На поиски динозавров в Гоби

Однако, пожалуй, наиболее печальное произошло в конце: при спуске со склона разбился монолит, в котором находился цельный череп носорога. Ящик весил килограммов 250, и его спускали по склону Александров с рабочим Барановым — оба крепкие молодцы. Ящик, постепенно увеличивая скорость, стал все быстрее тащить их вниз по насыпи, образовавшейся в результате наших раскопок. Баранов, поддерживавший ящик спереди, видимо, испугался и, отпустив его, отскочил в сторону. Один Александров уже не смог справиться, и монолит с бешеной скоростью помчался вниз, кувыркаясь и ударяясь о твердые камни. Через 20 метров он вместе с содержимым разлетелся вдребезги. Каким-то чудом уцелела только нижняя челюсть, хорошо пропитанная клеем. Бедный старый Ян так глубоко был расстроен, что отказался даже от ужина. Это был первый неприятный случай за всю его многолетнюю практику, и он долго не мог простить себе такой утраты. После этого инцидента монолиты спускали только на веревках или тросах.

Утром мы свернули лагерь и выехали к нашим — на Баин-Ширэ. Саксаул, попадавшийся по пути, начал зеленеть — наступала гобийская весна. Появились ящерицы и жуки. Пустыня постепенно оживала.

Работы на Баин-Ширэ тоже заканчивались. Скелет динозавра, выемкой которого занимался баин-ширинский отряд, пришлось распилить на три части. Каждый монолит весил около трех тонн. При перевертывании одного из них оборвался трос, и часть костей поломалась при падении ящика. Высыпавшиеся кости собрали, а монолит снова закрепили гипсом. Упаковочный материал кончился, и в ходу был теперь «Николай Абрамыч». Так в шутку прозвали обрезки шинельного сукна, которыми были начинены закупленные Н. А. Шкилевым матрацы для научных сотрудников. Кроме того, для упаковки пользовались также мелкой кустарниковой порослью.

апреля Ефремов, Новожилов, Малеев и я с переводчиком и рабочим отправились в небольшой маршрут на Хара-Хутул-Улу — в 40 километрах к западу от Баин-Ширэ.

Мы объехали с юга красную баин-ширинскую котловину — сначала по «лесовозной» дороге, а затем повернули к северо-западу, оставляя справа бугристые пески. Подъезжая к Хара-Хутул, что значит «Черный перевал», мы с Прониным неожиданно заметили на одной из вершин группу животных темной окраски с красиво закрученными рогами. Это были архары — горные бараны. Они стояли неподвижно, будто изваяния. Новожилов и Малеев, сидевшие «наверху», мирно о чем-то беседовали, но стоило мне высунуться в окно кабины и воскликнуть: «Архары!», как Малеев — страстный охотник — от волнения весь задрожал. Но архары мгновенно скрылись. Больше нам не приходилось их видеть.

Центральная часть массива Хара-Хутул-Улы сложена черными и красными базальтами, представляющими пластовую интрузию, которая разделяет в этом месте меловую толщу на две части: надбазальтовую и подбазальтовую. Исследованием последней, состоящей из зеленовато-серых песчаников, мы и занялись. Мне удалось найти таз большого динозавра, принадлежавший, как выяснилось после препаровки в Москве, четвероногому ящеру из группы зауропод. Всюду было множество окаменелой древесины в виде отдельных кусков, стволов и ветвей, валявшихся на поверхности и торчавших в пластах. Новожилов с Малеевым открыли целое поле ископаемых пней, сохранивших свое естественное положение и принадлежавших деревьям типа болотных кипарисов.

Мы произвели здесь хорошие палеоботанические сборы и после осмотра надбазальтовой части толщи, в которой не нашлось ничего интересного, вернулись на Баин-Ширэ.

апреля Ефремов, Новожилов, Малеев, Очир и почти все рабочие уехали в Улан-Батор на трех машинах, нагруженных до отказа богатой палеонтологической коллекцией. Оставшимся на Баин-Ширэ предстояло взять найденный Новожиловым таз панцирного динозавра, осмотреть так называемую Черепаховую горку (открытую еще в 1946 году), где имелось колоссальное скопление щитков черепах, и заехать на Хара-Хутул для составления детального геологического разреза и взятия нескольких костей.

Как-то раз в маршруте, пробираясь меж низеньких холмиков, я вдруг инстинктивно почувствовал, что неподалеку кто-то находится. Это заставило меня резко повернуться направо — в нескольких шагах, на одном из холмиков, стоял небольшой волк, внимательно наблюдавший за мной; но стоило мне встретиться с ним взглядом — одно мгновение, и он исчез. Пока я добежал до холмика, его уже нигде не было. Волки довольно многочисленны в Монголии и часто являются настоящим бичом овечьих стад, но в Гоби их сравнительно мало, и нам редко приходилось с ними встречаться.

