На осколках разбитых надежд

Лена вспомнила, как заискивающе вел себя по отношению к Ротбауэру Цоллер, и как порой на его лице проскальзывало странное выражение. Он опасался старшего по званию эссэсовца, ведь тот мог не только наградить его переводом в Берлин, как обещал. Он мог и навредить карьере Цоллера, если бы что-то пошло не по его плану. Как и случилось. Вот почему Цоллер оказался на Востоке. И Лене было страшно даже представить, как этот жестокий до безумия эсэсовец будет вымещать свою злость на ее соотечественниках.

Она попыталась отвлечь себя от этих ужасающих мыслей и спросила о Кате, о которой так часто думала и за судьбу которой так переживала. Войтек заверил, что насколько он может судить по разговорам, с русскими служанками все хорошо.

— Быть может, мы… вы можете что-то сделать для нее? — поправилась Лена в словах, когда заметила взгляд Войтека. — Может, вы сможете вызволить ее из Розенбурга? Чтобы мы ушли из Германии все вместе.

Она прочитала в его глазах то, о чем он предпочел умолчать. Рисковать ради кого-то другого Войтек был не готов. И просить об этом было бессмысленно. Его не интересовала судьба советских девушек. Он нарушил свои правила только из-за нее, Лены, спасать которую из рук немцев было настоящим безумием. Как и поддерживать в ней веру на то, что поляки могут быть союзниками Советов в чем-либо. Так он и заявил тихо Лене.

— Я тебя не понимаю, — растерянно проговорила она. — Только недавно ты говорил, что наши страны должны вместе сражаться против нацистов, что я должна тебе помогать в этом, потому что этим я помогаю своей стране…

— Многое изменилось, Лена, — произнес Войтек глухо, глядя прямо в ее глаза. — Мы ошибались, когда полагали, что Советы могут быть союзниками. Они просто притворяются. Как жиды — обманывают ласковыми речами ради своей выгоды. Союзники! С такими союзниками не надо никаких врагов! После того, что Советы сделали под Смоленском, это невозможно! — запальчиво и зло произнес Войтек и, поймав ее вопросительный взгляд, рассказал о той информации, что стала известна всему миру весной 1943 года, когда немцы заявили о местонахождении расстрела польских военнопленных под Смоленском.

— Это неправда! — резко проговорила Лена в негодовании, не скрывая эмоции. — Это низко и подло, и я уверена, что это неправда! Неужели все действительно поверили в то, что говорят немцы? После того, что происходит сейчас? После того, что нацисты творят? Это просто немыслимо! И почему немцы заговорили об этом именно сейчас? Смоленск в оккупации с 1941 года, и только сейчас, спустя два года, когда наметился явный перелом в ходе войны, они вдруг заявили об этом! Подумай сам, чья выгода в этих нелепых обвинениях!

На лице Войтека мелькнула тень сомнения, но настолько мимолетная, что Лена решила, что ей показалось.

— Тогда зачем Советы убили Сикорского [114] ? Не потому ли, чтобы заткнуть ему рот, когда он стал требовать от Британии разорвать любые отношения с Советами? — и Войтек рассказал о гибели главы польского правительства в авиакатастрофе, которая произошла чуть больше месяца назад. Он был уверен в своих подозрениях и совершенно глух к каким-либо словам Лены, потому она решила не расспрашивать его ни о чем, не желая бессмысленного спора. Ей почему-то привиделся в этом происшествии принцип «Разделяй и властвуй», о котором когда-то рассказывали на уроках истории и на политинформации во время комсомольских собраний. Но возможно, она тоже была неправа, обвиняя немцев во всех смертях, что происходили в мире, в том числе и случайных. У каждого была своя правда, каждый видел своего врага, потому Лена предпочла увести разговор к тому вопросу, который интересовал ее сейчас гораздо больше.

114

В связи с заявлением немцев в апреле 1943 г. о расстреле в 1940 г. под Катынью поляков сотрудниками НКВД премьер-министр польского правительства в изгнании Владислав Сикорский выступил с резкими обвинениями в адрес СССР, в частности требуя от Черчилля разрыва отношений с СССР. Спустя несколько недель Сикорский, его дочь и начальник штаба Тадеуш Климецкий погибли в авиакатастрофе 4 июля 1943 г. близ Гибралтара. Британский самолет рухнул в море через 16 секунд после взлета. Причем единственным выжившим оказался пилот, который до этого никогда не надевал спасательный жилет, а в тот раз сел за штурвал именно в нем. До конца не выясненное происшествие породило множество слухов, догадок и версий о советском, британском или даже польском следе в авиакатастрофе. В ноябре 2008 г. тело генерала было эксгумировано и проверено польскими экспертами с целью подтверждения версии о причастности к его гибели советских спецслужб, но никаких фактов обнаружено не было.

— Ты сказал, что все изменилось, — напомнила она Войтеку. Страшная догадка вдруг мелькнула в ее голове, и она хотела подтверждения, что это не так, что она по-прежнему может верить поляку. — Когда ты узнал, что Польша и СССР больше не союзники?

Войтек выдержал ее взгляд, даже в лице не переменился. Но Лена каким-то внутренним чутьем догадалась, что он знал обо всем еще весной, и ничего не сказал ей. Видимо, опасался терять ее как связного, ведь ему самому было нельзя бывать на Вальдштрассе. Если бы она знала тогда, в апреле, что их страны больше не союзники, то вполне возможно, она бы не оказалась в лесу в тот проклятый день, когда Шнееман решился на насилие. Опасные мысли, которые Лена поспешила отогнать прочь от себя. Нет, едва ли она отказалась бы помогать поляку, ведь он работал в совместной группе с англичанами, сражавшимися с нацистами вместе с ее родной страной.

