На перекрестке мысли: введение в системомыследеятельностный подход

Для того чтобы эта картинка была правильной, я бы нарисовал это иначе. Я пока ввел эти два представления как бы механически: вот есть одно – рефлексивное, есть другое – предметное (см. рис. 2а ). Их надо разделять, класть как бы порознь. Так я сказал раньше. А теперь я сделаю иную вещь: я буду каждый раз рисовать рефлективное представление как объемлющее, а предметное – как включенное в него (см. рис. 3).

Рис. 3

Это особый формальный трюк, но он соответствует, как мне кажется, сути дела, и, собственно, только он дает нам возможность правильно схематизировать здесь суть дела. Поскольку и представление о предмете, как показали наши исследования последних 15 лет, является лишь элементом рефлексивного представления, только особым образом организованным и часто выбрасываемым из рефлексивного плана и противопоставляемым рефлексии.

Я фактически утверждаю для меня очень важную вещь в отношении нашего сознания: наше сознание так устроено, что в нем есть это пространство рефлексии, пространство самосознания, и в нем есть какой-то выделенный кусочек, уголок, фрагментик, куда мы кладем предмет. И при этом мы предмет можем поворачивать как угодно…

Я вспоминаю одну из первых публикаций В. В. Давыдова в «Докладах Академии педагогических наук» о структуре акта мышления [5] . Она очень интересная, и в ней можно увидеть, каким образом мы тогда, в 1954–1957 годах, подходили к этой проблеме. Там намечен этот сложный «поворот» рефлексии и как бы «обтекания» ею объекта: рефлексивный план «обтекает» план объекта и может заходить с самых разных сторон, а представление объекта, предметное представление, всегда как бы «плавает» там. Это мне очень важно для образа.

5

См. [Давыдов, 1960]. Примеч. ред.

Итак, в первом пункте я фактически уже сделал то, что мне было нужно: я сказал о том, что мы можем подходить к работе, к построению теории мышления в самых разных подходах. Их много: есть натуралистический, есть эпистемологический… Есть, например, и такой очень интересный подход – психологистический, сложившийся во второй половине XIX века и имеющий свои «хвосты» до сих пор. Это есть особый способ трактовки этой объемлющей системы и отнесения предмета… Одновременно тут решается вопрос существования и т. д. Там развертываются дальше очень сложные планы… И среди этих подходов есть деятельностный.

Этот деятельностный подход требует, чтобы мы прежде всего задали рефлективное представление о наших деятельностях и вместе с тем нашу принадлежность к определенной культурной традиции, к определенным нормам и культурным значениям. Мы должны при этом понять, что именно они определяют, как об этом прекрасно говорил Ушинский, способ нашего видения объекта, и в этом плане человек никогда не делает ошибок – он всегда лишь видит через свои средства, через свой подход… Мы должны задать этот подход и затем обсуждать вопрос о предмете.

Второй важнейший принцип деятельностного подхода гласит, что предмет, и, соответственно, представление об объекте, и, соответственно, сам объект будут каждый раз разными в зависимости от нашей деятельности. Это значит, что у исследования – один объект, у организации – другой объект, у проектирования – третий объект, у конструирования – четвертый объект и т. д. Даже если мы каждый раз употребляем один и тот же термин – говорим ли мы о мышлении, или о деятельности, или об атомном ядре, или об ученике, – [объекты будут разными]… Например, если мы ученика воспитываем, то у нас – один объект, если мы ученика начинаем исследовать, то у нас – другой объект. И, в принципе, нельзя просто так отождествлять эти объекты.

Процедура сведения объектов одной деятельности к объектам другой деятельности есть всегда особая процедура, требующая очень сложной техники. И мне представляется, что именно в этом надо видеть причину одной важной современной социокультурной коллизии, когда, скажем, в проектном институте проектировщики говорят про свой исследовательский сектор, что там собрались люди, которые ничего не понимают в деле, а исследовательский сектор каждый раз отвечает точно так же проектировщикам… Или когда, скажем, ученые говорят, что тренер, работающий со спортсменом, невежда, а тренер говорит, что эти «яйцеголовые» настолько идиоты, что ничего не понимают в том, что происходит… Каждый раз это – не система взаимных обвинений, а только проявления того совершенно очевидного с точки зрения деятельностного подхода и необходимого факта, что у каждого из них в соответствии с их деятельностью есть свой особый объект. Нельзя на базе представлений, полученных в исследовании, начинать проектировать этот объект или организовывать реальную работу с тренером. Точно так же, как нельзя на базе психологических знаний о человеке, личности, сознании начинать его воспитывать или обучать. Это бессмысленно. Ничего хорошего из этого получиться не может, ибо это разные объекты. А если мы хотим свести их друг к другу, то мы должны делать это совершенно особым образом.

