На осколках разбитых надежд
Шрифт:
Это было неизменным камнем преткновения в их разговорах. Паулю не нравилось, что на станции Фрайталя почти ежедневно загружались вагоны станками и инструментами с производств разного типа, рогатым скотом, собранным с ближайших хозяйств, и другими товарами и материалами, что подлежало репарации из Германии [201] . Лена же, вспоминая то, как грабили Минск, считала это справедливой ценой за преступления нацистов.
— Не знаю, сколько я смогу еще вынести все это, — тихо призналась она Паулю как-то вечером. Прошло уже две недели, как она приступила к работе в администрации, но они показались ей невероятно длинными. Невыносимо было притворяться
201
С весны 1945 г. и до конца 1953 г. немцы платили репарации странам-победительницам. Еще на Ялтинской и Потсдамской конференциях союзников в 1945 г. лидеры антигитлеровской коалиции договорились, что сумма репараций, которые Германию заставят выплатить, составит 20 млрд долл. (в несколько раз меньше того, что Антанта требовала с Германии после Первой мировой), из них 10 млрд долл. приходились на долю СССР (правда, часть советской доли была отдана впоследствии Союзом Польше).
— Нет ли новостей по поводу Рихарда?
— Увы. Я говорил тебе, что это займет довольно много времени, — ответил Пауль, а потом добавил. — Ты, наверное, слышала, недалеко от Дрездена русские открыли два лагеря. Один для таких, как ты, своих бывших граждан на бывшей железнодорожной станции. Они живут в вагонах и ждут, пока освободится транспорт на Восток, занятый сейчас репарациями.
— В Дрездене почти не осталось зданий, где можно разместить людей, ты же знаешь, — возразила Лена. — Даже сами дрезденцы в большинстве живут в развалинах домов и землянках. Что удивительного тогда в таком размещении?
— Ты как всегда защищаешь своих? Когда же ты признаешь, что я был прав. Тебе нельзя даже думать о возращении в Союз. Что ждет тебя там?
— Мой брат и тетя.
— Сибирь, Лена! Я слышал, что бывшим остработникам запрещено покидать территорию этого лагеря. Ничего тебе это не говорит? А русские офицеры называют между собой таких как ты «немецкими проститутками». И этот лагерь огорожен проволокой. Совсем как другой. В котором размещают бывших солдат и офицеров рейха. Их тоже отправят потом в Сибирь.
— Рано или поздно Безгойрода поймет, что я не та, за кого себя выдаю, — проговорила Лена, понимая, что переубеждать его бесполезно. — Выйти на работу в администрацию было ошибкой. Я больше так не могу, Пауль! Я достаточно окрепла, чтобы сменить работу.
— И куда ты пойдешь? — усмехнулся немец, обхватывая ее тонкое запястье двумя пальцами, чтобы продемонстрировать его тонкость и хрупкость. — Ты настолько сильная, чтобы работать в прачечной госпиталя у немцев, и не можешь быть машинисткой в конторе русских? А что до того офицерья, просто перетерпи. Никто не тронет тебя, если ты не позволишь. А я постараюсь защитить тебя, если кто-то решит причинить тебе вред.
Лена почему-то не чувствовала уверенности в этих словах, потому и не ушло то напряжение, что ощущала всякий раз, думая об этом. И как показало время — недаром.
Пауль прошел лагерь смерти, где ради того, чтобы выжить, ты уступаешь оружию, способному отнять твою жизнь. И выбираешь, что особенно ценно для тебя. Можно ли было винить его за этот страх перед сильным в военной форме, который навсегда остался в подсознании немца?
— И потом, мне сказали, что скоро приедут новые люди. Для исследования каменноугольных заводов и шахт и их оборудования. Возможно, эти офицеры будут совсем другими. И все будет по-другому.
Пауль оказался прав. Все действительно изменилось, когда в администрации Фрайталя появились новые технические специалисты,
в задачи которых входил не только осмотр и демонтаж оборудования, но и геологическая разведка местных породных разработок.Лена по привычке замешкалась, стараясь быть неприметной для новоприбывших среди остального персонала, затеряться за спинами других. Она слышала через распахнутое окно, как подъехал автомобиль, как раздались мужские голоса во дворе, представляясь герру Хоссману, выбежавшему встречать специалистов на крыльцо. Ей хотелось посмотреть на этих офицеров, но ей нужно было время, чтобы совладать с эмоциями. Хорошо хоть, уже не подкатывали слезы радости к глазам, когда она видела военную форму Красной Армии, теперь уже хорошо знакомую.
Первыми зашли два офицера — лейтенант и майор, оба коротко стриженные блондины с типично славянскими круглыми лицами, обветренными и тронутыми легким загаром. Лена, как и остальные немцы, в комнате встала из-за стола, но разглядывать их не стала.
— Господа лейтенант Воробьев и майор Черепанов, — представил герр Хоссман слишком жизнерадостно новоприбывших своим подчиненным и тут же поправился, вспомнив новое обращение «товарищи офицеры» взамен «господ», которых особенно терпеть не мог капитан Безгойрода, незаметно для всех, кроме Лены, появившийся в конторе.
Молодой лейтенант прошел по комнате и вежливо пожал всем руку, задержавшись с легким удивлением и любопытством в глазах возле Лены и второй машинистки конторы. Его старший товарищ обошелся легким снисходительным кивком, а потом чуть отошел в сторону, пропуская в комнату еще одного офицера, который судя по звуку ровных шагов, не особо торопился присоединиться к собравшимся. Войдя, он замер на пороге и обежал цепким взглядом темных глаз из-под околыша фуражки каждого, кто был в комнате, и от тяжести этого взгляда вдруг похолодел теплый июньский воздух в конторе.
Или это Лене всего лишь показалось в эти секунды, когда она изо всех сил боролась с собой, чтобы не выдать свои чувства никому из присутствующих здесь?
Ослепительная радость быстро сменилась шоком, от которого кровь отхлынула от лица, лишая красок, и пошла кругом голова. Пришлось ухватиться пальцами за краешек стола, за которым еще недавно печатала список шахт, подготовленный услужливым герром Хоссманом для новых специалистов.
— Товарищ капитан Соболев, — произнес торжественно Хоссман, уже не так восторженно, как минуту назад представлял коллег этого офицера. Видимо, этот взгляд пронял и его до самого нутра, как остальных.
Котя…
Пальцы побелели от напряжения, с которым Лене пришлось еще сильнее ухватиться за столешницу. Она не могла отвести взгляда от него, такого знакомого и незнакомого одновременно. А он лишь скользнул по ней мимолетным взором и отошел к окну, чтобы оттуда, закурив папиросу, наблюдать без каких-либо эмоций на лице представление немецких сотрудников администрации. И она все никак не могла заставить себя не смотреть на него, скользящего взглядом по лицам с каждым новым именем. Впитывая каждую деталь облика, который когда-то хорошо знала и который успела, видимо, забыть за эти годы.
Или это он так изменился за это время? Погасли темные глаза, прежде блестящие от неуемной энергии и энтузиазма. Лицо обострилось, словно кто-то решил сделать черты лица жестче и более волевыми. Перед ней уже был совсем не тот юноша, что когда-то приносил ей яблоки, игриво дразня Примой. Сейчас это был суровый мужчина, немало повидавший и переживший за годы, что они не виделись.
Котя… Милый-милый Котя…
Вот-вот назовут мое новое имя, и ты посмотришь на меня уже внимательнее, не так, как только вошел. Что ты подумаешь, когда узнаешь в этой немецкой машинистке свою Приму?