На охотничьей тропе

Столешникова Сергей Селивёрстович нашёл на ферме.

— Селивёрстыч, какими судьбами? — воскликнул председатель колхоза. — Живёшь со своими охотниками, как на выселках, и на люди не показываешься. А мы, брат, смотри, какой скотный двор вымахали, загляденье. Планируем автопоилки и подвесную дорогу установить.

— Хорош, типовой! — похвалил Прокопьев, рассматривая просторное кирпичное помещение с длинными рядами выстроившихся стойл.

Около двух часов водил Столешников гостя по фермам, показывая колхозное богатство. Прокопьев, любуясь чернопёстрыми остфризами, орловской породы рысаками, большим гуртом тонкорунных овец, пекинскими белоснежными утками, радовался вместе с председателем колхозным успехам.

— Только одного не хватает, Фёдор Петрович, — как бы между прочим заметил Прокопьев.

— Чего же? — заинтересовался председатель колхоза.

— Зверофермы.

— Зверофермы?.. Нет, Селивёрстыч, это уж по вашей части, вот вы и занимайтесь.

Так мы и занимаемся. У нас государственная звероферма. Речь-то идёт о колхозных. Ты вот подумай, какой от этого доход будете иметь, — Прокопьев достал из внутреннего кармана гимнастёрки блокнот, где у него были выписаны расчёты, и подошёл вплотную к Столешникову. — Посмотри-ка, Фёдор Петрович, на эти цифры. При правильно поставленном деле колхоз будет ежегодно получать от зверофермы десятки тысяч рублей прибыли.

Столешников долго разбирался в расчётах, заведующего участком, что-то вписывал в свою записную книжку и, наконец, сделал заключение.

— Да, пожалуй, тут есть о чём подумать.

— То-то же! Не понимают у нас многие этого. Привыкли так: пока сами не пощупают — не поверят. У вас будет показательная ферма. Другие увидят, что она прибыльна, у себя заведут. А мы поможем… Так, значит, порукам, Фёдор Петрович?

— Ишь ты какой быстрый, — улыбнулся Столешников. — Сам-то ведь я не могу решать. Средства на этот год да и на новый уже распределены. Решили электростанцию строить, клуб новый, ещё один типовой телятник, машины кой-какие приобрести. На всё деньги нужны…

— Так как же теперь?

— А так. На этой неделе у нас заседание правления колхоза, посоветуемся. Решим создавать, так позвоним.

— А ты-то сам как?

— Я?.. Я за звероферму.

— Так ты уж разъясни правлению. Так мол и так…

— Постараюсь.

Уезжая из колхоза, Прокопьев не был уверен, что его разговор принесёт свои плоды, однако на четвёртый день Столешников позвонил по телефону.

— Решили, Селивёрстыч. Давай своих чёрно-серебристых…

— Вот это правильно! — воскликнул довольный Прокопьев. На днях поеду в промхоз, привезу, а вы готовьте помещение.

— Давай-давай! — донёсся из телефонной трубки голос председателя. — А деньги переведём, не беспокойся.

* * *

Однако в промхозе Прокопьева ждало разочарование. Тихон Антонович Кубриков сразу же вспомнил совещание накануне открытия охотничьего сезона. Всплыло в памяти выступление на нём Прокопьева, и он тут же подумал: «Ишь ты до чего додумался. А потом при удобном случае скажешь: вот, мол, Кубриков не смог, не захотел организовать зверофермы в колхозах, а я сделал. Нет уж, такого повода для критики у тебя, уважаемый Сергей Селивёрстович; не будет». И наотрез отказал Прокопьеву.

— Не можем продать, товарищ Прокопьев, не можем. У нас план. Сам посуди: в этом году государству должны сдать 259 шкурок, а если начнём распродавать лисиц — с планом не вытянем. Уж как-нибудь потом, может на будущий год.

— Надо же выкроить для колхоза. Разведут лисиц, шкурки же в счёт нашего плана пойдут.

— Так когда ещё разведут, а нам нынче сдавать надо. Не выполнишь план, что Лозовников скажет? Он человек принципиальный. Не вам, мне придётся перед руководством отвечать. А план для того и даётся, чтобы его выполнять.

Прокопьев смотрел на коричневые пятна веснушек, густо усеявшие вечно беспокойно двигающиеся руки Кубрикова, и у него снова, как и при первом знакомстве, появилось чувство неприязни и отчуждённости к директору промхоза.

Захотелось сказать Тихону Антоновичу что-нибудь едкое, сердитое. Однако, Сергей Селивёрстович сказал спокойно.

— Да поймите же вы, Тихон Антонович, я ведь сам уговорил председателя организовать звероферму в колхозе. Обещал помочь…

Ни один мускул не дрогнул на лице Кубрикова. Придвигая к себе пухлую папку с бумагами, он ответил наставительно:

— А это вам наука, товарищ Прокопьев. Прежде чем что-нибудь решать, надо спросить. Вы смотрите на всё с узкой позиции заведующего участком. А на моих плечах всё хозяйство лежит и, чтобы оно было в ажуре, я должен предвидеть за всех.

— Значит?..

— Значит, отказываю в продаже.

Прокопьев поднялся и, не глядя на директора, произнёс:

— Хо-ро-шо. Я пойду к парторгу, в райком партии, а от своего не отступлюсь.

— Можете. Привыкли бегать… Чуть что, так и к парторгу.

Прокопьев застал Жаворонкова в его небольшой комнате, в которой стоял стол, накрытый красным сатином, десяток стульев да простенький шкаф с книгами. На стене — в красивых рамках — портреты вождей. В этой скромно обставленной комнатке Прокопьев всегда чувствовал себя свободнее, чем в просторном кабинете директора.

Афанасий Васильевич удивился, увидев всегда спокойного Сергея Селивёрстовича в таком состоянии.

Прокопьев напоминал сейчас человека, приготовившегося броситься на врага: длинная, сухая фигура его неестественно полусогнулась, отчего ещё более ссутулились остренькие плечи; на раскрасневшемся лице выдались узкие скулы; серые, всегда выражающие любопытство глаза теперь горели лихорадочным огнём, а стриженые под бобрик чёрные жёсткие волосы походили на ощетинившиеся плавники только что вытащенного из воды ерша.

Парторг по-приятельски пожал руку Сергею Селивёрстовичу, участливо спросил:

— Чем-то расстроен, Селивёрстыч, что-нибудь случилось?

— Ты ещё спрашиваешь: расстроен ли я? — загорячился Прокопьев. — Это не человек, а чёрствый ломоть..

— Да ты о ком речь-то ведёшь?

— О ком? Конечно, о директоре. Я ему одно, а он план в нос тычет… Не могу, у нас план, по плану предусмотрено, согласно плана рассчитано… — Прокопьев соскочил со стула, забегал по комнате, затем остановился перед Жаворонковым и опёрся обеими руками на стол. — Я тебя спрашиваю: когда он не будет зажимать инициативу?

Жаворонков спокойно наблюдал за сухощавой фигурой заведующего участком и улыбнулся.

— Ну ёрш и только, — проговорил он, наконец. — И ты думаешь, что я что-нибудь понимаю?

— И ты меня не понимаешь?!. Тогда в райком пойду, там-то уж меня, наверняка, поймут…

Парторг, не обращая внимания на угрожающий тон Прокопьева, вытащил из кармана портсигар и предложил:

— Закури, Сергей Селивёрстович. «Беломорканал», ленинградский…

Прокопьев машинально взял из портсигара папироску, прикурил от зажжённой Жаворонковым спички и глубоко затянулся дымом.