка застыла и завертела головой, а Исороку же снова бросился бежать.

Акено резко вскочила.

— Всем покинуть палубу! — приказала она. — Офицеру-торпедисту срочно явиться на мостик. Прекратить манёвр уклонения. Обе машины — экономный ход.

— Н-не уклоняться? — Рин задрожала пуще прежнего. — Ты ч-чего?

— Делаю то, что надо было попробовать сразу, — ответила Мисаки.

— Неужели перестали стрелять? — удивился Джон. — Джек, что там с Полом?

— Жить будет. Даже красавчиком будет — цыпочкам нравятся шрамы, — доложил второй пилот, перевязывая матерящегося стрелка.

— Кажется, мы их всё-таки потрепали бомбами, — доложил Генри. — Они перестали маневрировать и теряют ход.

— Так что, добиваем? — спросил Дик, разглядывая эсминец в прицел пулемёта. — Я, кажется, тоже кого-то достал.

Командир усмехнулся и кивнул, снова налегая на штурвал.

— Всё, последний заход. Генри, на этот раз не промахнись.

Штурман что-то проворчал, приникая к прицелу.

— Генри, покажи им, — проговорил Пол, которого Джек наконец оставил в покое. — Представь, что торпеда — это твой член.

Из носовой турели раздалось ржание Дика. Остальные лишь криво улыбнулись на эту бог весть какую остроту.

Носовое орудие эсминца повернулось на правый борт и начало подниматься. Джон нахмурился, не понимая, что происходит, но не стал уводить «Каталину» с курса. Японцы доставили слишком много проблем, чтобы отпускать их без прощального подарка с шестьюстами фунтами торпекса внутри.

Через секунду дуло орудия окрасилось огненной вспышкой.

— Бля… — только и успел проговорить Джон.

Самолёт превратился в огненный шар, так и не сбросив торпеду. Расчёт Акено оправдался: самолёт перестал вертеться и лёг на прямой курс, готовясь к торпедной атаке. Это и стало последней ошибкой экипажа: стоило радарному посту подтвердить дистанцию, курс и скорость, как судьба летательного аппарата была полностью в руках Шимы Татеши. Хватило всего одного выстрела.

— Тама, ты молодец! — воскликнула Мэй, обнимая артиллеристку. — Глаз-алмаз!

По кораблю разнёсся всеобщий вздох облегчения. Курсанты смотрели друг на друга, неуверенно улыбаясь, не до конца веря в то, что они всё ещё живы. Корабль пострадал от бомб, но оставался на ходу: машины остались неповреждёнными, а значит, можно было ложиться на прежний курс и отправить кого-нибудь в помощь команде по борьбе за живучесть. Хоть последние и заверяли, что всё под контролем, Акено считала, что чем быстрее пробоину заделают, а воду откачают, тем лучше.

Раздав все указания, Мисаки снова направилась в лазарет. На этот раз одна, в компании одной лишь «Арисаки», с которой командир после прошлой ночи не могла расстаться. На ней лежало бремя защиты экипажа, но теперь, когда в лазарете лежала Маширо, казалось, что с этой задачей она может не справиться.

Она долго не могла заставить себя войти в дверь. Было страшно. Ужас от одной мысли о том, что Маширо может уже не быть в живых, не давала сделать и шага. Но, пересилив себя, Акено переступила порог и тихо спросила:

— Как она?

Минами, сидевшая за столом и делавшая записи, прервалась и оглянулась.

— Состояние тяжёлое, но стабильное. Я сделала всё, что могла, но… — она рефлекторно начала грызть карандаш. — Нужна госпитализация. Я смогу удерживать её в таком состоянии, но у нас меньше недели. Если не вернёмся за это время…

Акено подошла к ней и крепко обняла. Хотелось расплакаться здесь и сейчас, разреветься от боли, страха и облегчения, от всех переживаний, что терзали её с момента, когда курсанты стали свидетелями казни.