На пороге надежды (сборник)

Господин Пите окутал себя облаком дыма.

–  Вот ты и угодил в самую точку.

На дворе зазвенел звонок. В окно, через огородик фрау Пите, было видно, как спешат к дверям школы ученики. На душе у меня было скверно.

–  Но вы же не думаете, что…

–  Именно что думаю, - сказал господин Пите.
– Он теперь коричневый [3] , как пирог в печи. Это и смутило его коллег.

Я встал. Мне показалось, что комната вдруг накренилась.

–  Но почему же его тогда увели?! Он ведь мог просто объяснить, в чем дело!

Господин Пите, шаркая ногами, проводил меня до двери.

–  Ты слыхал когда-нибудь про такую штуку: профессиональная гордость?

–  Нет, - сказал я.

–  Фантастическая штука. Заставляет делать величайшие глупости. Для Кренцке во всяком случае было бы полным поражением признаться на допросе, что у него ревматизм.

– Господин Пите загасил свою сигарку о землю в цветочном горшке.
– Вот такие дела. Теперь я все рассказал.

Он щурясь выглянул во двор.

–  Путь свободен. Если спросят, почему опоздал, скажи, что тебе стало нехорошо и ты отлеживался у меня на диване. Вид у тебя достаточно зеленый, поверят.

–  Спасибо вам, - сказал я.

–  Ступай, ступай.
– Он похлопал меня по плечу.
– Скажешь мне, как вы там решите, чтобы мы действовали согласованно.

Я не сразу понял; я спросил, что он имеет в виду.

–  О бог. мой!
– Господин Пите возвел глаза к небу.
– По-моему, ясно, какой стоит выбор: герой или незадачливый нацист?

–  А, вон что!
– сказал я.
– Да, да.

Нет, в класс я не опоздал, хотя подниматься по лестнице мне было нелегко.

Урок истории у нас должен был вести учитель Бедике, а он всегда предпочитал являться к нам чуть попозже, поэтому в классе стоял изрядный шум.

Я сел рядом с Адамом.

–  Что это с тобой?
– уставился он на меня.
– Что-нибудь случилось?

–  Слышал новость?
– спросил я.
– Кренцке застрелился.

–  Не трепись.

–  Я тебе говорю.

Адам вскочил.

–  Тише! Слушайте все! Они застрелили Кренцке!

–  Да нет же!
– закричал я среди шума.
– Он сам!

–  Заткнись, - сказал Адам.
– Не такой он трус!

Эдди взобрался на парту. Он поднял руку; он умел успокоить всех лучше, чем Адам; тотчас наступила тишина.

Эдди сказал, что он не хотел бы здесь зря болтать языком, но ведь и так ясно, что надо делать нам всем, чтобы совесть, которую нынче попытались убить, осталась жить вопреки всему.

–  Нам надо сохранить память о нем не только в наших умах, но и в сердцах!

Раздались бешеные рукоплескания.

Впрочем, совсем рядом кто-то всхлипывал. Сперва я подумал, что это Адам.

Нет, на сей раз это был я.

Теодор Вайсенборн

ПРЫЖОК В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Дневной свет в подвал не проникал. Свечка, приклеенная к полу, слабо рассеивала мрак, и подвальные своды тяжко нависли над бандой и Мартином. Толстая стена бывшей пивоварни приглушала уличный шум, который казался отсюда похожим на отдаленный гул подземного потока.

Сцепив руки за спиной и чувствуя на них холодную влагу, Мартин стоял у самой стены и глядел прямо в лицо босса, близкое, мертвенно-белое, с резкими тенями. Мартин впился ногтями в ладонь: «Нет, этого я им не скажу».

–  Ну, так почему же ты не пришел?
– Босс говорил настойчиво, нетерпеливо. Не дождавшись ответа, он хрипло пригрозил: - Последний раз спрашиваю!

Мартин молчал. Он не мог рассказать им о матери. Все что угодно, только не это. Мартин знал, что думали о нем ребята после урока физкультуры… Как ему хотелось доказать, что он не трус. С того самого урока Мартин ждал этой возможности. И вчера его приняли бы в банду. Он выдержал бы проверку… Если бы не мать. Мартин просто не мог не слушаться ее с тех пор, как все узнал… («Слышали про фрау Нойман?

