На осколках разбитых надежд

Довериться ему? Получить хотя бы короткую весточку от мамы, что с ней все в порядке. Подтверждение своим надеждам, что Яков смог позаботиться о матери, когда понял, что что-то случилось с Леной. Но если будет иное? Сдаст ли ее Рихард в гестапо как подозреваемую в причастности к возможной смерти Ротбауэра?

— Если и писать, то только одному человеку. Он единственный, кто был добрым ко мне и к моей маме. Его имя — Йенс Кнеллер.

Глава 14

Рихард уезжал, едва только на горизонте появилась рассветная заря. Лена спустилась вниз на полчаса раньше его, чтобы сервировать завтрак. Об этом напомнил ей Войтек, к которому она прибежала вчера вечером с мундиром и сапогами в руках.

— Значит, немчика нашего вызвали из отпуска? — спросил он, когда Лена передала просьбу подготовить автомобиль на утро. — Посыльный не говорил, что за спешка?

— Нет, ничего не говорил, — ответила Лена, отступая к двери. Второй раз за вечер она оказывалась в спальне молодого мужчины, но при этом именно сейчас поняла, насколько это неловко для нее.

— А телеграмму ты видела?

— Нет, не видела, — проговорила Лена.

— Хорошо, я отнесу ему утром мундир и сапоги. И, разумеется, подам машину к нужному времени. Увидимся утром, Лена. Не смотри так удивленно, ты же не забыла о том, что господину Рихарду нужно подать завтрак? Айке еще не будет в это время, Урсула приболела. Нет никого, кроме тебя. Если ты не умеешь что-то делать — скажи, я приду пораньше и помогу тебе. Ты умеешь варить кофе?

Нет, Лена не умела этого делать. Не приходилось ранее. В ее семье пили только чай или травяные сборы. А еще нужно было не перепутать эрзац-кофе для слуг с настоящим, который пили только хозяева Розенбурга. Поэтому она с удовольствием приняла предложение Войтека о помощи.

В две руки дело у них спорилось следующим утром скоро и ладно. Лена спустилась, обеспокоенная, что нужно было разжечь печь с утра пораньше, чтобы заняться завтраком, а не лежать до самого звонка будильника. Но оказалось, что Войтек уже позаботился об этом — в печи ласково трещал огонь, жадно пожирая поленья.

— Ты разоспалась, — пошутил он, когда Лена показалась в кухне. — Сонюшка.

— Откуда ты знаешь это слово? — удивилась она. Он произнес шипящий звук очень забавно, нельзя было не улыбнуться. В то утро, несмотря на недостаток сна, Войтек был весел и часто шутил. Будто пытаясь поднять ей настроение.

— Ты никогда не готовила раньше? Кем ты была? Баронессой? — последний вопрос он задал таким тоном, что Лена не могла не улыбнуться.

— Ты же знаешь, в моей стране нет классового неравенства, — ответила она Войтеку, а потом заметила, что он не понял последних слов. — В моей стране нет разделения на баронов слуг.

— Но яйцо-то ты сварить сможешь? — поддразнил поляк, засыпая намолотый кофе в турку, чтобы поставить на конфорку большой печи. — Или тоже не приходилось?

Яйца варить Лена умела, что она и продемонстрировала. Потом нарезала ветчины и сыра, и чуть обжарила ломти белого хлеба. Она видела не раз, что именно готовит Айке на завтрак Рихарду, и успела запомнить каждую деталь.

Поднос, правда, получился тяжелым для Лены. Один кофейник с кофе весил немало. А еще помимо него на подносе было немало посуды. Она с трудом подняла его со стола, раздумывая, донесет ли до балкона, где просил сервировать Рихард завтрак, да и вообще поднимется ли с ним по лестнице.

— Иезус Мария! Дай мне! — взял из ее рук поднос Войтек, заметив ее нахмуренный лоб трясущиеся от напряжения руки.

— Тебе же нельзя в хозяйские комнаты без особой нужды! — тут же заметила обеспокоенно Лена.

— А ты думаешь, нашему немчику прибавит настроения ждать свой завтрак целую вечность и опоздать на поезд в Йене, да? Сейчас раннее утро. Никто меня не увидит. Даже барон. Я донесу только до дверей комнаты и все.

