На Муромской дороге

– Я бы плюнул, – сказал Балабанов.

– Чего? – не понял Философ.

– Продолжайте, гражданин.

– А чего продолжать-то: подходит ко мне комса с красными повязками, на которых золотом написано «Дружинник», берёт под белы ручки и через чёрный ход, мимо мусорных баков выводит на улицу. Я, естественно, возмущаюсь, а они мне прямо в лицо « Вали отсюда, контра, а то в ГПУ сдадим». Тут меня прямо холодный пот прошиб. Даром, что поддатый, а сразу сообразил, что к чему. И, значит, дворами, переулками короткими перебежками из провала выбрался.

– Из какого провала? – Из дырки в Мироздании. Тоже ведь не первый год лаптем щи хлебаем. Кумекаем кое-что.

– А больше ты в ту столовую не ходил? – Да что я псих, что ли, гражданин начальник. Мне в нашем времени комфортнее и уютнее, пусть пролетарии туда ходят. Я тот район за три версты обхожу, у меня расхождения с диалектическим материализмом, как на платформе сознания, так и на платформе бытия.

– Тогда заходи к нам в Управление.

– Зачем? – удивился Философ.

– Я тебе годик оформлю.

– Да за что? Что я такого сделал, гражданин начальник? – За разжигание социальной розни и дискредитацию интеллигентского сословия. Ныне это называется «экстремизм». Так что следи за базаром, Философ.

По всему выходило, что спившийся аферист не врал. Уж больно подробно он всё описывал. Дружинники, это, конечно, не сотрудники НКВД в галифе и гимнастёрках, да и эпоха, описанная Философом, вроде бы не совсем та, но предчувствие подсказывало Балабанову, что напал он на верный след, который выведет его на похитителей как Мансурова, так и Полуэктова.

В эту ночь Балабанов спал спокойно, правда, он привычно проснулся в полвторого ночи, но никаких звуков, как ни прислушивался, со стороны лестницы не уловил. То ли призраки успокоились, изъяв из мира живых гражданина Мансурова, то ли их насторожила кипучая деятельность Балабанова на антисатанинском фронте.

Подполковник Оловянный встретил Балабанова со спокойствием человека, всё

уже потерявшего и более того, смирившегося с потерями. «Комсомольский агитатор» лежал на столе скомканным. Газету, видимо, пытались порвать, но во время сообразили, что сей труд столь же бессмысленен, как попытка остановить снежную лавину в растревоженных эхом горах.

– Майор, Балабанов, – начал слабым голосом Оловянный, – мне звонили из ФСБ. Вы преступник, майор, и даже более того – вы оборотень в мундире. – И что же в этом сообщении для вас стало новостью? – ласково спросил Балабанов, присаживаясь напротив парализованного начальника.

– Я вас арестую, – неожиданно воспрял духом Оловянный и даже почти воспарил над столом, как известная птица Феникс над кучкой пепла.

– У вас есть санкция прокурора? – деловито спросил Балабанов. – Об этом позаботится ФСБ`

– Улита едет, когда-то будет, – успокоил начальника Балабанов. – Вам звонил Барсуков?

– Допустим. Но и без Барсукова у нас вагон улик против вас. За поимку гражданина Балабанова партия Либеральной Свободы миллион долларов предлагает. Вы понимаете, миллион!

– Я стою дороже. Не говоря уже о ценной информации, которой я владею – она практически бесценна. Вы знаете, что подполковник Барсуков копает против нашего министра?

– Не говорите ерунды, гражданин Балабанов. Я знаю, подполковника Барсукова десять лет.

– Пойми, Оловянный, сдавая нас с Гонолупенко, ты тем самым подписываешь отставку не только министру, но и всей коллегии.

