На носу у каймана
Шрифт:
— Ты прав, — сказал Педро, — однако от этого не легче, и у меня настроение невеселое.
— И это вполне естественно. Спасибо, что подвез. До завтра, — попрощался я, захлопывая дверцу машины.
Жена очень расстроилась, когда я рассказал ей обо всем случившемся, и мы проговорили весь вечер.
Я долго вертелся в постели, пока наконец заснул, но сон не принес мне отдыха — проснулся я разбитый, словно меня всю ночь колотили палками. Баркес, наверное, доволен, знакомые, уж конечно, сообщили ему приятную новость.
Придя в больницу, я собрал совет, мы составили и подписали следующий документ:
«Баракоа. 19 марта 1960 года. Нижеподписавшиеся члены медицинского совета больницы города Баракоа считают необходимым заявить:
После телефонного разговора с доктором Эрнандесом Галаном, генеральным директором больничной службы, который потребовал снова передать управление больницей доктору Луису Ф. Баркесу Кальико, мы, члены совета, являясь служащими министерства здравоохранения, решили выполнить это требование и распустить совет, ибо наша цель — не создание административных беспорядков, а улучшение работы больницы, хотя мы по-прежнему полностью поддерживаем решение сеньора Чаина Солера о создании совета, который необходим для совершенствования работы больницы во всех аспектах».
Потом я велел позвать Баркеса, сообщил ему о телефонном разговоре, прочитал составленный нами документ и сказал, что отныне он снова директор больницы.
— А я не переставал им быть, — заявил он высокомерно.
— Ну конечно же, ведь это вы наладили водопровод, убрали мусор и достали скамейки для приемного покоя, — усмехнулся я, решив не оставаться в долгу.
Он поглядел на меня с ненавистью.
Я сообщил о шагах, предпринятых, чтобы разрешить трудности с медикаментами.
— Свои обязанности я знаю, — нагло ответил он.
Так кончилось это собрание.
Через два дня после того, как Баркес вернулся на свой пост, я узнал, что прибыл грузовик с медикаментами и сыворотками, и у меня камень с души свалился.
Кое-кто из персонала больницы сочувствовал нашим начинаниям, однако опасался открыто высказывать свои симпатии, чтобы не нажить неприятностей. О возвращении Баркеса в городе уже известно, новость обсуждается повсюду.
Сегодня приехал Фелипино Пуриалес. Он остолбенел, когда узнал, что у нас произошло, и сказал, чтобы я ехал в Гавану, протестовал там в министерстве. Я ответил, что, по-моему, время для этого еще не настало.
У аэропорта в Баракоа совершенно сельский вид, несмотря на приметы технического прогресса — самолеты, радиоаппаратуру в диспетчерской, легковые автомобили и джипы, на которых приезжают встречать пассажиров. Рядом с чемоданом здесь часто можно увидеть гроздь бананов или парочку кур со связанными ногами.
Среди пассажиров многие в рабочей одежде либо одеты очень скромно, есть и военные в форме. И на всех них тучей налетают грязные, босые, оборванные мальчишки, они стараются всеми правдами и неправдами всучить шоколадные пирожные, сладкую кукурузу или ананасовый напиток в кокосовой скорлупе. Но даже и в этой сумятице всеобщее внимание привлек мужчина около шести футов роста, в костюме из шелка-сырца и галстуке, с чемоданчиком, еще более черным, чем его собственная кожа, и в огромных очках в оправе «под черепаху», который спускался по трапу вместе с другими пассажирами, прилетевшими первым рейсом авиакомпании «Кубана». Мальчишки, сначала забыв про свою торговлю, сбежались поглазеть на него, словно на какого-то редкого зверя, а затем накинулись, пытаясь всучить свои сласти и, очевидно, полагая, что столь представительный сеньор либо важная персона, либо богач.
Вновь прибывший с большим трудом освободился от насевших на него ребят и сел в старое желто-черное такси марки «шевроле».
— Куда вас везти, сеньор? — спросил его водитель.
— В больницу, — коротко ответил тот.
Приехав в больницу, мужчина представился директору как доктор Годинес Каденас, сотрудник министерства.
