На разных берегах (Часть 1). Жизнь в Союзе (Часть 2). Наши в иммиграции
Шрифт:
— Ну, теперь-то его наверняка выпустят, – перешептывались в зале. – Этот адвокат не чета нашим. Сразу видно класс!
— Объявляется перерыв. Суд удаляется на совещание, – объявил председательствующий. В комнате для совещаний судья и заседатели уселись на свои привычные места. Судья снял мантию и пиджак. День был летним и жарким. Заседатель — молодой мужчина лет 35-ти слесарь-инструментальщик и одновременно студент-заочник юридического института -- жадно выпил стакан минеральной воды, вытер потный лоб и сказал:
– Друян, конечно, голова! Адвокат люкс! Как логичен, как последователен! Лично меня он убедил. Держать Собакина под стражей при столь слабом обвинении?.. Может быть даже не стоило делать перерыв, а сразу объявить
Второй заседатель, грузная дама, больше других страдающая от жары, согласно кивнула головой. Видя, что судья никак не реагирует на его слова, заседатель вкрадчиво спросил:
– А, как ваше мнение, Леонид Леонидович?
– У Собакина столько денег, что он мог бы пригласить самого Плевако, будь тот сейчас жив, чтобы доказать, что чёрное — это белое. Что касается Генриха Станиславовича, то он безусловно один из лучших наших адвокатов. Я наслышан о процессах с его участием, очень его уважаю. Однако считаю нужным в просьбе защиты отказать.
– Как! Почему?
На судью устремились с удивлением две пары глаз.
– Сегодняшнее выступление Друяна оказало плохую службу Собакину. Если до него я колебался, и даже скорее склонялся к удовлетворению просьбы защиты, то после него понял, что делать этого нельзя.
– Леонид Леонидович! Мы вас не понимаем. Выступление Друяна было просто замечательным. Что вы в нём нашли такого?
– Вы слушали его внимательно?
– Конечно! И всё, что в нём было – в пользу Собакина, – почти хором ответили заседатели.
– А сколько раз он исказил фамилию Собакина?
– Кажется, раза два. Это так существенно?
– Он искажал фамилию много раз.
– Ну и что?
– Это не старческий склероз у Друяна. Разве можно не запомнить достаточно простую фамилию, которая упоминается в деле многие десятки раз. Конечно, нет. Вывод может быть только один: Друян подробно дела не изучал. Либо ознакомился с ним со слов других, либо, в лучшем случае, его перелистал. Его сегодняшнее выступление — это своеобразная форма давления на суд, давления именем, авторитетом. Раз защите потребовалось оказать такое давление, значит не всё так гладко, как им хотелось бы, значит, у них есть опасения, сомнения и для подстраховки им нужен был свадебный генерал, роль которого сыграл Друян. Изучи он дело достаточно скрупулезно, возможно, он был бы настроен по-другому. Меня в этом деле волнует отказ многих свидетелей от данных ранее показаний, несомненно, под нажимом со стороны подследственного, и другие факты, ослабляющие результаты следствия. Если мы его сейчас выпустим, нажим ещё больше усилится. Поэтому моё решение будет таково: “Обвиняемому Собакину в изменении меры пресечения отказать. Начало судебного разбирательства отложить. Дело вернуть на доследование”.
2000 г.
ПРОКЛЯТИЕ
– Мама! Перестань пить! Мы же не на именинах, а на поминках! – молодая женщина попыталась отобрать у матери рюмку. Та резко отвела руку дочери.
– Я пью потому, что мне обидно! Почему мать всё отдала Люське?
– Она завещала ей всё потому, что Люся за ней самоотверженно ухаживала, когда та болела, всю жизнь была внимательной и преданной дочерью. Не то, что ты, которая не посещала её месяцами.
– Все равно. Не...ечестно! И завещание Люська состряпала, охмурив полоумную старуху.
– Какая чушь! Твоя мать составила завещание ещё четыре года назад. Тогда она была совершенно здорова. Её решение справедливо. Так считают все родственники.
– Нечестно! Не...ечестно! Ах, Люська! Будь ты проклята! И ты, и вся твоя семья, и все твои будущие внуки!
В комнате разом воцарилась гробовая тишина. Присутствующие оцепенели в растерянности.
