На осколках разбитых надежд

На ковре у самой кровати валялась рубашка. Это первое, что заметила Лена, когда закрыла за собой дверь. Рихард был здесь. В ванной, из которой, правда, не доносилось ни звука, как ни прислушивалась она. Поэтому она поспешила поставить поднос трясущимися от волнения руками на низкий столик возле камина, чтобы поскорее удалиться незаметно.

Рихард появился так неожиданно за ее спиной, что она бы точно уронила поднос, не успей он занять свое место на столике. Лена резко обернулась и уставилась на него, в мгновение забыв обо всем на свете. Он был обнажен до пояса, в одних штанах, и босой. Оба не ожидали друг друга увидеть сейчас, и оба замерли удивленные.

Лена видела прежде мужчин без одежды. В конце концов, она часто бывала на пляжах в Москве и Минске, где можно было увидеть мужчин совершенно разной комплекции в одних плавательных трусах. Но она никогда прежде не отмечала, что у мужчины могут быть такие широкие плечи и плоский живот, и что могут быть так заметны мускулы под кожей. Бросился почему-то в глаза золотой крест на тонкой цепочке, уютно расположившийся как раз по центру почти безволосой груди. Внизу от пупка убегала еле заметная дорожка волос и пряталась за поясом форменных брюк, расстегнутых и потому еле державшихся сейчас на бедрах Рихарда.

— Что ты здесь делаешь? — произнес хрипло Рихард и откашлялся. Он растрепал свою прическу, и теперь волосы забавно торчали вверх, делая его моложе и придавая ему расслабленный вид.

— Я… Я принесла поесть, — произнесла Лена, поражаясь тому, как странно звучит ее голос в эту минуту. И только потом сообразила, что именно не так, когда Рихард проговорил тихо:

— По-немецки, Лена. Я не говорю на русском.

Рихард протянул руку и подхватил со спинки кресла халат, который набросил на себя, туго завязав пояс. Но Лена все равно видела в вырезе и часть крепкой груди, и выраженные линии ключиц, которые так и хотелось почему-то коснуться.

— Я принесла поесть, — повторила Лена, но уже на немецком. — Айке налила яблочный штрудель и отрезала кусок глинтвейна.

— Именно так и сделала? — широко улыбнулся Рихард. Из его глаз вмиг исчезла странная настороженность. Они так и засветились весельем сейчас. Разгладились морщинки на лбу и у рта.

— Именно так, — подтвердила Лена и на всякий случай взглянула на поднос, чтобы проверить, что именно сейчас принесла. А еще чтобы скрыть от него свои эмоции. Ей не хотелось, чтобы он заметил, как тепло стало ей вдруг от вида его улыбки.

— Ты можешь идти, — проговорил Рихард, и Лена покраснела. Еще никогда ей не напоминали об этом здесь, в Розенбурге. Она сама стремилась уйти первой, и подобное промедление было странным для нее сейчас.

Что происходит? Почему она стала такой косноязычной вмиг? Раньше она не лезла в карман за словом, а знала, что именно сказать ему. И раньше их общение было совсем другим. Но что именно вдруг поменялось, Лена, как ни пыталась, так и не смогла сообразить. А потом и оставила на время попытки, сосредоточившись на работе.

Ранее они обслуживали за ужином всего трех человек, а теперь их было двенадцать, и Лене казалось, что вот-вот что-то пойдет не так. Либо они уронят блюдо, либо замешкаются с подачей, либо обольют кого-то вином или вовсе перепутают алкоголь, обновляя напиток в бокале у гостей. Но нет, все прошло просто отлично, чем гордилась Биргит, наблюдавшая за ужином со своего поста у двери.

Лена наблюдала за общением Рихарда и Мисси, которых баронесса посадила рядом, с легкой ноткой ревности. Будет ли он ей так же улыбаться, как улыбался недавно ей, Лене? Как он будет говорить? Допустит ли хотя бы тень флирта в общении? Рихард был вежлив и внимателен к обеим своим соседкам по столу — и Мисси, и Анне Бернофф, и Лена напрасно пыталась понять, скрывается ли за его поведением мужской интерес к кому-либо из девушек или нет.

За столом говорили и так быстро, что Лена порой с трудом понимала полностью речь, хотя и очень старалась. Особенно когда слушала, как упомянули вскользь о неудачах Германии в Африке и на Восточном фронте [32] . Как и рассказы того привлекательного блондина, которого Лена спутала с Рихардом. Им оказался обер-лейтенант люфтваффе Тайнхофер, воевавший в Крыму. Он очень интересно рассказывал об Алупке и Ялте, восхищаясь местными видами и морским воздухом, и Лена с грустью вспомнила о том, как девочкой в далеком 1933 году ездила в санаторий вместе с семьей. Тогда еще был жив папа, и не так мучилась болями мама. А сама Лена так радовалась долгожданному отдыху со своими родными. Она тогда только два года жила отдельно от них в Москве, и очень-очень радовалась, когда наконец наступали каникулы.

32

Сражение при Элъ-Аламейне (октябрь — ноябрь 1942 г.) закончилось разгромом прославленного «африканского корпуса» фельдмаршала Роммеля. В мае 1943 г. его остатки сложили оружие в Тунисе.

19 ноября 1942 г. советские войска под Сталинградом перешли в наступление и через пять дней успешно отрезали двадцать дивизий 6-й армии генерала Паулюса. 2 февраля 1943 г., после одного из самых продолжительных и кровопролитных сражений в современной военной истории, остатки армии Паулюса (около 91 тыс. человек) сдались. Из них лишь около 6 тыс. со временем вернулись на родину.

Потом разговор плавно перешел на свадьбу в семействе Гогенцоллернов этим летом, на которой присутствовали не только баронесса, но и Мисси с Анной. Им троим было что обсудить, параллельно посвящая остальных в детали торжества высшего света Германии. Впрочем, эта тема не имела поддержки у офицеров СС, ярых противников монархии и кайзера, потому разговор снова изменил направление, и к десерту — яблочному штруделю со сливками и настоящему кофе — обсуждали уже новинки кино и предстоящее торжество. После ужина гости разошлись — молодежь отправилась осматривать дом, а остальные, включая баронессу и Иоганна, ушли к себе отдыхать.

— Вы молодцы, девочки, — похвалила Биргит служанок, когда Лена и Катерина убирали со стола в опустевшей комнате. — Осталось еще два дня, и можно будет отдохнуть. В честь праздника госпожа баронесса пообещала предоставить вам целый день отдыха после того, как проводим гостей.

— Принесла же нелегкая, — ворчала Катерина на гостей, когда они вдвоем с Леной мыли посуду после ужина. И Лена прекрасно ее понимала — их то и дело отвлекали, вызывая из кухни. То просили принести еще напитков и легких закусок, то случайно пролили бутылку вина и просили убрать непорядок. Лена струсила. Просила Катерину пойти на вызовы, предпочитая оставаться в кухне с хмурым Войтеком, чем видеть веселье молодежи. Они не разговаривали, просто переглядывались изредка. И Войтек точно так же молча помогал Лене — подливал горячую воду и выливал чан с грязной водой на улицу.

Только раз поляк заговорил с ней, когда в очередной раз они остались наедине в кухне.

— О чем они говорят? Это немецкое офицерье. Ты ведь знаешь… слушаешь их разговоры, — проговори он несмело, будто протягивая ей оливковую ветвь после несуществующей ссоры.

— О разном. О кинокартинах, о свадьбах, о погоде, о том, где кто служит, — ответила Лена, принимая после недолгих раздумий эту ветвь.

— В Сталинграде им конец настал, — проговорил Войтек тихо и доверительно. — Ваша армия взяла их вот так. Чтобы сдохли.

Он сжал кулак с силой, пряча внутри сигарету, которую крутил до того в руках. Да так сильно, что побелели пальцы. А потом разжал кулак, выпуская труху, оставшуюся от сигареты.

— Говорили они об этом? — и усмехнулся, когда Лена покачала головой. — Конечно, чем тут гордиться? Вот увидишь, это только начало. Нам остается только потерпеть. Немного потерпеть, и сюда придут Советы. И британцы. А наш немчик?

— Что — наш немчик? — переспросила Лена, старательно пряча румянец от его взгляда, который предательски вспыхнул на щеках. Оставалось только надеяться, что Войтек подумает, то она разгорячилась от пара, идущего от воды.