– Но и ты меня пойми, Балабанов, я не могу тебя прикрывать до бесконечности. Этот Кузякин, помощник Полуэктова, чёрт-те в чём тебя обвиняет. По его словам выходит, что ты агент шейха Мансура, засланный к нам для террористических акций. Решение о вашем с Гонолупенко аресте вот-вот будет принято. Сейчас между генералитетами, нашим и фсбшным, идёт торг, кем тебя считать, просто затесавшимся в органы случайным авантюристом или агентом шейха Мансура, на чём настаивают Кузякин и Барсуков. А меня уволят из органов, генерал мне об этом уже намекнул. Да что там намекнул, сказал открытым текстом – гнать, мол, надо таких как ты, Оловянный, из органов поганой метлой. А у меня двое детей. И пятнадцать лет беспорочной службы за плечами.

Если честно, то Балабанов с того самого момента, как Оловянный известил его о высокой миссии, порученной ему, заподозрил, что добром всё это не кончится. Что его и Гонолупенко непременно подставят, правда не знал как, где и по какому поводу. О том, что его могут объявить агентом шейха Мансура, он правда не догадывался. А такое обвинение тянуло минимум лет на пятнадцать, а то и на пожизненное заключение. Конечно, можно было обратиться в суд по правам человека в Страсбурге, но Балабанов сильно сомневался, что в нынешнее, прямо скажем, непростое время, кто-то станет защищать арабского террориста. Надо признать, что Балабанов недооценил Барсукова, а этот сукин сын оказался с воображением и успел буквально за ночь выкопать для своих оппонентов огромную яму, выбраться из которой будет нелегко.

– О вас с Гонолупенко уже и в газетах пишут, – продолжал шептать Оловянный. – Вот полюбуйся.

Балабанов взял смятую газету и полюбовался. Вообще-то Химкину было поручено резидентом юпитерианской разведки лишь слегка приподнять завесу секретности над тайнами операции «Призраки», а именно – засветить Портсигарова, дабы оппоненты заспешили к нему, как мотыльки, но Химкин перевыполнил задание, что, возможно, и зачлось бы ему как достижение, если бы этот субъект точал сапоги, но в данном случае он трудился на ином поприще, где за чрезмерное усердие бьют морду. Журналист успешно засветил не только шоумена, но и своего резидента, и великого шамана Каймановых островов, сразу в двух его ипостасях. Если верить Химкину, то именно шаман готовил террористическую акцию под кодовым названием «Призраки» для потрясения основ мировой цивилизации во время предстоящего на днях визита лидера Великой Потомакской державы. Очень может быть, что Химкина подвело чрезмерное усердие, но, скорее всего, прав был Портсигаров, предупреждавший, что Химкин работает сейчас на все мыслимые разведки мира. – Если у нашего генералитета и были сомнения на ваш счёт, то после этой статьи они рассеялись.

– Ладно, – сказал Балабанов, поднимаясь. – Раз такое дело, я пошёл сдаваться партии Либеральной Свободы за миллион долларов.

– Ты с ума сошёл? – округлил серые глаза Оловянный. – Разумеется. Можешь объявить об этом генералитету.

Шоумены выслушали сообщение Балабанова с олимпийским спокойствием. За долгую тусовочную карьеру с кем они только не общались и в каких только компаниях не бывали: эка, скажите, невидаль, агент арабского шейха. Да среди нашей интеллектуальной и политической элиты каждый второй чей-нибудь агент. Куда больше их заинтересовало предложение милицейского майора, продать его партии Либеральной Свободы за миллион долларов.

– А у них есть этот миллион? – усомнился принимавший участие в совещание генерал Чарльз Хиггинс, он же лейтенант Гонолупенко.

– На этот счёт можешь не сомневаться, – подтвердил Коля. – Это с электоральной базой у них проблемы, а с деньгами полный ажур.

– Риск слишком велик, – покачал головой Портсигаров. – Есть все шансы загреметь в места отдалённые.

– Риск загреметь у них так и так очень велик, – возразил Коля. – Зато появляется возможность материально обеспечить семьи.