Итак, с точки зрения деятельностного подхода каждая деятельность создает себе свой собственный, особый объект. И этот объект значим и работает только в рамках этого типа деятельности. А если мы хотим перейти в другую деятельность, то мы там должны формировать с помощью нашей рефлексии другое представление об объекте, ибо там и объект будет принципиально другой.

И здесь я перехожу к проблеме методологической организации. Если мы теперь хотим связать друг с другом проектирование, конструирование, исследование, организацию и т. д., связать между собой разные типы деятельности и осуществлять комплексный, или синтетический, подход, то для того, чтобы решать эту задачу, мы должны обратиться к очень сложному пространству деятельности и осуществлять связь разных видов деятельности не через объект, а непосредственно. Собственно, для этого-то и возникает методологическая организация. Методологическая организация исходит из идеи множественности разных деятельностей, и основным принципом социальной кооперации и координации становится деятельностное рефлексивное представление. Не предметное представление, не объект в ХX веке является условием и средством синтеза [знаний и представлений] людей из разных деятельностей, как это было в XIX веке и несколько раньше, а именно представление о деятельности, пространстве деятельности и возможных стыковках их друг с другом непосредственно как деятельностей.

Если бы я, обсуждая эту тему, мог задать полное, достаточно адекватное представление методологической организации деятельности и мышления, то вопрос был бы очень прост… Мы бы нарисовали ее здесь и сказали, что наш мир теперь организован вот так – методологически: там есть такие-то «улицы», «переулки», «мосты», «переходы», и можно, например, из физики попасть в современную теорию искусства, или социологию искусства, или в психологию вот по этой «дороге» – так, так, так… Если бы такое было, все было бы очень просто, но такого еще нет, такое лишь намечается. Мы хотим это получить, но, может быть, пройдет еще 100 или 200 лет, прежде чем что-то из этого получится.

Мы сейчас находимся в ситуации, когда просто не понимаем друг друга, не хотим разговаривать друг с другом, если мы, скажем, представители разных профессий, разных стилей и способов мышления или просто сторонники разных концепций в одной и той же научной дисциплине. Каждый делает свое дело и остается глухим по отношению к высказываниям, мыслям, утверждениям других. За исключением тех случаев, когда надо осуществить социальное действие и «врезать им, чтобы знали свое место». Вот тогда выбираются некоторые противоречивые, странные, несуразные вещи в концепции противника, вытаскиваются, развертываются, вытряхиваются и говорится: «Вот, следовательно, она очень нехорошая…» Обычно же предпочитают вообще не обращать внимания на идеи и концепции других, вообще их не знать. Отсюда, скажем, вся система ссылок в нашей современной научной литературе. Но это происходит потому, что все эти методологические переходы, методологическая организация деятельности, мышления еще не существуют, и поэтому не знать о существовании других – это пока что самый хороший, самый верный способ сохранить себя в работоспособном состоянии.

Вместо того чтобы рисовать такую сферу организации методологии, я ввожу здесь понятие пространства – пространства мыслительной работы.

Понятие пространства очень сложно. Было бы интересно, вообще, посмотреть, почему и как вводили его древние греки, чем, скажем, математическое пространство Демокрита и Архимеда отличалось от геометрического пространства Евдокса и Евклида и чем это [последнее] отличалось от физического пространства Аристотеля и Птолемея. Там было много разных пространств. Во всяком случае, то понятие пространства, или, как потом его называл Кант, «топоса», или «топики», очень интересно для объяснения нашей нынешней ситуации. Мне представляется, что то, что я сейчас рисую, очень напоминает это понятие пространства.