На ступенях

Тревога начала перерастать в панику, когда она почувствовала крупную дрожь в теле Зои. Лидия больше не хотела входить в храм, само его здание уже вызывало страх, и страх не почтительный, сопряжённый с восхищением, а тот же страх загнанного зверя, что она каждый день испытывала два последних года. Тревожилась она не напрасно. Сразу же после того, как за тремя девочками затворились двери храма, люди в черных плащах с капюшонами растащили их в разные стороны. Именно эти чёрные люди выносили из храма на ступени воду для девочек и бросали им хлеб, поэтому их, вроде бы, не стоило опасаться. А теперь они в дверь, расположенную налево от входа грубо втолкнули Зои и третью девочку, а Лидию, забросили в коридор направо и, закрыв дверь огромным ключом, потащили, не обращая ни малейшего внимания на громкие мольбы отправить её туда же куда и двух других девочек. За поворотом открылась длинная галерея, скудно освещённая факелами, по которой Лидия шла уже без сопротивления, уяснив, наконец, что оно бесполезно.

Её передали с рук на руки стоявшим в смиренных позах женщинам, которые тут же принялись возвращать новенькой человеческое обличье. Лидию долго мыли, потом чем-то пахучим растирали её тщедушное тело, голову побрили и покрыли замысловато завязанным платком. Всё время, пока её приводили в должный вид, Лидия беззвучно плакала, но смиренные женщины, вроде бы заботившиеся о ней, никак не пытались утешить её, не задавали вопросов и вообще не произносили ни слова. Может быть, у них отрезали языки, сквозь отчаяние смутно подумалось Лидии — от храма она теперь ожидала чего угодно.

Новая одежда оказалась яркой, всех цветов радуги, из-за неё первый период своей жизни в храме Лидия называла радужным, хотя правильно он именовался первой ступенью. Да, это была ещё одна ступень, только внутри храма.

— Радужный период некоторым образом походил на человеческую жизнь. Ели мы за столом, а не как звери, на грязных ступенях вырывавшие хлеб из рук таких же голодных девчонок, спали на мягких лежанках, могли мыться сколько угодно. У нас было много свободного времени, и мы могли им распоряжаться в отведённых пределах. Это было совсем не то, что на ступенях: там, если даже в данный момент у тебя не было «паломника», ты не могла по-настоящему отдохнуть, потому что знала, что «мужчина может случиться в любую минуту». Да и самих этих «паломников» было совсем немного, не то что на ступенях, когда их приходило без счёта с утра до позднего вечера. Действительно, это походило на человеческую жизнь, но в том-то и дело, что только походило. В каком-то смысле на ступенях мне даже было легче: там работала логика кошмара, неприменимая в обычной жизни. И там у меня была Зои.

В свой первый «радужный» год я не забывала о ней ни на минуту, она была первой моей мыслью, когда я просыпалась и последней, когда засыпала. Однажды мне удалось сформулировать, несложную, казалось бы, вещь, но в том моём состоянии с отключенными мозгами просто прорывную: я люблю Зои. Ради человеческого тепла стоило выживать на ступенях, а теперь этот смысл был утрачен. Нормальное чувство, к тому же названное словом, сделало моё существование в первый радужный год невыносимым. Придумавшие этот (эпитет, удаленный самоцензурой) цирк, вероятно, полагали, что на ступенях их зверушки должны разучиться чувствовать что-либо кроме усталости и голода. И «Великие» неспешно заполняли вакуум в наших душах своей галиматьёй про великую миссию служения богине. Как же я ненавидела этих лицемерных ублюдков! Даже сильней, чем на ступенях.

— Позволь прервать твою эмоционально насыщенную речь, Лидочка. Кое-что мешает мне воспринимать её... нет, не то чтобы совсем без внутреннего сопротивления, оно останется в любом случае...скажем так, без чрезмерного внутреннего сопротивления. Хорошо известно, что в храмы Афродиты, ну, или Венеры, или кто там был за главную... впрочем, это неважно... в храмы, в которых практиковалась ритуальная проституция, девочек добровольно приводили родители. Стать храмовой служительницей считалось большой честью, даже, кажется, что-то вроде конкурса родителей на эти места существовало. Как-то не верится, что вменяемые люди могли желать своим дочерям того кошмара, что ты тут живописуешь. И не может такого быть, чтобы о безобразиях в храмах любимой римлянами богини в истории не сохранилось никаких свидетельств.

