На рокадном направлении

– Товарищ капитан, выехав на дополнительный осмотр, я снял отпечаток ладони с входной двери на уровне замка. Сравнительным исследованием установлены совпадающие признаки папиллярного узора следа ладони руки на дверном полотне и имеющегося в картотеке оттиска ладони левой руки ранее судимого Титковского Сергея Дмитриевича, – раскрыв папку, он шагнул вперёд и протянул Ермакову лист бумаги: – Вот официальное заключение.

– Отлично! С чем вас всех и поздравляю! – с удовлетворением сказал Лавр и обвел коллег весёлым взглядом: – Надеюсь, рассказывать, что делать дальше, не нужно?

Когда все вышли, ему вдруг стало грустно. Закрыв глаза, он представил, как сейчас ребята приедут на адрес. Оставив машину за пару кварталов, выйдут, найдут участкового, выяснят обстановку, а потом проведут задержание. Ермаков зажёг папиросу, подошёл к окну и, не приближаясь, издали стал наблюдать, как сотрудники садятся в новенькую служебную эмку, которую он с боями добыл для уголовного розыска.

Лавр открыл форточку, и осенний воздух сразу заполнил прокуренный кабинет, принеся с собой запах костра, который во дворе развёл дворник, сжигавший опавшую листву. Пряный, горьковатый дым навевал печаль. «Вот и осень», – он грустно посмотрел на голые ветви деревьев.

Виктор уверенно открыл переднюю дверь и сел рядом с шофёром. «Начинает руководить, – подумал Лавр. – Ну что ж, наверное, это правильно. Пусть сразу берёт быка за рога».

Проводив взглядом лихо выруливший автомобиль, он вернулся к столу и начал разбирать бумаги, ожидая возвращения группы. Увлёкшись привычной работой, Лавр не услышал, как в кабинет вошли оперативники. По огорчённым лицам он сразу понял, что они проехались вхолостую. Виктор, повесив кепку на крючок, раздосадовано покрутил головой:

– Встретились с участковым. Он сказал, что Титковский дома появляется редко, можно сказать, не проживает. Мать, Валентина Борисовна, живёт одна, портниха-надомница, точнее, не портниха, ремонтирует и перелицовывает одежду. Я группу отправил в машину, а сам с участковым зашёл в квартиру.

– Частный сектор или квартира?

– Общий двор на четверых хозев. Говорят, что раньше весь двор её был, а потом уплотнили.

«Валентина Борисовна, портниха, домик», – какие-то обрывочные воспоминания мелькнули в памяти, и он спросил:

– Адрес там какой?

– Насыпная, 35, – ответил Виктор. – У неё две небольшие комнаты, живёт одна, никаких предметов мужского присутствия на виду не было, но, – он сделал небольшую паузу, – при осмотре в вещах, лежавших около швейной машинки, я обнаружил две женские кофты и блузку. По описанию, кофты, судя по всему, появились после кражи на Октябрьской, а блузка – на Чапаева. Я их изъял, вечером поедем к потерпевшим на опознание. Она пояснила, что сын вчера в обед заглядывал и оставил в подарок. Соседи показывают, что Сергей появляется редко. Может не навещать мать неделями, а то и месяцами. Оставлять засаду нецелесообразно. Сегодня пройдём по всем злачным местам, ну и с нужными людьми пошепчемся.

Погружённый в заботы о предстоящем увольнении, Лавр не придал значения неясным ассоциациям. Если бы Ермаков порылся в памяти, то обязательно вспомнил бы портниху с Насыпной улицы, которую знал ещё с 1907 года, когда его, молодого станового пристава прикомандировали к Екатеринодарскому сыскному отделению, где он и познакомился с Александром Петровичем Пришельцевым и навсегда связал свою жизнь с уголовным розыском.

