На пороге Мира
Шрифт:
– Сам пошел! – послышался смех из “трубки”.
– Настьке привет передавай, – сказал Леонид. – Про деньги не говори только. Не надо никому знать от кого они. А ттто у меня неприятности будут. Себасы ищут мстителя.
– Понял тебя, – посерьезнел голос Паши. – Скажу, что все вместе сложились, насобирали, кто сколько мог.
– Пойдет.
– Ладно, бывай. Жду завтра в десять, в палате.
– Приду, – ответил Леонид и нажал на отмену вызова. Затем убрал маленький аппаратик в карман и застегнул молнию. Перехватился за брусья двумя руками и погнал отжиматься дальше, уже не медленно, а в хорошем размеренном темпе на раз-два, раз-два, раз-два...
*
В палате одной из частных клиник Новопитера, сегодня было людно. И радостно.
– Здравствуйте! – раздался от двери голос еще одного молодого человека, подошедшего только сейчас. В руках он держал здоровенный букет белых роз и пакет с фруктами, соком и пирожками. Глаза его прятались за прозрачными компьютерными очками. Этот девайс уже почти сотню лет не утрачивал своей популярности, обеспечивая пользователю функционал так называемой “дополненной реальности”. То есть на стекла очков выводилось изображение, получаемое с компьютера, а хитрая оптика и голографические технологии выстраивали его так, что поле зрения не снижалось, но на нем появлялись различные дополнительные менюшки, которыми, с помощью кольца-манипулятора и системы считывания положения зрачка, можно было пользоваться прямо на ходу или во время разговора, даже во время управления флаером или космолетом.
Наиболее продвинутые пользователи подобных гаджетов умудрялись даже незаметно чатиться в процессе беседы, бега или даже еды. Однако, распространение такой гаджет имел не слишком широкое, так как требовал достаточно большой сноровки в обращении и умения быстро переключать внимание. Собственно по этой причине подобное “украшение” так и осталось в большей степени атрибутом “ботаников”, “заучек” и “задротов”. Ну, еще музыкантов, так как позволяло выводить ноты перед глазами, не занимая при этом рук. Конкретно этот юноша относился к первой категории и к четвертой сразу.
– О! Привет! Проходи, Лёня, – раздалось приветствие от высокого крепкого парня в кадетской форме без фуражки, со старым шрамом на носу и таким же идущим через бровь от глаза и выше к волосам, державшегося ближе всех к девушке-виновнице торжества. (Сразу так и не скажешь, но именно этот “очкарик” около семи лет назад эти шрамы кадету и оставил, в драке острым куском дерева, выковыряв глаз и чуть было его не оторвав совсем, да еще зубами откусив половину носа. Врачи потом назад все части лица поставили и даже заставили нормально функционировать, но шрамы остались. На то, чтобы их убрать, в то время денег не было, а после Пашка уж как-то привык, стерпелся и теперь вовсе не обращал на них внимания). Он не только сидел ближе остальных, он еще держал одну ее руку в двух своих, боясь отпустить даже на секунду, словно ждал, что стоит ему отпустить, как она снова впадет в кому или, не дай Бог, еще хуже – однажды пережитое повторится.
Приветствие было первым, но не единственным. Этому юноше тут тоже были рады. В детстве, конечно, бывало всякое, но все тут помнили, с какой готовностью этот невысокий симпатичный паренек-скрипач бросился на помощь однокашнику, с девушкой которого произошло несчастье. Он тогда сделал почти невозможное: помог найти ее. То, что не смогли (или не захотели) сделать полицейские, всего за сутки, сбежав в самоволку из Училища, сделали два еще почти подростка. Да, раньше, до одного тяжелого момента, Лёнька слыл хулиганом. Даже больше – в авторитете ходил. Но момент был. Даже более, чем момент... Родом из этого “момента” шрамы и прозвище высокого молодого человека в кадетской форме, зубные протезы другого, находящегося тут же и пара старых переломов третьего. После того “момента” “хулиганская” жизнь Лёньки Отмора закончилась. Авторитет шатнулся... Остепенился Лёнька, с криминалом “завязал”. В лучших кадетах Училища ходить стал, на скрипке играть, призы брать, чуть было до личного дворянства не доигрался. Чуток не хватило, на одно место повыше бы... Но вот поди ж ты! Только услышал, что девчонка друга в беду попала, сразу вся “степенность” послетала! В СОЧа сорвался, только пятки сверкали! Единственно, что удосужился в спортивный костюм переодеться, дабы формой
не светить в злачных местах. Угнал флаер чей-то с ходу и полетели они на пару с Одноглазым город перетряхивать. И ведь нашли! И ведь успели! Как это у них получилось, ребята не распространялись особенно, но факт. Ну а дальше устроить ее, почти уже мертвую, в частную клинику, где не стали задавать вопросов и тратить время на бумаги, сразу же повезли в операционную, Пашка бы уже никакими силами без Лёньки не сумел бы. Тут ведь одного нахрапа мало, тут подход нужен. И как бы он потом не отнекивался, не сваливал все заслуги на Пашку, но предел возможностей Вересова присутствующие парни и девушки хорошо знали. И частная клиника лежала очень далеко за этим пределом. Так что, этому невысокому, странноватому интеллегентному “четырехглазому” юноше тут были действительно рады искренне. Он сделал еще пару шагов по палате и заметался взглядом.– Куда цветы поставить? – смущенно осведомился он.
