На осколках Орды

— А расскажите нам об олицетворениях. Кто мы? Зачем нужны? И все остальное, что посчитаете нужным… Просто, понимаете, у нас не было никого, кто мог бы хоть немного познакомить нас с самими же собой.

Вопрос явно заинтересовал и всех остальных, и мы, как по команде, уставились на единственного взрослого в комнате, ожидая ответа.

— Хорошо, начнем с… Бога?[7]

Я посмотрел на брата, справедливо полагая, что он будет не в восторге такого толкования. Но в тот момент это было по крайней мере чем-то, что могло запомнить пустоту на месте жизненно необходимых нам знаний. Дима едва заметно закатил глаза, но слушать не перестал.

— Он вездесущ, мир наполнен его волей также, как воздухом. Он может влиять на нас. Да-да, вы не ослышались, может. И делает это с помощью орудий — личностей и народов. Каждый народ, проживающий на определенной территории и имеющий свою отличную от других культуру, имеет также и специальную личность-сосуд с наиболее частыми внешними признаками людей этой местности. Да, как вы уже понимаете, это и есть мы — олицетворения. Ведь и называемся мы так потому, что все мы созданы им, и носим и реализуем его волю на Земле.

— Не правда! — Как и ожидалось от брата, он все же вспылил. — Я сам управляю своими действиями, и совершенно не чувствую, чтобы кто-то указывал мне, что делать!

— Это нельзя почувствовать, в определенный момент ты просто сам захочешь сделать то, что нужно от тебя Богу.

Ярослав мягко улыбнулся, а затем продолжил.

— Во-вторых, все мы, также как люди, растем и взрослеем… Но все возрасты длятся у нас гораздо дольше. Также развитие у нас может происходить и неравномерно — оно зависит от количества людей, проживающих на связанной с нами местности. Вы же замечали за собой определенные задержки во взрослении, не так ли?

— Это может быть связано с тем что на нашей территории долгое время был хаос? Ну, набеги, там, разбойники… — Уже более заинтересованно спросил Синбир.

— Да, как раз поэтому так и происходит. Но сейчас все должно быть уже более-менее определено, за тем я вас и переназвал. Но пойдем дальше. Мы также смертны, как и люди. Мы умираем либо от сильнейших ран, либо от того, что сам народ растворяется в другом, теряя свою культуру и самобытность. Это очень сложное и до конца еще не понятое нами явление, но я надеюсь, что когда-то мы полностью узнаем о все о нашей сущности. И последним, что я могу вам рассказать, будет наличие своего олицетворения у какого-либо времени. Но оно не является отдельным, это одно из существующих в каждой стране личностей-сосудов. И оно, как бы правитель — разное в каждой стране.

— А у нас теперь это Москва?

— Да, ты снова прав. Когда Богу бывает угодно, он может сменить «правителя», и настает новая эпоха в развитии какого-либо государства. У нас все еще Москва, но, кто знает, что ждет нас в будущем?..

— То есть вы считаете, что за все в мире отвечает Бог?

— Я не просто считаю, я полностью уверен в этом.

Слушать спор Ярослава и Димки было почему-то очень интересно, и, то ли погрузившись с головой в их обсуждение, то ли просто устав за тот день ото всех его событий, я почему-то сама не заметила, как заснула…

С тех пор все действительно стало иначе, и пути назад не было совсем.

Не воры, а законопослушные жители одного из самых сильных государств того времени.

Не разбойники, грабящие проплывавших мимо купцов ради выживания, а защитники границ, немножко послы и, конечно же, торговцы. То, что раньше периодически разрушалось нами, теперь предписывалось нам же восстановить вновь.

Также, как поменялось все вокруг нас, поменялись и мы сами.

Мы с Васей и Димой остались жить у Ярослава.

Хоть это и было трудно, со временем я свыклась с образом и ролью, соответствующими мне по полу — постепенно это перестало доставлять мне какие-либо неудобства, а начало даже нравиться.

Саратов же стал примерным послушным парнишкой, впоследствии получившим неплохое домашнее образование. Кажется, в лице Ярослава и Кристины он нашел то, о чем мечтал столько лет — свою потерянную еще в детстве семью. Он первым из нас и назвал своих новых родителей «папой» и «мамой», и это было очень даже трогательно… Мне же, в отличии от него, потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть ко всем переменам, произошедшим в моей жизни. Кстати, обо мне. Вася нашел и еще кое-что — мы с ним все же стали парой, так как оказалось, что я ему тоже нравилась, даже будучи еще «парнем». Только тогда он стеснялся своих чувств ко мне, считая их немного… неправильными. Сейчас же, узнав, кто я на самом деле, он стал более решительным и смелым. Кажется, он был действительно рад такому повороту событий.

Витя все же выбил себе свободу.

Правда, частичную. Он уезжал поздней весной и возвращался, иногда с мелкими травмами, в средине осени — с первыми холодами. Иногда он заглядывал и летом, но это было скорее исключением, чем правилом. Вася постоянно волновался за него, и мне приходилось утешать его, порой проклиная в мыслях его такого свободолюбивого братца.

У Димки же сложилась судьба немного хуже — хоть он и остался с нами у Ярослава, крепости и нового имени ему не досталось. Причины этого мы не знаем до сих пор — может быть, дело было в том, что он самый младший из нас четверых, и ему не полагалось просто по возрасту?..

Мы тогда еще не знали, что скоро мы все снова будем жить вместе — уже под началом Казани, который и подарит Синбиру его законное новое имя — Симбирск. Кстати, Димка попадет к нему раньше нас остальных, и не последнюю роль в этом сыграет пока еще мало известный нам Нижний Новгород.

Но, ни в одном доме с ним, ни когда-либо позже — я никогда не забуду тех, кто подарил мне мою первую настоящую родительскую любовь и ласку — мы очень хорошо общаемся и по ныне. И я всегда буду благодарна моим Васе и Диме за то, что, по сути, совместными усилиями, вытащили меня, да и всех нас, с того жизненного дна, на котором мы все и встретились. Да что там говорить, я благодарна даже Вите. Например за то, что воспитал во мне дух соперничества и сделал меня по-настоящему сильной.

Сноски (большинство пояснений взяты из Википедии; надеюсь, это не возбраняется):

[1] — По «русскому улусу» в Орде ярославского князя Федора Ростиславича Черного, существовавшему, вероятно, в районе Увека с 1277 года по 1290 год.

[2] — По задумке авторов проекта судьба Ярославля в те годы в большой степени ассоциируется с судьбой князя А.М. Курбского (до бегства последнего), т.е. Ярославль в Гардарике был членом Избранной рады — особого круга лиц, составлявших неформальное правительство при Иване IV Грозном (в Гардарике — Москве) в 1549—1560 годах.

[3] — Одна из самых высоких вершин Жигулёвских гор до середины XIX века называлась Девьей горой (как и все горы — Девьими). И был рядом с ней Молодецкий камень — так называли небольшой местный курган. После создания в этой акватории Волги искусственного моря курган был затоплен, а имя его перешло на Девью гору. В итоге, из-за ошибки или удобства использования, «женская» гора в «мужском обличье» стала символом волжской природы, и здесь наблюдаются явные параллели с образом Самары в Гардарике.