— Поэтому я не могу забрать тебя с собой, Лена, — признался Войтек. — Я уверен, что ты не будешь в безпе… в безопасности в Польше. Ты не можешь быть там с немецкими документами, потому что немцев там люто ненавидят. И ты не можешь быть там русской. Ты должна быть полячкой и только так.

— Но как же я стану полячкой, Войтек? Кто сделает мне документы? Да я и языка не знаю совсем! Я не смогу притвориться никак!

— Ты сможешь стать полячкой, если выйдешь замуж за поляка, — проговорил тихо Войтек. Лена сначала решила, что он шутит, и едва сдержала смешок, который замерз на ее губах, едва она заметила его взгляд. — Ты можешь стать моей женой, и я клянусь, что никто и никогда в Польше не причинит тебе вреда!

У Лены еще оставалась надежда, что она просто его не так поняла. Войтек просто предлагает ей притвориться его женой, когда они будут в Польше, только и всего. Но он только покачал головой, когда она озвучила это.

— Именно женой. — Лена заметила, как он напряженно сжал челюсти, когда заговорил резко и уверенно. — Война совсем скоро закончится. Британцы уже вышвырнули немцев из Африки и из Италии. А скоро вместе с американцами погонят их и из Франции и дальше по Европе, загоняя их обратно в ту дыру, откуда они выползли. И в этот раз это уже не будет так, как после прошлой войны. Германии не станет как страны, а немцев не станет как народа. Так должно быть. Как воздаяние. Это будет новый мир, в котором не будет места никакой диктатуре! Неужели ты по-прежнему захочешь жить при коммунистах, Лена, в этом новом мире?

Они встретились взглядами, и Войтек первым отвел глаза в сторону, сдаваясь в этой молчаливой дуэли.

— Прости. Забудь об этом, — глухо проговорил он. — Я повелся не в ту сторону. Не хочу, чтобы ты запомнила меня вот так… Но я не солгал тебе ни в одном слове. Я до безумия хочу, чтобы ты стала моей женой. Но если кто-то узнает, что ты из Советов… даже я не смогу защитить тебя, если ты не будешь носить польское имя. Никому из Советов нет и не будет места в Польше [115] ! Я понимаю, почему ты защищаешь свою страну, но признай! — снова настаивал Войтек упрямо. — Признай, что режим Советов похож на нацистский, что он тоже построен на крови и страхе, что между Сталиным и Гитлером…

115

Целью эмигрантского правительства Польши в Лондоне было восстановление страны в довоенных границах, а значит, борьба одновременно и против Третьего рейха, и СССР. Однако открытому выступлению против Москвы мешал ее нейтралитет с Британией, являвшейся покровителем польского правительства. Но на территории Западной Белоруссии «Армия Крайова» с самого начала своего существования предпринимала операции против советских партизан, рассматривая их в качестве своих противников. При этом польские националисты старались выдавать себя за союзников против немцев, но как только складывались благоприятные обстоятельства, моментально били их в спину. В случае же вступления советских войск на довоенную польскую территорию без согласования с эмигрантским правительством «Армии Крайовой» предписывалось оказывать им активное вооруженное сопротивление. При этом рекомендовалось также возбуждать население против СССР, пропагандируя, что русские хотят захватить всю Польшу, закрыть все костелы, поляков обратить в православную веру, а несогласных выселить в Сибирь. Кроме того, бойцы «Армии Крайовой» безжалостно расправлялись с любыми советскими гражданами, попадавшими в их руки. Например, в 1943 г. в селе Антоновка Люблинского воеводства солдатами «Армии Крайовой» были убиты семь русских девушек — медицинских работников, которым посчастливилось бежать из лагеря. А возле города Сандомир солдатами «Армии Крайовой» была расстреляна группа безоружных советских военнопленных, которые работали батраками у местных жителей. И это только малая часть случаев.

Лена резко встала с места, не желая больше слушать этот ужасный поклеп на свою страну. Она верила всем сердцем — нет, она знала, что это невозможно, что это грубая ложь, чтобы восстановить против Советского Союза союзников. Очередной поклеп, который возводят на ее страну, чтобы выставить в черном цвете. Но ставить рядом ее страну и рейх… Это просто немыслимо и возмутительно!

— Наверное, поэтому ты так спелась с немцем!

Лена резко обернулась к Войтеку, услышав эти слова, готовая нападать в ответ. Напомнить поляку про раздел Чехословакии? Или про военное вторжение Польши в ее страну двадцать лет назад, когда молодое государство Советов только становилось на ноги? Но Войтек потупил взгляд, словно стыдясь своих слов, и она промолчала, не желая очередной ссоры.

— Мне очень жаль, что так выходит, — глухо сказал Войтек. — Никогда в жизни я б не оставил тебя, будь все иначе. Но я не могу… я просто не могу! Я нужен Польше сейчас! У меня был мучительный выбор между тобой и моей страной, и ты помогла мне его сделать сейчас. Я должен быть там, в Польше, когда власть рейха падет, а это случится в Варшаве, судя по последним вестям, очень скоро.

— Тогда просто проведи меня в Польшу, прошу тебя, просто переведи через границу в Советы, а дальше я сама проберусь домой, — попросила Лена, распознав нотки сомнения и сожаления в его голосе. — Помоги мне уйти из Германии!