На прибрежье Гитчи-Гюми

– Сработало! – сказал Леопольд.

– Не думаю, – мрачно сказал Теодор. – Это было счастливое совпадение. А куда мама запропастилась?

– Может, в бар заглянула, – предположила Мариэтта.

Из-за угла появилась мамочка.

– Что-то холодновато! – сказала она.

– Знаешь, если бы ты не вырядилась в платье для коктейля, тебе бы не было так холодно, – сказал Теодор, окинув ее презрительным взглядом.

– Никогда не думала, что ты настолько привержен условностям, – сказала она.

– При чем здесь условности? – возмутился он. – Сама же говоришь, что замерзла.

– Мам, что случилось? – спросила Мариэтта. – Ты дозвонилась до Пирса?

– Он приедет, – ответила она как-то неопределенно.

– Где ты пропадала столько времени?

– Не могла найти работающего телефона, – сказала она. – Все сломаны. Ни одного нормального в пяти кварталах вокруг. Еле-еле нашла один. Пирс починил машину, он выезжает.

6

Мы прождали еще минут сорок. За это время совсем стемнело, даже фонари перед библиотекой погасли. Обычно мы ужинаем в шесть. Было наверняка значительно позже: есть хотелось ужасно. Мамочке надо было в туалет, а библиотека уже закрылась. Единственным местом, куда можно было пойти, была мэрия, располагавшаяся над полицейским участком. Я пошла с ней за компанию.

– Не понимаю, почему Пирс задерживается, – сказала мамочка. – Он должен был приехать минут двадцать назад.

– А что с Эдвардом? – спросила я.

– Черт возьми! – воскликнула мамочка и резко притормозила. – Совершенно о нем забыла! Он не выходил из библиотеки?

– Нет.

– А миссис Хартли, библиотекарша?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Понятия не имею, как она выглядит.

– Наверное, вечером она пользуется служебным входом, – сказала мамочка. – Все запирает и выходит через другую дверь. Ой, боже ты мой!

– Где был Эдвард, когда ты уходила?

– Спал на полу в ее кабинете. Ты же знаешь, он всегда спит после припадка.

– Откуда мне это знать? – изумилась я. – Я же его почти не вижу. Он приезжает поздно вечером, а рано утром уезжает. Последний раз он появлялся полгода назад меньше чем на сутки, а до того лет шесть или семь – ни слуху ни духу. Мы его терпим только потому, что ты утверждаешь, будто он отец Леопольда.

– Ты хочешь сказать, я никудышная мать? – спросила мамочка.

– Не заводись, – сказала я. – Библиотека закрыта, а Эдвард, скорее всего, заперт внутри. Что ты собираешься делать?

– Хотелось бы найти женский туалет, – сказала мамочка.

– Миссис Хартли случайно не родственница мистера Хартли, специалиста по пылесосам «Минотавр»? – спросила я.

– Не знаю, – ответила мамочка. Мы подошли к мэрии. – А это мысль! Может, она его мать?

Мы поднялись по лестнице к общественному туалету. Ни в одной кабинке бумаги не было.

– У меня в сумке есть салфетки, – сказала мамочка.

– Дай мне парочку, – попросила я. – Не понимаю, какое тебе дело до того, что Эдварда заперли в библиотеке. Пусть проспится, утром его выпустят.

– Не такой я человек, – сказала мамочка. – Понимаю, так было бы проще жить, но я не ищу легких путей. Надо сообщить в полицию.

– Скажи честно, – сказала я и покраснела, – он правда отец Леопольда?

– Видишь ли, у мужчин столько сперматозоидов, – сказала мамочка. – И эти крохотные головастики такие живучие. Наверное, можно провести генетический тест – только зачем? Дело сделано.

– У тебя тогда был кто-нибудь еще?

– Надо будет просмотреть дневник, – сказала мамочка.

– Никакого дневника ты не ведешь! – напомнила я. – Ты не помнишь, что сейчас происходит, а уж семь лет назад – тем более.

Мамочка вышла из кабинки.

– Даже зеркала нет, – сказала она, включая воду. Вода покапала и перестала. – У меня помада не стерлась?

– Можно немного подкрасить, – ответила я и направилась к другой раковине.

– Ну почему ты говоришь об этом именно сейчас? – сказала мамочка. – Кажется, я не захватила помады.

– Я точно не захватила.

– Давай зайдем в полицию и наведем справки, – вздохнула мамочка.

Средних лет полицейский сидел за столом и читал журнал, который при виде нас сразу убрал. В углу сидел другой полицейский, помоложе, рыжий и с носом крючком, что мне, при моей любви к птицам, даже понравилось.

– Добрый вечер, Евангелина! – сказал полицейский, сидевший за столом.

Это был Гарри. Мы называем его Гарри, хотя он предпочитает, чтобы его звали мистером Николсом. Я раньше никогда не видела его в форме. Собственно говоря, я даже забыла, что он полицейский.

– Ой, Гарри! – сказала мамочка. – Мы попали в ужасное положение.

Он приосанился.

– Ты больше на меня не сердишься?

– Разве что чуточку, – сказала мамочка. – Пожалуй, хороших воспоминаний все-таки больше, чем плохих. Помнишь, как мы разделись догола, забили косяк и завели ту идиотскую пластинку, которую я откопала на распродаже Армии спасения? – Рыжий полицейский в углу захихикал. – Кстати, эта пластинка, я не у тебя ее оставила?

– Моя пластинка с румбой! – воскликнула я. – Я-то думала, куда она задевалась. Это же моя пластинка. А я грешила на Пирса!

– Может, я ее под кровать засунула? – сказала мамочка.

– Давай сейчас не будем это обсуждать, – сказал Гарри. – Я при исполнении. Так в чем проблема?

– Он не мог поддерживать интимные отношения, – призналась мамочка.

– Мам! – одернула ее я. – Не желаю ничего об этом слышать.

– У него проблемы с простатой, – сказала мамочка. – Отсюда и импотенция.