Но Войтек ошибся — от Рихарда не укрылось его присутствие. Наверное, виной тому был шепот, которым обменялись Войтек и Лена у двери в комнату, и тихий смешок, вырвавшийся у Лены, когда поляк натер до блеска серебро напоследок рукавом рубашки.

Рихард стоял на балконе, упираясь в балюстраду ладонями и наблюдал, как над вершинами парковых деревьев разливаются первые утренние лучи. Он обернулся, едва Лена ступила в комнату. Она видела, как он смотрел на нее через тюлевые занавеси, которым играл легкий ветерок. Вмиг посерьезнела, когда заметила его вид — полное форменное облачение, включая все награды и даже кобуру, и фуражку, лежащую на одном из стульев.

— Войтеку нельзя быть в хозяйских половинах, — заметил холодно Рихард вместо приветствия, и Лена поспешила оправдать присутствие поляка на втором этаже:

— Он помог мне донести все из кухни, господин Рихард. Мы хотели побыстрее сервировать вам завтрак, чтобы вы успели на поезд.

Рихард ничего не ответил. Прошел к столу и занял свое привычное место. Молчал, пока Лена суетливо сервировала стол. Только поблагодарил скупо, когда она налила ему в чашку горячий кофе, а потом тут же добавила молока. Поэтому Лена не стала задерживаться возле стола, а отступила на одно из привычных ей уже мест. Выбрала самое удобное — позади стула Рихарда, чтобы не видеть его лица. А взглядом все равно возвращалась то к его светловолосому затылку, то к фуражке на стуле рядом.

— Я хочу кое-что передать через тебя маме и дяде Ханке.

Рихард произнес это так неожиданно для Лены, когда завершал завтрак второй чашкой кофе, что она едва не подпрыгнула на месте. Он не обернулся к ней. Просто приподнял фуражку на мгновение, чтобы она заметила ровные квадраты бумаги.

— Передашь им утром, за завтраком, хорошо? — он помолчал, а потом будто почувствовав затылком ее неудовольствие, произнес. — Не хочу их будить в такой ранний час.

— Может, это не мое дело, — вдруг решилась Лена, ощущая легкую обиду за Иоганна. — Но ваш дядя был бы только рад, если бы вы нашли минуту попрощаться с ним. Уверена, госпожа баронесса тоже не обиделась бы за раннее пробуждение в этом случае.

— Ты права, это не твое дело, — отрезал Рихард, поставив медленно чашку на блюдце. — Я не уверен, что мама сумела бы проснуться сейчас. Она частенько принимает на ночь веронал, и вчерашний вечер не был исключением.

— А ваш дядя точно нет. Только обезболивающее из-за приступа мигрени, — Лена точно знала об этом. Сама подавала лекарство Иоганну перед сном. Она помолчала немного, а потом собралась с духом, сжимая ладони, и произнесла. — Прощаться нужно. Особенно теперь. Когда не знаешь, что будет завтра, и будет ли оно вообще. Нужно чаще говорить друг другу самые важные слова. Да даже короткое «До свидания!»!

В горле что-то больно сжалось. Лена попыталась вспомнить, что сказала маме перед уходом на рынок. Какие были ее последние слова перед таким долгим расставанием? Говорила ли, что скоро вернется? Сказала ли вообще «До свидания»? И не смогла вспомнить. Словно кто-то уже успел стереть из памяти тот день в Минске.

Рихард ничего не ответил. Просто поднялся, взял фуражку со стула и вышел вон. Спрятанные под фуражкой письма так и остались лежать на бархатной обивке стула. Лена после недолгих раздумий шагнула к ним и спрятала в карман фартука, чтобы выполнить просьбу молодого барона. Затем поспешила выйти в холл, чтобы проводить его и затворить за ним дверь, но к своему удивлению, Рихарда там не нашла. Не было его и на крыльце, куда она шагнула в поисках. Только Войтек стоял у машины и натирал запотевшие боковые зеркала. Он приветственно поднял руку, когда заметил Лену, и она махнула ему в ответ.