На Люсю было страшно смотреть: мертвенно бледная, она с ужасом глядела на сестру, а потом зажала уши руками.– Мама! Прекрати! Что ты несешь?!!! Тётя Люся, не слушайте её! Она же совершенно пьяная!
– Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке! То малое, что мне досталось, я думала разделить с сестрой... А тут такое! Петя, – обратилась она к мужу, – мы уходим! Едва ли я ещё когда-нибудь переступлю порог этого дома! Последние дни я оплакивала потерю близкого мне человека, сейчас же я потеряла ещё и сестру! Как всё это вынести...?!!!
Вслед за Люсей стол со множеством несъеденного и невыпитого покинули другие присутствующие. Одни стали молча прощаться, другие не скрывали своего негодования по поводу сказанного захмелевшей сестрой. Огромный пентхауз опустел.
– Как вам не стыдно, Клавдия Ивановна? – обратился к виновнице скандала зять. – Как вы могли сказать такое?! Да. Наша жизнь штука жестокая. Особенно в бизнесе. Мы порой желаем неудачи нашим конкурентам, сыплем проклятия на их голову. Но там идет борьба на выживание, борьба не на жизнь, а на смерть. Однако это не касается их семей и детей. А вы прокляли родную сестру и даже её потомков из-за ломаного гроша. Вы что, нуждаетесь? Чего вам не хватает?
– Действительно, мама, ты просто сошла с ума! С жиру, что ли, бесишься? Благодаря успешному бизнесу Феди живёшь с нами в изумительных условиях, в роскоши, с прислугой. Зимой в пентхаузе с евроремонтом, летом в загородном доме – дворце с гектаром земли. Тебе всего этого мало? Позавидовала крохам, оставленным Люсе: комнате в коммуналке и нескольким тысячам рублей на сберкнижке? А ведь ее муж – инженер, зарабатывает копейки, а сыну надо платить за учёбу в колледже...
– Я принципи...ально..., – продолжала бубнить подвыпившая, когда её вели в спальню.
– Какой ужас, какой стыд! – вернувшись, расплакалась дочь.
– Ты знаешь, – обратился к ней муж, – я твердо решил, что твоя мать больше не будет жить с нами! Я куплю ей однокомнатную квартиру. Она не будет ни в чём нуждаться. Но я больше не хочу её видеть ни здесь у нас, ни в загородном доме. Я и раньше отмечал её озлобленность и алчность. Сейчас она перешла все границы. Я считаю необходимым изолировать её от наших детей. Чему хорошему они от неё могут научиться?
– Я и сама подумала об этом. Это будет вынужденный, но правильный шаг...
– Здравствуй, мама! Что звоню? Сегодня 10 лет, как умерла бабушка. Собираюсь на кладбище. Поедешь со мной? Заодно и повидаемся. А у нас дома такое...
– Нет! Никуда не поеду. Чувствую себя плохо: ночью болело сердце, а ноги вообще... Но что у тебя стряслось?
– С тех пор, как бизнес Федора разорился и мы съехали из пентхауза и продали дом, чтобы отдать долги, Фёдор сильно изменился: начал выпивать и, возможно, даже завёл кого-то на стороне. В последнее время он стал просто невыносим: пьёт каждый день, а на днях даже поднял на меня руку. Вероятно, нам придется расстаться. Ольгу пришлось забрать из частной школы – нечем платить, а Ерофей..., – дочка расплакалась, – начал баловаться наркотиками. Кажется, наша семья катится под откос.
“Почему всё так складывается – задумалась Клавдия Ивановна, когда дочка положила трубку. – Уже 10 лет живу одна. С дочкой мало общаюсь. Внуков совсем не вижу. Другие родственники со мной контактов не поддерживают. Друзей нет. Зять разорился и перестал помогать мне. Живу на скромную пенсию. Здоровье подорвано. Семья дочки рушится, а внук... За что это все мне? “
Она начала лихорадочно припоминать все свои прегрешения. Они явно не тянули... и тут... “Господи, как раз 10 лет назад я приняла на себя такой грех...!!! – руки женщины задрожали, а лоб покрылся испариной. – Наверное, то высказанное на пьяную голову проклятие неотвратимо оборачивается против меня самой и от этого нет спасения”.