апреля наш отряд закончил работы на Баин-Ширэ, причем накануне, во второй половине дня разыгралась песчаная буря, которая, к счастью, продолжалась часа полтора. Но все же одна палатка оказалась разорванной.

Я был с Пресняковым в маршруте, когда началась буря. И именно в это время мы наткнулись на панцирь небольшой пресноводной черепахи в средней части толщи. Объект был очень интересный — как раз из этой части разреза черепахи не были известны, но песчаник, твердый, как кремень, не поддавался раскопочному ножу. Через десять минут был изломан и мой перочинный нож — полностью же кости выдолбить из породы так и не удалось. К этому времени буря изрядно рассвирепела, и нам пришлось ретироваться в лагерь.

На Хара-Хутул мы заехать не смогли, ибо, когда свернули лагерь, единственная наша грузовая машина — «Дзерен» была уже набита битком и в случае сборов новых материалов пришлось бы выкидывать какое-то имущество. Поэтому мы взяли курс сразу на Улан-Батор, куда и прибыли к вечеру 9 апреля, закончив тем самым первый этап наших исследований в Восточной Гоби.

На юг!

Пробыв в Улан-Баторе необходимое для подготовки к новому маршруту время, 20 апреля мы выехали в Южную Гоби — туда, где в 1946 году были открыты крупнейшие местонахождения динозавров. Ивану Антоновичу но делам экспедиции пришлось остаться в Улан-Баторе. Маршрут возглавил Ян Мартынович Эглон, кроме него в отряд вошли Н. И. Новожилов, я, В. А. Пресняков, переводчик Очир, повар Ван Фун-Ду, которого чаще называли "дядя Андрей", а также все шоферы с машинами и рабочие.

Старт был дан по традиции от квартиры И. А. Ефремова, который невольно завидовал нашему отъезду, хотя через несколько дней сам должен был присоединиться к нам.

Путь в Южную Гоби после пересечения Толы идет вдоль подножия Богдо-Улы, отклоняясь от нее постепенно вправо. Местность здесь сильно всхолмленная, и мы то поднимались на небольшие перевалы, то снова спускались в долины. Кое-где еще лежал снег, но весна уже прочно вступила в свои права, и доказательством тому служило множество тарбаганов[6], вылезших из своих нор. Эти рыжеватые зверьки, величиной с хорошего зайца, имеют довольно забавный вид, когда бегут, — толстый зад с широким хвостом придает неуклюжесть их движениям при прыжках. Завидев машину, они спешат к норе, где и занимают наблюдательную позицию, чтобы в случае приближения опасности моментально исчезнуть в своем жилище. Убить тарбагана очень трудно, так как он, несмотря на любопытство, все же достаточно осторожен, а если его и удается ранить, то он всегда успевает уйти в нору, над которой сидит. Мясо тарбагана очень вкусно и ценится монголами. Но тарбаган, как и многие другие грызуны, является разносчиком чумы, и поэтому употребление его в пищу весьма опасно.

Сделав примерно 70 километров от Улан-Батора, мы достигли большого перевала, подъем на который был очень трудным из-за раскисшей после снегопада дороги. За этим перевалом местность начала постепенно выравниваться, представляя чередование неглубоких котловин с цепями холмов широтного направления.

На ночлег остановились в Мандал-Гоби — центре Средне-Гобийского аймака. Ночь была теплая, и любители свежего воздуха спали на улице, а остальные разместились в нескольких комнатах отведенного нам помещения.

В 7 часов утра мы уже продолжали наш путь. К югу расстилалась огромная равнина, пересекаемая грядами невысоких холмов. Полдник устроили у развалин монастыря Олдаху-Хид. Вокруг валялось множество полосатых агатов сероватых и синеватых оттенков. Десятки красивых камней перекочевали в наши карманы, пока готовилась еда.

После монастыря началась "гребенка" — так шоферы называют дорогу, на которой колесами выбиваются поперечные гребешки, приводящие к сильной тряске машины. Приходилось ехать на очень малой скорости, чтобы не слишком сильно трясло. Преодолев "гребенку", мы спустились в красную глинистую котловину, получившую у нас название "Нимания" — спуск в котловину был очень крутой, почти под прямым углом, и чьей-то заботливой рукой был вкопан столбик с предупредительной дощечкой: "Внимание"! Со временем первая буква стерлась, и осталось "нимание", быстро превращенное нашими шоферами в "Ниманию". В "Нимании" на смену "гребенке" пришли ухабы и кочки. В сырую погоду такая котловина, сложенная пухлыми глинами, превращается в сплошной кисель и совершенно непроходима не только для машин, но и для животных. Миновав это неприятное место, мы вступили в новую глинистую котловину, но темно-серого или даже почти черного цвета. Ухабов здесь также было достаточно, а попутный ветер поднимал из-под колес тучи пыли, покрывавшей толстым слоем и машины, и людей. Дышать стало совершенно нечем: как в кузове, так и в кабинах не было никакого спасения.