***

В далёком 1907 году Валентина Борисовна Титковская была известна в Екатеринодаре как мадемуазель Жанетта, трудившаяся в заведении «Золотой якорь» у мадам Пирожковой. Родив от уголовника по кличке Митрич ребёнка, она уехала к родителям в станицу, а через некоторое время объявилась в Екатеринодаре. Купила небольшой домик, занялась ремонтом одежды и смогла сколотить кое-какой капитал. Валентина Борисовна, имевшая добрый и отзывчивый характер, очень любила сына. Все заработанные деньги она тратила на него, стараясь, чтобы мальчик ни в чём не нуждался. Но, к сожалению, Серёжа полностью унаследовал характер отца. Тщедушный, слегка горбатый, с мелкими, неприятными чертами лица, он рос злобным и жестоким. Валентина Борисовна видела Митрича всего раз в жизни и не знала даже его полного имени, не знала и того, что он ещё до рождения ребенка был убит в тюрьме. Однажды, когда подросший Серёжа спросил, кто его отец, мать, промокнув глаза уголком цветастого платка, рассказала трагическую историю, об утонувшем моряке. Предупредив очередной вопрос, она вновь вытерла невидимую слезинку и добавила, что у неё даже карточки не осталось, а Серёжа случился от огромной неземной любви, такой внезапной, что они даже не успели обвенчаться, должны были сделать это после возвращения из дальнего похода, но судьба распорядилась иначе… Мальчишка был очень впечатлен этой историей и на следующий день, в память о героическом отце, стянул в соседском дворе тельняшку, которую стал носить не снимая.

К моменту встречи с Лёхой Матросом он уже был полностью сформировавшимся мерзавцем, правда, не имеющим ещё криминального опыта. Профессионального бандита, по иронии судьбы тоже носившего тельняшку и действительно служившего на флоте, он принял с обожанием. Сергей сразу и безоговорочно проникся воровской верой и готов был идти за Матросом в огонь и в воду. Он уже представлял, как войдёт в камеру и на «прописке» с достоинством расскажет о совместных делах с «уважаемым и авторитетным человеком».

Однажды Лёха взял его с собой на малину. Когда ему сделали замечание, что он привёл незнакомого сопляка, Матрос, положив руку ему на плечо, сказал:

– Это правильный жиган, я за него мазу тяну. Пройдет пяток-десяток лет, гордиться будете, что за одним столом с ним сидели.

Ошалевшего от счастья Сергея посадили за стол, и он впервые попробовал водку, а потом, когда одна разбитная ярко накрашенная девка, показавшаяся ему безумно красивой, подвыпив, затянула за занавеску, он понял, что будет только вором. В тот вечер Сергей с грехом пополам стал мужчиной, и в его неокрепшем мозгу накрепко сформировался жизненный принцип: «Хочешь пить, любить и жрать, нужно много воровать».

Через два дня Матроса застрелили у него на глазах. Сидя за надгробием какого-то почившего в бозе присяжного поверенного и закусив до крови кулак, Сергей в оцепенении смотрел, как сильный и дерзкий Лёха Матрос ничком лежит на земле, нелепо подогнув ноги, и вокруг его головы расплывается, смешиваясь с пылью, красная, густеющая на глазах лужа крови. Просидев до темноты в кладбищенских кустах, Сергей вернулся домой, а на следующий день, подговорив приятеля, ночью взломал замок в соседской квартире, зная, что хозяева уехали в станицу.

Первая кража их окрылила. Они с успехом обчистили ещё две квартиры, возомнили себя настоящими ворами и решили залезть в продуктовый магазин, но там им не повезло: старенький сторож, воевавший ещё в Русско-японскую войну, о существовании которого они не подозревали, направил на них древнюю двустволку и предупредил, что каждому достанется как раз по одной пуле. Уложив воришек на пол, он свистком вызвал проходивший неподалёку милицейский патруль. На суде Сергей смог разжалобить народных заседателей печальным рассказом о том, что, прочитав где-то о шоколаде, очень захотел попробовать. На вопрос судьи, как называется эта самая книга, он разразился слезами и смог уйти от коварного вопроса, потому что ничего никогда в жизни не читал. Учитывая чистосердечное раскаяние и молодость, им дали условный срок.

Поблагодарив судью за проявленное великодушие, Сергей в тот же вечер, не откладывая в долгий ящик, снова обокрал квартиру. Со временем из домушника он переквалифицировался в налётчики. Когда они ночью попытались проникнуть в ломбард, вахтёр успел застрелить одного из бандитов и нажать тревожную кнопку. Сергей не раздумывая выстрелил ему в голову, и в это время в зал ворвались милиционеры. Услышав грохот сапог, он успел отшвырнуть ещё дымящийся револьвер и поднять руки.

У Ермакова, внимательно изучившего утром протокол осмотра и схему места происшествия, возникли вопросы. Месторасположение тел и револьвера вызвали у него сомнения в том, что стрелял убитый преступник. Он вызвал одного из оперативников, принимавшего участие в задержании: