На санях

Вся «команда» будто застыла. Баклажан потихоньку пятился, его сумка осталась на снегу. Фред часто моргал. Башка — он был туповат — хлопал глазами.

— Выпили уже всё, — сказал Сова, пнув ногой пустую бутылку. — Сорри.

— Чё? — быстро повернулся к нему плюшевый. — Как ты, баклан, меня назвал?

И оскалил кривые зубы, когда Сова отшатнулся.

— Шучу. — Выплюнул папиросу. — Дай покурить, будь земелей.

Поглядел на протянутую пачку «мальборо».

— Америка! Херасе. Я на пацанов возьму.

И выгреб все сигареты, горстью.

— Конечно. Курите, — пробормотал Сова. Он сейчас был не похож на ройялти. — Мы бы и водкой поделились, но кончилась.

— А это у вас чё? — Урка поглядел на сумку. — Ну-ка гляну.

Он подошел, наклонился.

Тут проснулся Башка.

— Алё! — заорал. — Не лапай, не твое!

Подскочил, схватил плюшевого за руку. Тот коротким ударом снизу вмазал Башке по носу, потом локтем другой руки сбоку, в ухо. Башка бухнулся прямо на сумку. Зазвенело.

— Спокуха! — проворно развернулся урка, дуя на кулак. — Ваш кореш сам полез, я его не трогал. За то, что он на меня попер, по хабарику с рыла.

Лёха сидел на земле, мотал головой, из носа текла кровь.

У Марка в висках стучало. Единственный раз в жизни он дрался в седьмом классе, с гадом Коршуном, и «дрался» — одно название. Получил под дых, согнулся от боли, и Коршун лупил его, беспомощного, по щекам, наотмашь. А все стояли и смотрели.

Хуже этого ничего быть не может — когда тебя бьют, и ты даже не сопротивляешься. Он тогда дал себе клятву, на всю жизнь, что такое никогда не повторится. И сейчас больше всего испугался, что эту клятву нарушит.

Поэтому, не давая себе закоченеть от ужаса — а тянуло — Марк не своим, истошным голосом крикнул:

— А ну отвали!

И по-дурацки — сам тут же понял — выставил вперед правый кулак. Будто это спортивное соревнование, и в руке рапира.

Жуткий тип с интересом уставился на Марка. Вперевалку, но проворно подкатился. Протянул удовлетворенно:

— База-аришь.

Вблизи от него пахло чем-то кислым, гнилым. Как от слесаря-водопроводчика, который недавно приходил чинить засор в уборной. Крепкая рука взяла Марка за пальто, пониже горла.

В ожидании удара он зажмурился.

— Этта чего тут у нас? — послышался удивленный голос.

От деревьев неторопливо шел Серый. Встал посередине. Поглядел на шпану, полукругом обступившую костер. Остановил взгляд на плюшевом.

— Эй, пузырь, а ну ко мне.

— Ты чё, борзой? — спросил урка, выпуская Марка.

— Ко мне, я сказал. — Серый говорил негромко. — А то я к тебе подойду. Сломаю обе руки и одну ногу. Чтоб тебе потом было, на чем до параши прыгать. А если сам подойдешь — только зубы выбью.

— Ты чё, — повторил урка. Он уже не казался Марку страшным. — Твои первые начали.

Самое поразительное, что остальные молчали, не встревали.

— Ладно, пацаны, без обид, — сказал плюшевый. — Расходимся.

Опасливо глядя на Серого, попятился, махнул своим рукой, и через несколько секунд вся кодла растворилась среди елей, будто ее и не было.

Серый склонился над Башкой, зачерпнул снега, залепил расквашенный нос.

— Держи, пока течь не перестанет.

— Уф, — выдохнул Сова. — Хорошо, что ты, Серый, не срать ходил. А то нас бы всех тут на хрен замочили.

Марк смотрел на Серегу Щербака будто впервые. Теперь понятно, почему Сова принял в «команду» этого пролетария. Действительно — Азазелло.

А потом Сова сказал такое, что у Марка погорячели щеки:

— Все в портки наложили, один Маркс не забздел. «Отвали», говорит.

— Молодец, — кивнул Серый. — Учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Гасим что ли, костер? Нам через всю Москву переться. Блинков с водочкой охота.

— Хрена, — трагическим, гнусавым голосом простонал Башка. Он сунул руку в сумку, побренчал там осколками, понюхал пальцы. — Все четыре вдребезги… Чего делать будем? На кой блины без жбанки…

Последовало обсуждение, в котором Марк не участвовал. Он смаковал момент. Неважно, что внутренне перетрусил и, не появись Серый, был бы позорно избит. Важно, чтo видели остальные. В конце концов князь Андрей при Аустерлице тоже только пробежал немного со знаменем. Вот теперь он в «команде» себя крепко поставил. Фред с Баклажаном, да и Башка съехали вниз, ну а Серый… С телохранителем не дружат, его держат для защиты.

Башка звал ехать к трем вокзалам, взять водяры у таксистов. В маге перед закрытием все равно не купишь, весь пипл ломанул после работы.

— Не, — поморщился Баклажан. — Я домой, с меня на сегодня приключений хватит.

Без него проект с вокзалами провалился. Серый, Башка и Фред порылись по карманам, все вместе не наскребли и пятерки. Марк соврал, что он вообще пустой. Одно дело — есть блины на внешторговской квартире в Кунцево, и совсем другое — жрать водку в привокзальной подворотне. По Башке было видно, что до дома он не дотерпит, его от мордобоя и недопоя прямо трясло.

— Значит, банкет отменяется, — резюмировал Сова. — Трояк мне нужен на тачку.

Он всегда подкатывал к универу на такси или на бомбиле, про метро высокомерно говорил: на лоховозке не езжу.

От парка дошли до Рязанского проспекта.

— Маркс, ты где живешь? — спросил Сова, когда прощался с «командой».

— На «Фрунзенской».

— О, почти сосед. Я на Зубовской. Давай со мной, подвезу.

Фред жил на Речном, один раз на первом курсе Марк побывал у него в гостях. Баклажан — в доме казахского постпредства на Курской. Серый — в общаге на Ленинских. Башке предстояло пилить в Кунцево с двумя пересадками. Вообще-то до кольцевой можно было прихватить любого из них, но Сова не предложил. Даже Серому, хотя тот был герой дня.

Удивленный и — чего от самого себя скрывать — сильно польщенный, Марк стоял, смотрел, как Сова ловит тачку. Это заняло полминуты, не больше. Около парня, одетого во всё заграничное, почти сразу остановился драный «москвич», но Сова садиться в него побрезговал, махнул рукой: катись, катись. Договорился с шофером «волги». Кивнул Марку. Сели.

Тут-то всё и объяснилось.

— Слушай, Маркс, такое дело, — почти сразу начал Сова, вполголоса. — Твой фазер член Союза писателей, так?

— Ну.