На крыше храма яблоня цветет (сборник)
Шрифт:
Потому и не осталось ничего настоящего в людях. Почти…
Вдруг я резко замолчала, а потом надломленным голосом произнесла:
– Гриша, мне плохо, очень плохо сейчас. Неужели ты не заметил? Почему?
В моем голосе прозвучала не то жалость, не то упрек.
Бомж перестал строгать, повернулся ко мне и долго молча смотрел на огромное ромашковое поле, там летали и почти в такт гудели две стрекозы.
– Понимаешь, принцесса, – чуть ли не прошептал Гриша, – этот мир все равно не спасешь. Современные люди в борьбе за удобные теплые туалеты часто перестают быть людьми в полном смысле этого слова.
Иногда,
Но запомни, пожалуйста, мои слова: никогда не борись с глупостью, глупость – она, как и талант, многогранна и распространяется на все, а потому, прошу, не перевоспитывай ее, не пытайся изменить.
Не по силам это человеку. Береги свой маленький уютный мирок, прошу тебя, хотя знаю, как это нелегко! Так и подмывает подчиниться общему ритму суеты, потребительства и безответственности. Найди в себе силы устоять…
Вдруг раздался еле слышный шелест или даже шорох, мы одновременно повернулись, рядом со мной оказался сияющий, как Солнце, Саэль.
– А, вот вы где, дорогие мои, родственные души, – весело засмеялся он. – У меня для вас есть сюрприз.
Саэль достал откуда-то корзину, в ней оказалась парочка прелестных котят, у которых только-только начали прорезаться глазки. Мы с Гришей взяли по котенку, я назвала своего тут же – Мусик.
Гриша нежно прижал котенка к груди и, внимательно глядя на Саэля, а потом на меня, спросил:
– Интересно, есть ли на Земле действенный способ обличить шарлатанство?
– Нет, Гриша, – уверенно сказала я и продолжила: – Как-то я обращалась к разным колдуньям, магам, экстрасенсам с просьбой найти мою дочь или хотя бы сказать, где она находится. Они мне говорили что угодно, называли адреса, национальности, имена людей, у которых она якобы находится. Но никто из них, абсолютно никто, ни белый маг, ни черный, ни зеленый, не узрел, что дочери у меня нет и никогда не было.
Более того! Когда я об этом честно написала в статье, люди все так же продолжали и продолжают к ним обращаться.
– Ну-ну, не преуменьшай своих заслуг, – обратился ко мне Саэль, – некоторые все же сделали выводы. Ты не знаешь, сколько людей мысленно тебя возблагодарили за помощь. Кстати, давно хочу пообщаться с твоим сыном. Интересно, какой он, Лука?
Тут мужчины переглянулись между собой, и появился Лука. Он, по всей видимости, дома что-то увлеченно рисовал, в руке у него была кисточка в красной краске и заляпаны акварелью ладошки. Ребенок, удивленно оглянувшись, спросил:
– Мама, скажи, где это я?
– Это ты себе нафантазировал, – сказала серьезно я, – на самом деле ты дома и рисуешь, а чтобы ты не забыл вымыть руки и убрать за собой, я появилась в твоей фантазии.
– Мама, ты можешь появляться в фантазии… Тогда купи мне велосипед, раз ты уже все равно здесь. Знаешь, такой зеленого цвета, с фарой и с банановым сиденьем, пожалуйста, мамочка. Я тебя буду слушать всегда-превсегда, – сказал малыш и прижался ко мне запачканным личиком.
– Послушай, Лука, – вмешался вдруг в разговор Гриша, – мама обязательно купит тебе зеленый велосипед с банановым сиденьем, если ты будешь хорошо учиться.
– Ага, – сказал уверенно ребенок, – я учу таблицу умножения,
учу, а все равно не запоминаю.– А ты знаешь, что делали раньше с детьми твоего возраста, которые не запоминали таблицу умножения? – спросил Гриша.
– И что же делали? – пробормотал с недоверием Лука.
Бомж скорчил хитрую гримасу и сказал:
– Им в уши пускали тараканов. Тараканы бегали по внутренностям головы, щекотали их, и тогда они начинали все запоминать. Хочешь, я тебе тоже запущу одного небольшого тараканчика для начала…
– Фу, какая гадость! – возмутился ребенок. Я и так могу хорошо учиться без всяких тараканов в голове!
– Обещаешь? – с улыбкой спросил его Саэль.
– Обещаю, честное слово, – сказал Лука, внимательно разглядывая Саэля, – честное слово…
– Ну тогда иди домой рисовать!
И Лука очутился дома как ни в чем не бывало. Ребенок здорово удивился, кошка лежала на диване, как до его исчезновения, хотя краска на альбомном листе успела немного подсохнуть. Малыш осторожно коснулся рукой рисунка, чтобы убедиться, и решил: сразу после того как закончит рисовать, будет учить таблицу умножения.
Саэль внезапно исчез, а мы с Гришей решили в костре испечь картошку.
Уже ближе к вечеру мы ели печеную картошку, долго смотрели на медленно тлеющие угли, и я читала свои стихи. Некоторые Гриша просил повторить. Особенно ему нравились грустные, как, например, этот:
Зачем срубили старенький каштан?Его душа была с моею схожа.И я теперь в снах шепчу:«О Боже, прошу, прими его достойно там».Или:
Эту ночь вовек я не забуду,Я случайно встретила Иуду.Он тщетно искал то, что свято.У нас давно брат на брата.Но задумался он над совсем маленьким стишком:
Розы и герань сплелись корнями,Подаренные друзьями и врагами.Внезапно я замолчала. На этот раз надолго.
В области затылка появился большой кусок боли, он стал удивительно быстро расти и распространяться по всей голове, сконцентрировался какое-то время на переносице, а затем боль молниеносно разошлась по всему телу.
Я прикусила нижнюю губу до крови, чтобы не застонать, не хотелось пугать беспечно сидящего бомжа. Перед глазами все поплыло. Куда-то стало убегать от меня небо, потом вслед за ним ромашковое поле, огромная мусорная свалка, деревянная дверь с почти живой буквой «Ж».
Что-то начало происходить внутри меня, но что, я не знаю. Стало трудно, почти невозможно дышать.
Гриша, увидев мое состояние, тут же принялся меня утешать:
– Принцесса, думай о хорошем, принцесса, слышишь? Прошу тебя, пока ты еще здесь, в сознании – в этом мире! Думай о том, что болезни очищают душу! Теперь я знаю точно, что каждый, кто на земле, здесь вот так корчится от мук боли, непременно попадет в рай, хотя бы ненадолго! Но обязательно попадет. Это важно. Пока в сознании, думай, что все вокруг будет хорошо!