На разных берегах (Часть 1). Жизнь в Союзе (Часть 2). Наши в иммиграции
Шрифт:
Щукин всего этого не знал. Он буквально томился в заключении. Прознавшие об его злоключениях сокамерники его не обижали, даже сочувствовали. Однако Щукина донимала жара и духота, вечно спёртый воздух камеры. Ещё физически слабый он не раз терял сознание. Но главное страдание причиняла уверенность в несправедливости того, как с ним обошлись. “Если меня осудят, живым я отсюда уже не выйду: или сердце остановится, или сойду с ума”, – часто думал он.
Наконец весной, почти через год после его вызволения из полярного плена, состоялся суд. Он был недолгим. Уже в конце дня судья начал зачитывать судебное решение. Текст подчас изобиловал
Во время объявления приговора Щукин сидел с низко опущенной головой. Руки его дрожали. Когда всё было закончено, он закрыл лицо руками и зарыдал. Сквозь всхлипывания доносилось невнятное: “Предатели! Сволочи!” Назначенный ему адвокат старался успокоить:
— Вы должны быть благодарны Богу за то, что остались живы и там, среди полярной ночи, и здесь, в тюрьме. Шансы выжить и там и тут были достаточно низкими. Но теперь всё позади. Куда вы теперь?
— Где-нибудь пересплю, а завтра быстрей домой.
— Где же вам заночевать? Знаете что... давайте ко мне. У меня большая квартира. Места хватит.
Утром адвокат застал Щукина стоящим у окна. Была весна, и восходящее солнце ласкало его худое, небритое лицо.
— Ну, как спали? Какие планы? У меня к вам предложение. Задержитесь здесь на несколько дней. Мы подготовим и передадим в суд исковое заявление. Меня так возмутило всё, что произошло с вами, что я просто считаю своим долгом наказать виновных. Тех, кто бросил вас больного, а также тех, кто вынудил провести несколько месяцев в тюрьме явно невиновного. Позже вам придётся прибыть в суд в качестве истца.
— А пошли они все на ..., – грязно выругался Щукин. – Пусть их Бог накажет! Не буду писать никаких заявлений. Постараюсь улететь первым же самолётом, а сюда в жизни не вернусь. Я очень соскучился по дому, по матери, а потом.... пришло время сажать огурцы.
– Что, что???
— Да, пришло время сажать огурцы.
Щукин улыбнулся, наверное, в первый раз за многие месяцы.
1999 г.
ИЗБИЕНИЕ
Лишь через неделю, когда следы побоев почти прошли, к Иванову допустили адвоката.
– Я прежде всего настаиваю, чтобы привлекли к ответственности сотрудников милиции, избивших меня, – возбуждённо начал разговор Иванов. – Что это за демократические порядки? Если я провинился, докажите это, судите, и я понесу наказание. А тут на моё требование вызвать адвоката меня, лежащего на полу в наручниках, зверски избивают ногами. В общем, чуть не убили. Убедительно прошу вас, сделайте что-нибудь, чтобы наказать негодяев.
– Это очень трудно. Избивавшие, конечно, откажутся это подтвердить. Судебная медэкспертиза сейчас уже будет малоэффективна. А если что и обнаружит, то они будут
говорить, что вы оказали сопротивление или были пьяны и т.д. Шансы нулевые. Мы ничего не сможем доказать.– Ну попытайтесь, пожалуйста!
– Повторяю – это практически невозможно. Но вы хотя бы запомнили своих обидчиков в лицо?
– Нет. Все они были, как мне показалось, на одно лицо.
– Может быть, какие-нибудь особые приметы или назывались имена?
– Нет, к сожалению. Я ведь после первого удара уже оказался на полу. Что тут рассмотришь? Старался по возможности закрыть голову руками. Так что, нет и нет...хотя впрочем..., – Иванов нагнулся к уху адвоката и перешел на шёпот.
– Ах вот как! Это уже что-то. У них круговая порука. Но я знаю одного принципиального человека в их райуправлении, который мог бы... Что же, попробуем.
Через несколько дней в отделение милиции, где избили Иванова, пожаловала группа офицеров. Пожилой полковник, видимо, старший среди них, приказал капитану – начальнику отделения –- построить личный состав. Не объясняя целей своего визита, полковник медленно прошелся вдоль строя, ничего не понимающих милиционеров, осматривая каждого с головы до ног. Затем спросил:
– Ну, кто добровольно признается в избиении арестованного Иванова в ответ на его требование вызвать адвоката и объяснить причину ареста?
– Нет, не было такого, клевета, – прокатилось по шеренге.
За честь подчиненных решил вступиться начальник отделения.
– Товарищ полковник! Около двух недель назад мы действительно задержали некого Иванова за нарушение общественного порядка. Он был вдребезги пьяный, не мог стоять на ногах, всё время падал, в результате чего и ушибы, а потом проспался и начал жаловаться. Клевета всё это. Да мои орлы...
– Ладно, посмотрим. Личный состав, снять сапоги! – приказал полковник.
– Милиционеры сели, ничего не понимая, не зная, что делать дальше, смущённо переглядываясь: “Что за шутки у полковника?” Однако тот был серьёзен и, видя замешательство, приказал:
– Выполнять!
– Милиционеры нехотя разулись. Полковник пошел вдоль ряда, брал каждый сапог в руки и внимательно рассматривал. Когда очередь дошла до сапог веснущатого сержанта, полковник спросил:
– Ты хозяин? – услышав утвердительный ответ, продолжил. – Женат?
– Да, – заливаясь краской ответил сержант.
– И тебе не стыдно с такими ногами ложиться с женой? Мой их чаще!
Послышался хохот.
– Вы еще посмеетесь! – мрачно сказал полковник и продолжил обход. Одни сапоги он рассматривал особенно внимательно. Поставил на пол и подозвал капитана.
– Ложитесь на пол и прочтите, что написано на штрипке.
Капитан в недоумении замер.
– Ложитесь, ложитесь, смелее!
Кряхтя и краснея под любопытными взглядами милиционеров, капитан неуклюже лег на пол и прочел: РОК.
– Что это такое? – строго спросил полковник.
– Это сокращенно: Рокотов Олег Константинович – наш старший сержант. Вон сидит. А что?
Полковник подошел к Рокотову.
– Можно считать доказанным, что вы участвовали в избиении Иванова. Он, сбитый на пол, прочел эти буквы на незаправленной штрипке вашего сапога. Пьяный до невменяемости, – это для вас, капитан, – не смог бы прочесть, и тем более запомнить. Кто был тогда с вами, Рокотов? Я легко могу установить это по графику дежурств. Но, может быть, вы мне поможете?