– сказала соседке на лестнице фрау Стрелов.
– Она безнадежно больна». А та только и спросила: «Рак?» - «Рак».) Теперь об этом знал весь дом. И отец знал, и Мартин. Только мать ничего не подозревала. Мартин представил ее на кушетке под пледом с коричневым узором: «Мартин, помоги мне сегодня после уроков. Надо вымыть посуду и сходить в магазин. Фины почему-то нет, а вечером в гости придет доктор Штокен».

Мать всегда понимала Мартина. Но если бы он ей сказал: «Мне нужно уйти. Очень. Сегодня ребята принимают меня к себе», мать сразу же спросила бы: «Конни там будет? Ты ведь знаешь, я не хочу, чтобы ты с ним водился». А Конни и был главарем банды, ее боссом.

–  Значит, молчишь, - проговорил босс.
– Тогда пытка. Первой степени. «Г-три» и «Г-четыре», исполняйте!

Пауль и Герд, или гангстеры номер три и номер четыре, как их называли в банде, вскочили с мест и схватили Мартина за руки. От нескольких сильных пинков ноги у Мартина онемели от боли, и, когда его отпустили, ему пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть.

Босс ухмыльнулся. В его голосе слышалась торжествующая издевка:

–  Почему же ты все-таки не пришел?

Мартин закусил губу и промолчал. Он знал: в банде считается, что настоящий гангстер не моет посуду и не бегает с авоськой по магазинам. Разносить утренние газеты еще куда ни шло, но мыть посуду…

–  Пытка второй степени!
– приказал босс.
– «Г-пять» и «Г-шесть», исполняйте!

Пауль и Герд держали Мартина за руки, а Герольд и Ханн связали ему ноги ремнями. Потом они схватили Мартина за волосы у самых висков и потянули вверх. Мартин со стоном привстал на цыпочки, чтобы ослабить оглушающую боль, но мучители крепко держали его. Банда поджидала Мартина возле школы и без лишних слов затащила в подвал. Он был слабее всех в классе. Любой мог справиться с ним, но разве это дает им право издеваться? «Пусть меня оставят в покое», - думал Мартин. На улице светило солнце. У себя дома Мартин даже радовался одиночеству. Он подходил к окну и смотрел вниз на сине-зеленую гладь озера в солнечных бликах, на скользящие по ней бокастые лодки, на летнее кафе со столиками под оранжевыми и фиолетовыми зонтиками, на серебристые переливы тополей. Звон посуды, смех и голоса гребцов, скрип уключин взлетали над деревьями и доносились до окна. Пахло липой, а по вечерам, когда загорались разноцветные фонарики…

–  В записке говорилось, что явка обязательна!
– Босс прищурил глаза.
– Я требую абсолютного повиновения. Ты плохо начинаешь, голубчик.

Записка еще лежала у Мартина в кармане - листок из тетради в клетку, подкинутый на уроке математики. «К просьбе о приеме в банду. Прибыть сегодня в три часа дня к развалинам дома номер пять по Кассиусштрассе для испытания смелости. Явка строго обязательна! Ночные тигры». Подпись: «Конни Смит (босс)». Под нею стоял смазанный по краям отпечаток большого пальца босса. Записка была обрамлена черепами и скрещенными костями.

–  Не мог я прийти, - с трудом выговорил Мартин. Боль в висках была нестерпимой: - Не мог!

–  Довольно!
– велел босс, и Мартина отпустили.
– Ты просто испугался. Трус.

–  Думай что хочешь.
– Мартин утерся рукавом. От боли лоб его покрылся испариной. Может, теперь его отпустят?

–  Ладно, - сказал босс.
– Даю тебе последний шанс.
– Он достал сигареты, спички, закурил и ухмыльнулся.
– Испытание состоится сегодня. Сейчас.

Мартин глубоко вздохнул. Что с ним собираются делать, он не знал. Главное, появился шанс. Он выдержит испытания, и мучения прекратятся.