Поговорив довольно долго с Баркесом, он попросил найти меня. Мне он тоже представился и сообщил, что приехал сюда по заданию министра, чтобы разобраться
во всем, что у нас происходит.Родилес сразу же нашел ему определение — «бюрократище».
Каденас — врач и, скорее всего, работает в приемной министерства здравоохранения. Он одобрил наши действия: то, что мы вернули бразды правления Баркесу, «продемонстрировало нашу дисциплинированность и добрую волю». Мы условились встретиться на следующий день, чтобы поговорить обо всем подробнее.
Не успел Каденас приехать, как наши «ультраправые», Рамос, Пера и компания, начали на него форменную охоту. В день приезда его пригласили к одному местному врачу, а на следующий день — к другому, ради чего была забита свинья.
Кажется, они его «подмазывают», но ведь человек, приехавший по такому делу, вроде бы должен избегать подобных щекотливых ситуаций.
Разделение на партии уже настолько определилось, что назавтра чиновник сказал мне, что примет меня вместе с ортопедом, поскольку мы занимаем единую позицию. Всех остальных он уже выслушал. Затем он сообщил нам, что на следующий день уезжает. Иначе говоря, простился с нами.
Я спросил, когда нам станут известны результаты его обследования, а он ответил, что я слишком тороплюсь, ведь он еще даже не приехал в Гавану.
Сегодня он ужинал у наших противников. Это настраивает меня на мрачный лад, но я полагаю, что, если существует наше заявление, подписанное всеми врачами, ему придется доложить об этом в Гаване.
Утренним рейсом из этого забытого богом города отбыл уполномоченный министра в шелковом костюме, черепаховых очках и с черным чемоданчиком, осаждаемый мальчишками — продавцами сладостей.
Уже конец марта, и с каждым днем меня все больше тревожат действия группы, которую я условно называю «правой». Они отдаляются от меня и от Педро и все теснее сближаются с Баркесом и другими местными врачами, поведение которых заставляет желать лучшего во всех отношениях. Все словно бы забыли наше собрание в гостинице. Там казалось совершенно ясным, что мы приехали сюда не только затем, чтобы лечить и предупреждать болезни, но и учить крестьян, вести с ними воспитательную работу, записаться в отряды милисиано и вообще служить примером для окружающих. На собрании в гостинице никто не сомневался, что мы должны держаться просто и скромно, избегать всего, что хоть в малой мере может повредить нашей репутации. А этим людям все нипочем. Кое о ком из них уже ходят нехорошие слухи. Двое, например, на днях напились и чуть было не устроили скандал. В министерстве должны узнать об этом.
С другой стороны, дел у нас невпроворот. Больница теперь работает в полную силу.
Вчера днем, когда я дежурил, доставили одиннадцатилетнего мальчика в коматозном состоянии с лихорадочным синдромом. После наружного осмотра и дополнительных анализов выяснилось, что у него брюшной тиф. Я сразу же ввел ему внутривенно левомицетин. Случай, характерный для этих мест: болезнь крайне запущена, я понимал, что спасти мальчика будет трудно, и опасался перфорации кишечной язвы и в результате перитонита. Пришлось помучиться. Врач всегда должен бороться за жизнь больного до конца, но этот случай заставил меня делать невозможное — ведь передо мной был ребенок, жертва нищеты и антисанитарных условий. К тому же, когда я с мальчиком на руках бежал по коридору, на лицах врачей и медсестер явно читалось, что случай безнадежный. Никто не сомневался, что мальчик умрет. Но я сказал: один он не умрет, я умру вместе с ним.
Они смотрели на меня в полном недоумении, видимо считая, что больного в таком состоянии невозможно спасти. Мальчика зовут Хуан, а родители называют его Хуанито. Живут они на горе Капиро, недалеко от Эль-Хамаля, деревушки, где работает Росельо. Сначала родители заметили, что у мальчика расстроился желудок и поднялась температура, и стали лечить его домашними средствами, но состояние его все ухудшалось, он перестал разговаривать и впал в забытье. В отчаянии они не переставали меня спрашивать, будет ли он жить. Я мог только ответить, что сделано все возможное, чтобы спасти его. Они оставили двух других детей у своих родителей, а сами буквально поселились в приемном покое. Не знаю уж, как им это удалось. Впрочем, сотрудники больницы отнеслись к ним с участием.