На разных берегах (Часть 1). Жизнь в Союзе (Часть 2). Наши в иммиграции

– Там в коробке твой сломанный смычок, а в шкафу, вот, посмотри, – продолжала Маша, – твоя блуза, в которой ты ходил в консерваторию, и, наконец, твой костюм, который мы купили для твоего выпускного концерта. Ты помнишь?

– Ты, ты... все это сохранила? – Лисовский почувствовал, что не в силах сдержать слёз.

– Да, я сохранила всё это, но не потому, что думала о том, что это может быть одеждой будущего гения. Нет, совсем по другой причине. Просто я, я ... Теперь же я уверена, что со временем все эти вещи будут в музее и приходящие туда люди будут счастливы как бы соприкоснуться с тобой и твоей музыкой.

Лисовский сделал неловкий шаг к Маше и попытался поцеловать её руку, но, видимо, был очень взволнован и слаб. Это ему не удалось, и он чуть не упал. Женщины поддержали его.

– Извините, как я неловок, чуть не поломал цветы на подоконнике.

– Это не цветы. Здесь у нас в банках рассада помидоров. Завтра суббота, и мы должны ехать на дачу её сажать.

– Какую дачу?

– На нашу старую дачу, там в деревне. Ту, которую построил твой отец.

– Как!? Вам удалось сохранить нашу дачу? У вас не купили её новые русские? И не сожгли хулиганы?

– Да, она цела, хотя и обветшала.

– Не могу поверить! Как я рад! Сколько с ней связано воспоминаний о родителях, о детстве! Как бы я хотел её увидеть вновь! Это возможно?

– Конечно. Ты можешь поехать туда с нами.

– Боже мой! Боже мой! Я не могу прийти в себя. Я даже представить себе не мог, что она цела. Свидание с ней – это такой подарок мне! Разрешите, я сейчас позвоню моему шофёру? Миша. Мы остаёмся в Твери. Закажи номер на двоих и заезжай за мной. – Последние слова Лисовский произнёс без особого энтузиазма. Женщины переглянулись.

– Лёва, я вижу, тебе совсем не хочется ночевать в гостинице. Что, если мы постелем тебе в кабинете на твоём любимом диване, где тебе когда-то так хорошо спалось.

– Маша, Машенька...! Ты просто читаешь мои мысли. Я, я... не знаю, как тебя благодарить. Мне так нужна эта ночь в свидании с прошлым!

– Алло, Миша! Планы меняются. Можешь ночевать здесь или возвращаться домой, на твоё усмотрение, но завтра к 10:00 заезжай сюда за мной. Поедем в деревню километров за сорок.

– Как, Леопольд Янович? Вы будете ночевать в этой...

– Да, буду, и очень рад этому. До завтра.

“Видимо, болезнь начинает сказываться на его рассудке: ночевать в такой дыре и радоваться этому, жаль старика,”– рассуждал обескураженный Миша, мчась по Ленинградскому шоссе на юг по направлению к столице.

До дачи оставалось ещё несколько сот метров, а сердце Лисовского уже начало учащенно биться. Вот сейчас, за поворотом проселочной дороги покажется посеревший от времени и дождей штакетный забор и там между густых сосновых веток начнут проглядываться красные пятна черепичной крыши, а потом сам тёмно-зелёный рубленный дом с желтыми наличниками на окнах. Сколько воспоминаний связано с этим домом!

Вот причудливо изогнутая дорожка, ведущая от калитки к крыльцу мимо берёзы, посаженной родителями почти под самым окном. Их любимая берёза, дающая так много тени и единственно красующаяся своей белизной среди всегда солнечно-светлых стволов сосен. Ещё несколько шагов, и вот широкие ступени крыльца под навесом, ведущие на застеклённую террасу. Сколько раз на них сидел и играл он ещё мальчишкой! Здесь в углу у крыльца было место его верного друга велосипеда, когда он был подростком. А вот овальный обеденный стол, за которым собиралась семья и два мягких кресла: тяжёлых, громоздких, совсем не красивых, но очень удобных.

Лисовский с трудом опустился в одно из них, стараясь вспомнить ощущения комфорта, которые он испытывал, сидя в нём ранее. Но чего-то не хватало, и вдруг он почувствовал в какой-то момент сбоку касание повреждённой пружины – это было то, чего он ждал. Было поразительно, что тело, как бы минуя его сознание, запомнило эту пружину, без неё не было полноты старых ощущений.

За свою жизнь Лисовскому довелось сидеть в разных креслах: и на королевских приёмах, и в салонах “Конкорда”, и в креслах президентских номеров лучших отелей мира. Но сейчас, в этом старом кресле с поломанной пружиной, ему было хорошо, как никогда раньше. В этом доме витал дух его родителей: они очень любили его, были здесь счастливы. Так же любил этот дом и он сам.

Ещё одну ночь свидания с прошлым даровала ему судьба. По выработавшейся с годами привычке он проснулся очень рано. В широкие щели между досками ставен били яркие лучи солнца, высвечивая на дощатом полу светлые теплые полосы. Слегка шуршали ветки, и где-то совсем рядом с окном настойчиво чирикала птица. Пахло сосновым срубом.

“Совсем, как тогда в детстве, когда, проснувшись утром, я радовался наступающему дню, думал о том, что предстоит сегодня, и сердце наполнялось чувствами, которые трудно передать словами. Всё то же вокруг, но совсем другие мысли и думы”.

Лисовский тихо вышел из дома, стараясь не разбудить еще спавших женщин.

Медленно прошел по дорожке и присел на скамейку, обращенную лицом к дому. Перед ним была клумба, на которой только начали появляться первые ростки цветов, тонкие и беззащитные. Но уже зеленели первые листья на лозах плюща, обвивающих террасу. От дома и сосен легли резкие тени. На колено Лисовскому села пёстрая бабочка, словно демонстрируя красоту своего наряда.

Здесь, как и внутри дома, было всё то же, что и много лет назад, как-будто застыло время. В какой-то момент Лисовскому показалось, что вот сейчас на террасе приоткроется дверь и на порог выйдет его мать со стаканом молока в руке и позовет его к завтраку.

“Господи! Как мне здесь хорошо в этой атмосфере прошлого, как мне это все нужно, чтобы поддержать меня в том, что неизбежно предстоит. Нет! Я не поеду в Швейцарию! Никуда не поеду. Останусь здесь до конца. И когда осенью опадут листья, увянет трава и уйдёт тепло, вместе с ними уйду и я”, – решил Лисовский.

А в голове Лисовского, вне зависимости от его воли, уже начала рождаться музыка. Какие-то первые ноты, фразы, аккорды – всё это складывалось, создавая первые штрихи мелодии. Наверное, никто и никогда не объяснит, как рождается музыка, как из ничего вдруг где-то в сердце, в мозгу человека возникает то сладостное для ушей тысяч, что тревожит, зовёт, волнует, радует, но никогда не оставляет равнодушным.

Лисовский не думал, что ему будет суждено ещё раз пережить эти ни с чем не сравнимые, волнующие минуты радости творчества. “Пожалуй, я мог бы написать Реквием, – подумал Лисовский, – если бы только хватило сил”.

* * *

Осенью того же года в газетах многих стран мира появилось печальное сообщение. Вот что писала одна из них:

“Всё культурное человечество понесло невосполнимую утрату. На днях в России в Тверской области в сельской глуши в доме своих покойных родителей скончался выдающийся композитор и музыкант современности Леопольд Лисовский.