Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Весна, — задумчиво проговорил Собакарь.

— Весна.

— А у нас рожь сейчас уже во какая! — Малов показал ладонью с пол–аршина от палубы. — Только, бывало, снег с земли, а управляющий уже гонит всех в поле. Походишь за сохой день, намаешься. К ночи упадёшь на землю, а она, родимая, парует, теплом отдаёт, да так пахнет, аж голова кругом идет… И забываешь, что и земля эта не твоя и что работал ты на барина.

— По–людски не доводится пожить, — грустно сказал Собакарь.

— Что правда, то правда! Не ведаем — для чего живём. Ты вот, Никита, сам сказывал — всю жизнь в войске прослужил, с

турками бился, Березень брал, с самим Суворовым Измаил–крепость штурмовал, до полкового хорунжего дослужился. А что у тебя есть? Хозяйство вшивое, да и то без хозяина. Хуже, чем у кобеля бездомного. Того хоть на привязи не держат. И мне такая судьбина заказана, коли не срубает меня какой кызылбашец, — сказал Дикун.

Собакарь, словно от зубной боли, замотал головой. Ему припомнилась завалюха–хата, голопузые ребята, укутанные в бог весть какую дрянь…

— Ты мне, Федор, душу не мути, мне и без того тошно, — выкрикнул хорунжий. — Была б у меня сила…

Ветер крепчал, свистел в снастях, хлопал парусами. Фрегат качало все сильнее.

Леонтий сказал вполголоса:

— Сила есть, да храбрости мало. Мнится мне, что казаки только на язык вострые, а на деле…

— То ещё бабушка надвое сказала, — возразил Дикун.

— Может, и твоя правда. У нас в деревне вот тоже, пока не пришёл Петр Федорович, только по-за углами шептались, да и то страшились, чтоб барин либо управляющий не прослышали. А опосля кой-кто и за топор взялся…

— А ты?

Леонтий не ответил.

Он потянулся, глянул на сумерки, окутывающие берег, и проговорил:

— Спать пора, пошли в трюм!

Густой храп висел в кромешной темени трюма, едко пахло потом, кто-то разговаривал во сне. Разбросав свитку, Леонтий улёгся у трапа на грязный пол. Ему не спалось, он долго ворочался с боку на бок, старался забыться. Как всегда, в ночной тишине ему вспоминалась дочь, её лицо, перекошенное смертной мукой…

Кто знает, сколько пролежал он — час ли, два.

Ему стало душно. Накинув на плечи свитку, Малое поднялся на палубу и жадно глотнул свежий, солоноватый воздух. Ветер перестал дуть, и море, словно отдыхая от бешеной пляски, было неподвижным. Огромный, чистый, расписанный звёздами полог раскинулся над головой. Вдали на судах горели сигнальные огни.

Леонтий склонился на борт и долго слушал мягкие всплески воды. Море рассказывало о чём-то, и Малову припомнилась песнь старика гусляра о Степане Тимофеевиче Разине:

Вы поедемте, ребята, Во сине море гулять.

«Вот бы быть с ним, со Степаном Тимофеевичем! — подумал Леонтий. — Повернуть бы все корабли, всю буйную казачью силу, да и ударить — на Астрахань, на Царицын… И дальше пойти… Чтоб не плакали больше от горькой обиды мужицкие дочери. Чтоб и семени проклятого барского на берегах Волги не осталось! — Леонтию стало жарко от этих мыслей. — Только б начать…»

Тут, на палубе, и застал Малова рассвет. Один за другим на свежий воздух из трюмов выходили заспанные казаки. Дождавшись Федора, Леонтий отвёл его в сторону.

— Слушай, Федор! А что, ежели захватить сейчас фрегат и податься на Астрахань да Царицын, люд поднять городской — и вверх по Волге? То веселее было бы, чем на

кызылбашцев идти…

Дикун бросил хмурый взгляд на Леонтия и вздохнул.

— Ничего с этого не получится!

— Почему?

— Не выйдет! Не пойдут казаки на такое дело.

Если и возьмёмся мы за пищали и сабли, так на Кубани. Мы на старшин злые, вот на старшин и поднимемся. А на Волгу нам не с руки. Не одолеть нам всех панов…

— Одним казакам не одолеть, — согласился Леонтий. — А с нашим братом… Петр Федорович царь был и то нас, крестьян, в своё войско звал. А Разин? Вот и нам мужиков поднять.

— Нет! — Дикун покачал головой. — Пугач и Разин ничего сделать с панами не могли, а ты о таком помышляешь…

А на кораблях, как искра в сухой мякине, тлело начавшееся ещё с Астрахани тайное недовольство. И причин к нему было хоть отбавляй. Когда в начале мая к астраханской пристани подошёл флагманский фрегат «Царицын» с транспортными судами и черноморцы начали погрузку, один из казаков сорвался с трапа в Волгу. Плавать он, видать, не мог и камнем пошёл на дно.

— Не миновать беды! — шептались бывалые астраханцы. — Мало кто домой из этого похода вернётся, многих мертвяк за собой потянет…

И правда, дня не проходило, чтобы кто-либо из казаков не погружался навеки в морскую пучину. От лихорадки умерло четверо. Еще один в море упал. От живота человек десять померло.

«Все помрём, коли назад не воротимся! Офицерам да старшинам — горя мало, они винище лакают. А нам гнилую воду дают, от неё и лихорадка, и другие напасти!»

«Назад надо поворачивать!» — шептались казаки.

Дошли слухи об этих разговорах до контр–адмирала Федорова. Встревожился он, позвал к себе Головатого. Тот явился немедленно. Вошел в адмиральскую каюту чуть сутулясь, большой, грузный, с отвисшими усами, уселся в обтянутое красным плюшем кресло.

— Антон Андреевич, ведомо ли вам настроение казаков? Большое беспокойство оно у меня вызывает.

Головатый спрятал улыбку в пушистых усах.

— Моим казакам, господин адмирал, ваш морской климат не по здоровью пришёлся. От этого они и в разговор пускаются. Погодите, сойдём на берег, куда все денется.

Федоров поджал тонкие губы, покачал головой.

— В хорошем войске первое дело — послушание.

— Казаки не монахи–послушники, — насмешливо возразил войсковой судья. — Матушка–царица знает, что за войско — черноморские казаки. Так что не вам, господин адмирал, их позорить.

На бледном лице контр–адмирала проступили багровые пятна. Сдержав гнев, он пожал плечами.

— Смотрите сами! Мое дело упредить. Вы хоть и числитесь под моим началом, но сами немалый опыт имеете и указывать вам я не берусь.

— Добре, добре! — миролюбиво согласился Головатый. — Не извольте беспокоиться. На берегу я смутьянов велю киями поколотить. А за упреждение покорно благодарствую.

— Я бы, Антон Андреевич, может, и не обратил бы вашего внимания, да смутьяны стали сеять семя недовольства в матросских кубриках, — тихо, почти шёпотом заговорил адмирал. — Боцман донёс, вчера он слышал, один хорунжий, как его… — Федоров взглянул в тетрадь. — Ага! Со–ба–карь! Так вот этот Собакарь говорил, что ваши старшины и наши флотские офицеры над людьми измываются…

Поделиться с друзьями: