На Рио-де-Ла-Плате
Шрифт:
— Разумеется, с этим мне придется согласиться.
— Нам этого достаточно. Вы хотите сказать что-то еще в свою защиту?
— Нет. Я мог бы сказать многое, но знаю, что любые мои слова будут сказаны впустую.
— Что ж, тогда мы после небольшого совещания огласим приговор для вас.
Пока они тихо переговаривались друг с другом, Монтесо, все еще лежавший на земле, шепнул мне:
— Я не понимаю, что с вами случилось. Вы ведете себя как настоящий трус! Нас расстреляют.
— Меня одного, но не вас, ведь метили они не в вас.
— Сомневаюсь.
— Я убежден
— О, если бы я внял вашему предостережению!
— Не казните себя! Так было суждено. Жаль, что вы связаны. Может быть, вы сможете освободиться. Попробую дать вам шанс для этого.
— Какой?
— Я попытаюсь убежать. Все кинутся преследовать меня, а в это время вы сможете ускользнуть.
— Это невозможно! О побеге вообще нечего думать. Вы не сумеете добраться даже до лошади! Ее увели отсюда. А если вы окажетесь в седле, то первый же, кто швырнет болас, свалит наземь и лошадь, и вас.
— Я уйду пешком.
— Вас схватят через две секунды.
— Посмотрим! Прежде всего, не отчаивайтесь. Я совершенно уверен, что убегу отсюда. Я сразу же поскачу назад, на эстансию Дель-Йербатеро…
— В полях вы в достатке найдете лошадей. Кроме того, сегодня после полудня прибудет мой брат.
— Вместе с ним я отправлюсь в погоню. Мы непременно освободим вас. Ведите себя как ни в чем не бывало! Я докажу вам, что я не трус. Я гораздо больше боюсь трех или четырех индейцев, чем полсотни этих всадников. Я непременно ускользну от них, а прежде преподам этому любезному сеньору Матео один маленький, но незабываемый урок.
Мой план был готов. В револьверах я не нуждался; достаточно было одного ножа. Я туго застегнул отвороты моих сапог, чтобы вода не проникла внутрь и револьверы остались сухими. Никто не обратил на это внимания. А индеец или траппер тут же догадались бы, что я задумал.
Господа офицеры поднялись со своих мест. По их лицам было видно, что сейчас будет объявлен приговор. Все знали, каким он будет; на физиономиях присутствующих застыло не волнение, а простое любопытство. Всех интересовало только одно — как я восприму свою участь. Тем временем я приготовился. Убежать можно было лишь одним способом — по воде, это спасло бы меня от болас. К тому же вряд ли кто-то из этих людей сравнился бы со мной в плавании. Река была глубока, но неширока. Чтобы ее переплыть, надо было всего дважды, вынырнув из воды, глотнуть воздуха. Что же касается моих вещей, которыми завладел майор, то я не собирался оставлять их ему. Он убрал их в свои карманы. Я был уверен, что легко заполучу их назад. Конечно, великолепный мундир майора при этом не мог не пострадать. Но, увы, чувства, что обуревали мое сердце, мешали отречься и от денег, и от часов. Не отказывался я и от своей лошади, хотя завладеть ею сейчас не было никакой возможности. Но все равно, ради Монтесо мне пришлось бы вернуться к людям, владеющим болас.
Раздался голос майора:
— Высокий и досточтимый военный суд принял решение, и я, как его председатель, обязан возвестить следующее: во-первых, признать необоснованным обвинение сеньора Монтесо в покушении
на убийство, но осудить оного за нанесение телесных повреждений. Как выяснилось из документов, обнаруженных у него, он виновен в содействии государственной измене. Поскольку осуществить задуманное не удалось и речь идет лишь о содействии, то обвиняемый приговорен к десяти годам строгого тюремного заключения. Следует как можно скорее доставить его в тюрьму.— Я был прав? — тихо спросил я Монтесо. — Они совсем не в вас метили.
— Возможно, они добиваются солидного выкупа!
— Весьма вероятно.
— Во-вторых, его соучастника, подлинного зачинщика преступления, хотя и следует признать невиновным в нанесении телесных повреждений, но надлежит осудить за покушение на убийство и изобличенную государственную измену. Судьи по зрелом размышлении пришли к единому мнению и вынесли ему смертный приговор. Приговор будет немедленно приведен в исполнение, а именно посредством пороха и свинца.
Все взгляды были обращены на меня. Я сделал вид, словно не замечаю это.
— Намерены ли осужденные сделать какие-либо замечания по этому поводу? — спросил офицер.
— Нет, — ответил Монтесо. — Все, что я собираюсь сказать, вы услышите потом.
Его голос дрожал, а лицо было бледно. Он, пожалуй, беспокоился за меня так же горячо, как и за себя, ведь многое для него зависело от успеха моего побега. Я же был спокоен. Это давно известный феномен психики человека: когда наступает долгожданная опасность, страх пропадает. Например, ученик может умирать от страха перед экзаменом, но как только ему задают первый вопрос, он обретает уверенность.
— А вы, сеньор? — спросил меня майор.
— Я должен заметить, что вообще не признаю вас за своих судей. Вы не имеете права выносить приговор даже гражданину вашей страны, а тем более иностранцу. Гражданин страны может апеллировать в более высокие инстанции; таким образом, о немедленном исполнении приговора не может идти речи. Ну а поскольку я иностранец, я требую, чтобы случившееся было доведено до представителей моей страны.
Как я и думал, все засмеялись. Однако майор ответил мне:
— Я уже говорил вам, сеньор, что подобные возражения совершенно бесполезны. Есть у вас еще какие-либо замечания?
— Да, у меня, безусловно, есть несколько пожеланий.
— Сообщите нам их. Возможно, мы их исполним.
— Сколько мне еще осталось жить, сеньор?
Он вытащил мои часы, посмотрел на них и ответил:
— Допустим, еще четверть часа. Вы успеете приготовиться к этому времени?
— Конечно. Я хотел бы умереть как кабальеро, с открытыми глазами, и не надо меня связывать!
— Я не могу вам этого позволить.
— Почему нет?
— Это против правил. Вам свяжут руки и закроют глаза платком.
— Тогда мне хотелось бы, по крайней мере, увидеть место расстрела.
Он оглянулся. Взгляд его остановился на дереве, росшем неподалеку от берега. Оттуда в три прыжка можно было броситься в воду.
— Дерево вон там вас устраивает? — спросил он, указывая туда. — Вы сможете прислониться к дереву, а мои люди поточнее прицелятся.