– Настьке в руки отдай лучше такую красоту, – посоветовала Ленка Гонцова, подруга той самой девушки, чье пробуждение они нынче праздновали. Еще с детского дома подруга. – Не часто, нам, девушкам такие презенты перепадают!
Собственно, все, кто сегодня был здесь, родом из одного и того же заведения. Все они детдомовцы. И дружба их тоже оттуда родом.
– Для этого ей придется Пашку отпустить, а на это она сейчас точно не пойдет! – вставила Кристинка Псевич.
– Ставь, – просто принес вазу с водой Кирил Сивин.
– Спасибо, Кирилл, – с благодарностью ответил Лёня и опустил букет в подставленную емкость. – Ты как, Настьк? – поинтересовался он, поставив пакет с продуктами в холодильник, поправив очки и подойдя к кровати.
Настя Каменских, молча обняла его, оставив даже для этого не на долго руки Пашки Вересова пустыми.
– Спасибо, – отпустив и вернувшись на свое место, сказала она. – Паша рассказал, как вы с ним меня нашли. Если бы не ты, я бы сейчас тут не сидела...
Юноша покраснел и смущенно почесал затылок.
– Я всего навсего флаер угнал. Там все Паша делал, я только руль крутил да от плачущих кровью бандитов его оттаскивал, когда он совсем уж зверел...
– Паша мне другое рассказывал, – немного беспомощно улыбнулась Настя.
– Ну, то, что зверел тогда Пашка, это я подтверждаю, – вставил свое слово Лешка Злобин. – Когда тебя в операционную повезли, он на весь коридор кричал, что этого выродка его же кишками удавит...
– Что, прямо так и кричал? – заинтересовалась Кристинка.
– Он много чего тогда кричал. Весь извелся, пока ждал доктора с новостями.
– Спасибо вам всем, – тихо сказала Настя. – Если бы не вы... – все-таки не выдержала она и расплакалась в плечо Пашки.
– Да ну хватит тебе! – подошла поближе Светка Гончарова. – Все ведь кончилось уже! Все хорошо.
– Тихо-тихо, любимая, – гладил ее по волосам Пашка, одной рукой прижимая к себе. – Теперь уже все...
– Я... я как подумаю... – всхлипывала Настя. – Как вспомню, что он творил... Я... я же не одна наверно такая...
Девченки, находящиеся в комнате затихли и посмотрели на Пашу. Тот молча прикрыл глаза и отрицательно помотал головой, призывая сейчас не развивать эту тему.
– Не бойся, Насть. Не бойся. Его больше нет. Его больше нет совсем... – успокаивающе говорил Вересов Каменских, продолжая гладить ее по голове.
– Как это нет СОВСЕМ? – вскинулась она с круглыми от переполнявшего ее чувства глазами.
– Нашли его и убили. Так, что совсем нет, – серьезно пояснил Вересов.
– Вы узнали, кто он? – тихо спросила Настя. И в голосе ее слышалась ненависть.
– Узнали, – тихо ответил Паша. – Еще в ту ночь узнали. Но его уже на планете не было, в Москву улетел гад.
– Кто он? Кто этот нелюдь?! Кто? – тихо, но все с той же ненавистью в голосе, спросила Настя.
– Валентин Кассель его звали... Кудрявый такой, смуглый.
– Он не один был!
– Второй – Виктор Лабертовский... Пониже, поплотнее, лысыватый... – описал Паша.
– Да! Он! Еще печатка у него золотая на мизинце была!... – признала Настя.
– Его тоже... Нашли. Больше его нет, – тихо и серьезно сказал Паша.