На Рио-де-Ла-Плате

Нам не запрещали переговариваться, но громко посмеивались над бессильными угрозами Монтесо. Он был уверен, что самое лучшее для нас — оказать, насколько возможно, сопротивление. Я отсоветовал ему. Пока ведь мы вообще не знали, чего от нас, собственно, хотят добиться. В лучшем случае нам вопреки желанию пришлось бы прогуляться по степи, да и только. В худшем случае дело тоже ничем опасным кончиться не могло, мы ведь не преступники. Я высказал Монтесо эти доводы и успокоил его, удержав хотя бы от бесполезного сопротивления.

Мы преодолели довольно большое расстояние, когда лошадям наконец позволили перейти на шаг. Теперь можно было поговорить. Поэтому я обратился к главарю:

— Сеньор, когда вы объявите нам цель нашей поездки?

— В лагере, — коротко ответил он. — А теперь замолкните! У меня нет настроения отвлекаться на вас в дороге!

Это прозвучало очень грубо, так орут только на бродяг и мерзавцев. Я ответил ему тем же тоном:

— Я попрошу вас быть повежливее! Вы не с батраком имеете дело!

— О том, кто вы такой, мы еще поговорим, а сейчас, если вы не замолчите, я велю вас связать.

Я умолк. Монтесо бешено заскрежетал зубами.

Впереди показались горы, то есть то, что в этих краях называют горами: гряда холмов с разбросанными на них скалами. Когда мы достигли их, то увидели по другую сторону реку, вытянутую как будто буквально по струнке.

— Это река Рио-Йи, немного ниже она впадает в Рио-Негро, — пояснил Монтесо. — Там, внизу, — лагерь.

По обе стороны реки тянулась узкая полоска из редких деревьев и кустов. Назвать ее лесом, пожалуй, было нельзя. Справа вдали я увидел ранчо. Вся остальная местность казалась совершенно пустынной. Не было видно даже ни одною стада.

Когда мы спустились вниз и приблизились к реке, я увидел всадника, медленно ехавшего навстречу. Я узнал его; Монтесо тоже, он спросил меня:

— Видите этого мерзавца? Узнаете, кто он?

— Comisario criminal. Я чувствовал, что без него тут не обошлось.

— Будь у меня ружье, я б его подстрелил.

— Что толку об этом сожалеть? Это пока немыслимо. Помолчим.

Мошенник очень почтительно приветствовал главаря. Он назвал его майором. Нас же он не удостоил даже взглядом, хотя его лицо прямо-таки сияло от удовольствия. Разумеется, он развернулся и поехал вместе с нами к реке. Там, под деревьями, они остановились и спешились.

Почва здесь была топкой, именно поэтому мы нигде и не видели пасущихся животных. Конечно, нас все еще окружали плотным кольцом, но мне хорошо было видно реку. Она была не слишком широка, но казалась глубокой.

Мы тоже оставили седла. Место, где мы очутились, выгодно отличалось от окрестностей, потому что оно было сухим и песчаным. И все же для лагеря оно не годилось. Кому захочется оставаться в болоте со зловонными испарениями и тучей всевозможных насекомых! По этой причине доблестная кавалерия, наверное, не собиралась здесь надолго задерживаться и наша участь, соответственно, должна была решиться здесь.

Кустарника тут не было, и места вполне хватило, чтобы люди, а также их лошади образовали сплошной круг, в середине которого очутились мы оба. Несколько лошадей было расседлано. Седла положили на песок, дабы они послужили сиденьями тем господам, что намеревались судить нас. Судьями стали майор, лейтенант и три других молодчика, которых, как мы услышали, именовали капитаном, старшим лейтенантом и сержантом. Бравый комиссар остановился возле них. Монтесо был крайне взволнован. Как только мы спрыгнули с лошадей, он попытался излить всю свою ярость, но я упросил его помолчать пока и подождать, что же произойдет и в чем нас обвинят.

Итак, мы стояли вдвоем и спокойно смотрели на то, как пятеро сеньоров уселись наземь и с превеликим трудом придали чертам своего лица важное выражение. Майор строгим голосом начал говорить:

— Вы, помнится, спрашивали, зачем вас везут сюда. Вы обвиняетесь в мятеже и государственной измене.

Он полагал, судя по гримасе на его лице, что этими словами прямо-таки уничтожит нас. Монтесо чуть было не рассмеялся, но я кивком приказал ему молчать и ответил офицеру:

— Кто выдвинул против нас это обвинение?

— Этот сеньор, — он показал на «полицейского инспектора».

— Это немыслимо. Обвинение не может быть выдвинуто отдельным человеком. Человек, о котором вы говорите, мог бы, самое большее, выступать в качестве свидетеля на суде.

— Именно это он и делает. А суд — это мы, причем военный суд.

— Предположим, но в данном случае вы некомпетентны. Я — иностранец, но все же знаю, что в случае мятежа и государственной измены приговор должен выноситься присяжными заседателями, а в более высокой инстанции — кассационным судом.

— Мы не нуждаемся в вашим одобрении!

— Нет, позвольте! Даже у преступника есть его неотъемлемые права, называть человека виновным можно лишь тогда, когда он будет изобличен в преступлении.

— Мы изобличим вас!

— Сомневаюсь. Будь у меня оружие, я бы вообще не стал разговаривать с вами.

Я сказал это с определенным умыслом. Нельзя было допустить, чтобы эти молодчики обыскивали меня. Я начал догадываться, что дело миром не кончится. Но что могли сделать мы вдвоем против более чем полусотни человек?

Но что-то подсказывало мне, что этих сеньоров можно перехитрить.

Итак, я сделал вид, что у меня нет никакого оружия.

— Да, ружей у вас нет! — удовлетворенно отметил он. — А ваши ножи вы сейчас отдадите.

— Нет, я их не отдам! Вы не имеете права требовать их у меня.

— Что мы решили сделать, то и сделаем, и спрашивать не будем, нравится вам это или нет. Возьмите у них ножи!

Этому приказу повиновались несколько солдат. Они подошли и протянули к нам руки. Монтесо отказывался отдать нож, но его схватили и отняли оружие силой. Я отдал им оба своих ножа, не доводя дело до столкновения. И все три ножа майор тут же сунул себе за пояс. Потом заявил:

— Я начинаю допрос и надеюсь, что вы ответите мне честно. Начнем со свидетеля. Сеньор Каррера, в чем вы обвиняете обоих этих людей?

— В покушении на убийство, нанесении телесных повреждений, мятеже и заговоре.

— У вас есть доказательства?

— Да, и неопровержимые.

— Тогда дела у пленников плохи. Итак, рассмотрим вначале покушение на убийство. Где это произошло?

— В Монтевидео, три дня назад.

— Кого намеревались убить?