На крючке

И мне бы сказать, что нужно домой. Мне бы хоть намекнуть. Но я стояла как стояла, пока за спиной парня, в чьих объятиях было так уютно, не прозвучало вежливое покашливание.

Саша, не выпуская меня, протянул одну руку, и я увидела следователя, который отдал папку с бумагами.

— Как вы и просили. Но имейте ввиду, что это копии. Оригиналы мне необходимо приобщить к делу.

И лицо парня мгновенно изменилось, исказив рот в насмешливой улыбке. Он обернулся к следователю и хмыкнул:

— Вы ведь завтра уже его замнёте. К чему цирк?

Мужчина явно был оскорблён подобным заявлением, но, упрямо сжав зубы, ответил чётко поставленным голосом:

— А вот это уже обвинение!

Саша же не ответил. Повернувшись ко мне, он кивнул в сторону холла, предлагая уйти и не тратить время на пустую болтовню. Мы оба понимали, что он прав.

Пока я одевалась, размышляя над мыслями и эмоциями, Саша забрал мои вещи у дежурного.

И я не подумала. В смысле, совсем не подумала.

Когда вышла в холл, увидела, что Саша хмурится, сжимая в пальцах упаковку витаминов и крем от растяжек. Подарочный пакет был изрядно потрёпан и разорван так, что места для фантазий о его содержимом просто не оставалось. То есть он увидел подарки ещё до того, как взял в руки.

Спецназовец положил всё обратно и отдал мне пакет с сумкой. Ничего не спрашивал, но и улыбаться мне перестал, а взгляд… Его глаза потемнели, напомнив мне хмурые свинцовые тучи.

Я в этот момент, кажется, и вовсе не дышала. Страшилась прямых вопросов, на которые не смогла бы солгать.

Мы молча вышли из отделения, Саша открыл мне дверь машины и уже привычно пристегнул.

— Я бы и сама могла.

Взгляд в глаза. Полуулыбка.

— Поверь, я знаю. Но хочу быть уверен, что механизм сработал как нужно и ремень не вылетит в случае аварии.

Он закрыл дверь, обошёл авто и сел за руль, пока я ошеломлённо переваривала сказанное.

Наверно, не стоило делать поспешных выводов, но я почему-то сразу подумала, что он был участником страшной аварии. Может быть, даже потерял кого-то близкого.

Тряхнув головой, я сжала пальцами разорванный пакет, который жалобно захрустел в установившейся тишине, и, повернувшись, тихо спросила:

— И как давно у тебя эта привычка?

Саша беззлобно усмехнулся, завёл мотор и тронулся.

— Давно, Цветочек. Уже даже шрамы ныть перестали.

Я не знала, о каких шрамах речь. Физических или, быть может…

В любом случае, это не моё дело, и мне нет места в кругу тех людей, которым он может так широко открыться.

Осознав эту мысль, я усмехнулась. С каких пор я вообще задаюсь подобными вопросами? Раньше меня не волновали ни душевные травмы, ни человеческие качества. Я не должна питать надежд, что Саша другой только потому, что он стал мне чуть ближе, чем другие.

Ближе…

Но ведь это не так! Разве я не воспользовалась тем, что он так щедро предлагал в ту ночь? Именно. Я только воспользовалась. Всего-то инструмент для рождения моей малышки, что совсем скоро появится на свет и станет самым желанным ребёнком в этом мире.

Я едва подавила желание положить ладонь на живот, прекрасно помня, что Саша уже видел подарки шефа и наверняка догадывается о причине моих отказов ему. Меня удивило, почему всё ещё не прозвучал вопрос.

Когда машина остановилась на красный сигнал светофора, парень повернулся и внимательно на меня посмотрел, будто думал о том же, о чем и я.

— Тебе не досталось от него?

И я вдруг пошла удушливой волной, вспомнив, что у меня изначально была легенда, по которой этот вопрос должен был задавать не Саша. И не он должен был мчаться мне на помощь, а мой жених, который даже не позвонил ни разу, хотя, по логике вещей, должен был уже все морги и больницы обежать.

Я вспомнила Свету с её замечаниями о том, что в квартире нет следов мужчины, вспомнила даже, что в ванной до сих пор одиноко стоит зубная щётка, и поняла, что это провал.

— Ты же знаешь, что нет, — выдохнула я, припомнив это его: «Сделала всё правильно».

А затем мгновенно вспышкой прилетело и другое: «Какая же глупость была идти с ним на свидание!»

Выпустив из напряжённых пальцев пакет, я прикрыла ладонью глаза, стараясь уже не искать никаких логичных объяснений на вопросы, которые спецназовец наверняка уже задал сам себе сотни раз, но по какой-то причине не озвучил.

Или всё дело в том, что он знает?

— Тебе плохо? — забеспокоился Саша, едва мы тронулись на зелёный.

— Я устала, — ответила ему хрипло. — Просто устала, хочу есть и спать.

Мне не ответили. Прислонившись лбом к приятно холодящему стеклу, я старалась не думать ни о чём, наблюдая, как мелькают перед глазами огни ночного города. И не заметила, как провалилась в тёплое забвенье, принесённое лёгким покачиванием уютной и теплой машины, в которой приятно пахло вишнёвым освежителем. А когда позже открыла глаза, поняла, что мы стоим. Стоим у моего подъезда, а спецназовец не торопится меня будить. И почему?

— Ты очень сладко спишь, — ответил он, будто услышав мои мысли.

Я вздрогнула и резко повернулась, глядя на него с нескрываемым потрясением. Он не мог видеть моего лица. Не мог знать, что я проснулась. Мысли, что ли, читает?!

Саша вдруг улыбнулся, убрал руки от руля и устало ответил на незаданный вопрос:

— Когда человек засыпает и просыпается у него меняется дыхание. Твоё настолько тихое, что пробуждение становится явным даже в заведённом авто.

— Я не спрашивала…

— У тебя на лице всё написано, — он снова усмехнулся. — Что ещё раз доказывает, что врать ты не умеешь. Ведь так?

Прямой вопрос, глядя мне в глаза. Знает уже, что скажу, но всё равно ждёт. Какая прелесть.

— Да, — ответила устало и потёрла глаза. — Я пойду. (21f79)

Когда потянулась к дверной ручке, сработала блокировка, что ожидаемо привело к тому, что дверь мне открыть не удалось.

Сердце в груди билось с неистовой силой, ведь я догадывалась, что последует дальше.