На сопках Маньчжурии

Солнце клонилось к полудню и Аркатов начал обход злачных общедоступных мест: харчевни, дешёвые столовые, третьесортные трактиры. Тут обычно ошивались любители пропустить рюмашку ханьшина (русские называли «хана») или выпить кружку пива. Площадная брань вперемешку с матюками и тоскливой песней — отличие российских эмигрантов. Китайцы не имели удачи показываться на миру нетрезвыми. Для них перепой значил «потерю лица» — равносильно осрамиться не только самому, но и всему роду до «надцатого» колена.

Он настиг Платона Артамоновича в харчевне «Таверна». Тот сидел у входа под бледной лампой в кругу грузчиков. В высоких бутылках искрилось янтарное пиво.

— Урядник! — Скопцев вышел навстречу, облапил Аркатова. — Садись в компанию! Откуда выщелкнулся?

— Из того места, что и ты!

Аркатову не нравилась «Таверна». Он поправил картуз с твердым козырьком. Затянул узел галстука, повёл глазами на выход. Скопцев понял его, бросил на стол два гоби.

— За меня, братва! У нас с полчком наметилась свиданка!

Вдвоём покинули харчевню.

— Ты Кузовчикова давно видел? — спросил Аркатов. — Втроём залиться бы, как землякам…

— Как раз сегодня утром сошли с одного трамвая! Ваня — на элеватор, а я — в Ковши… — Скопцеву была приятна встреча с однополчанином. Нечасто случалось побыть вместе казакам. Поговорить по душам.

Налетел с Участковой улицы вихрь и жёлтая пыль закурилась на проспекте Сюя.

— Скольково помню себя за границей, столько жёлтая гнусь сопровождает меня! Ну, наказанье Божье!

— Хорошо б пристегнуть Кузовчикова в компашку!

— Айда! — Скопцев ускорил шаги.

На их удачу Кузовчиков, закончив урок на погрузке соевых бобов в вагон, спешил по Тюремной к трамваю.

— Братки! Изот? Ну и ну! — Иван Спиридонович хлопал себя по бокам. — Какими судьбами?

Обнялись по-братски. Расцеловались троекратно, как водилось на Руси.

— Обмыть! Обмыть свиданку! — Скопцев явно рассчитывал на угощение урядника.

— К Чурину завалиться?.. Кошелёк маловат! — проявлял нерешительность Аркатов.

— На левый берег! — загорелся Кузовчиков. Просторная куртка его голубела на солнце, выделявшем потёртости рукавов. За поясом — брезентовые рукавицы. На ногах плетёнки на китайский манер. Тёмные волосы, словно присеенные пылью хлебных лабазов.

— Прохладно на берегу! — возразил Аркатов.

— Там подешевше! — Кузовчиков прямо-таки сиял в кругу земляков. Тугим комком распирали нашивной карман только что заработанные гоби. — Недавно гужевались с дружками в «Привале трёх бродяг». Шик-блеск: красота!

— Уступим гужееду! — засмеялся Аркатов.

У «Яхт-клуба» на песке лежала плоскодонка. Перевозчик на ломаном русском спросил:

— Понузай, капитана?

— До-шао — чэнь саньпань? — Аркатов потёр палец о палец, указывая на лодку. — Сколько?

— Шибко мало, капитана… Твоя ехать, моя возить. Чэна мало…

— Да пусть везёт, китаёза замурзанная! — Кузовчиков толкал лодку на воду.

Саньпаня отчалила, пластая мутно-рудую Сунгари.

— Бери ложки, бери хлеб — собирайся на обед! — горланил Скопцев, раздувая ноздри в нетерпении.

— Бери ложки, бери бак, если нету — иди так! — подхватил Кузовчиков, опасно раскачивая плоскодонку.

— Ванька, глянь-ка — пупырь летит! — скалил зубы Скопцев.

— Чем занимаешься, Иван Спиридонович? — спросил Аркатов.

— Моя таскала. Его наваливала! — смеялся Кузовчиков. Ему явно улыбалась судьба: вызов к сотнику, встреча однополчан! Свежий ветер лохматил его бороду.

— Зальёмся к «Деду-виноделу»! — покрикивал Скопцев. — Там пельмени знатные. Кочанная квашеная капуста — пальчики оближешь, объедаясь!

— А, может, в трактир «Вася, заходи»? — вспоминал Аркатов названия левобережных питейных заведений.

— Не-е! «Дед-винодел» — аллюр три креста!

Лёгкое строение дачного типа нависало над берегом. Красочная, от угла до угла, вывеска с аршинными буквами: «Дед-винодел». И на манер китайских полотнищ отвесно броский плакат с нарисованной бутылкой вина и словами в стихе:

«Кого-то нет, кого-то жаль, «Империаль» умчит вас вдаль!».

Казаков на пороге встретил китаец глубоким поклоном:

— Добло шанго, нас кушай!

В его сопровождении однополчане проследовали через весь зал и заняли столик под искусственной пальмой.

— Байцзю? Смилнова? — подбежал половой с полотенцем через руку.

— Не-е, хана сегодня не годится! — запротестовал Скопцев.

— Ши, хао! — Половой уставился на него, посчитав Платона Артамоновича заводилой.

— Давай смирновскую! — коротко бросил Аркатов.

— Пойду сполосну руки! — Скопцев скрылся в закутке.

— Ваша капитана, чэни еси?

— Деньги есть! Быстро, ходя! — Аркатов снял пиджак и положил на свободный стул рядом с собой. — Мечи на стол поболее капусты в кочанах. Пельмени, мясо жареное…

— Шанго, капитана! Капуста класна, как рака… — Половой побежал на кухню.

— У нас, сажая капусту, приговаривают: не будь голенаста, будь пузаста, не будь пуста, будь густа, не будь красна, будь вкусна, не будь стара, будь молода, не будь мала, будь велика!

От долгого говорения Кузовчиков поперхнулся, махнул рукой:

— Где же смирновская, чёрт побери!

— Был не в грош, день да хорош! — Скопцев вернулся к столу, плюхнулся на стул. — С утра горло пересохло!..

Официант поставил на стол графин с водкой. Кувшин кваса. Тарелку с кочанной квашеной капустой.

Аркатов потрогал графин, удовлетворённо сказал:

— Братва, со слезой смирновская! Стекло замутнело. — Он налил лафитники. — Большевикам и не снилась такая!

— Хлеб подкачал! — Скопцев отломил корку. — Ржаного бы, с душком подовым…