— А ты слышал, как я произносила имя богини?

— Разве не произносила?

— Я не знаю её имени, и не знала никогда. Один раз я мельком случайно увидела её скульптурное изображение... голова со множеством идущих из неё то ли рогов, то ли лучей... больше ничего не помню, но на Афродиту никак не тянет. К тому же я не уверена, что храм, в котором мне выпала честь обретаться, находился в пределах Империи. Во всяком случае, до Рима нам оттуда на конной тяге пришлось добираться очень долго, не знаю как долго, но долго. По этой долгой дороге произошло ужасное событие — был убит мой...

3

— Давай, о битвах в пути ты чуть позже расскажешь, — нетерпеливо перебил Вадим. — Я всё же хочу вернуть тебя к сути, вокруг которой ты кругами ходишь да всё никак не подойдёшь. Итак, сконцентрируйся и поведай, наконец, когда и при каких обстоятельствах ты забыла о своей сестре.

— Ты поменьше бы меня перебивал, так я давно подобралась бы к сути. Если коротко, память о ней отшибло после того, как я призналась тётке, которая была чем-то вроде кураторши нашей радужной группы, что скучаю о Зои. Но если ограничиться одним этим, получится очень упрощённая картинка. Я вынуждена обрисовывать контекст, и вовсе не для красоты повествования, а чтобы мы с тобой в итоге смогли хоть в чём-то по-настоящему разобраться. Там эти деятели орудовали очень грамотно, и на обкорнанных фактах их хитрые ходы не раскусишь.

— Ладно, обрисовывай контекст, я потерплю. — Вадим закурил и развалился в кресле, демонстрируя, что готов и дальше выслушивать бредятину, которую самым серьёзным видом несла Лида.

— Так я продолжу с твоего великодушного позволения, — не без ехидства произнесла Лида. — Наша радужная группа располагалась в нескольких смежных помещениях, за пределы которых нам категорически запрещалось выходить без сопровождения. Даже к двери на выход из отведённого нам сегмента храмовой территории, а попросту загона, нельзя было подходить без разрешения, и наши кураторши, они же надсмотрщицы, внимательно за этим следили. Но мне необходимо было выйти из загона! Я решила во чтобы то ни стало найти Зои. И я начала искать вход в ту галерею, по которой в день моего появления в храме меня вели люди в чёрных плащах. Выход из коридора, в который меня тогда втолкнули, закрывался на ключ, я об этом помнила, но ведь случаются же иногда чудеса, думала я, и кто-то может по рассеянности не запереть замок. И тогда я просочусь через холл к противоположной — левой — двери, в которую зашвырнули Зои, и раз чудо может случиться один раз, оно и повториться может — я попаду в коридор, ведущий к загону, в котором содержат любимую подругу. А потом... потом мы с ней что-нибудь обязательно придумаем, главное — встретиться.

Сейчас ты начнёшь ёрзать в кресле, но всё же я расскажу кое-что о внутреннем устройстве храма. Не пугайся, это недолго — я почти ничего об этом не знаю.

О том, что «храм» — это комплекс зданий, расположенный в обширном зелёном массиве и обнесённый общей каменной оградой, она узнала, когда приехала из Рима выкупать сестру. Лидия велела остановить экипаж на вершине холма, с которого хорошо просматривался храм, узницей которого она была в течение долгих лет. Между строениями тянулись те самые галереи, по которым Лидия много раз проходила, недоумевая, как в одном здании может помещаться столько длинных коридоров. Одна странность таким образом прояснилась, однако о том, что храмовый комплекс таил ещё немало загадок, она знала не понаслышке.

Когда-то после множества безуспешных попыток она сумела заглянуть в тот страшный дверной проём — туда втолкнули Зои в первую же минуту их пребывания в храме. Лидия понимала, что сильно рискует, когда каждую ночь, стоило смолкнуть гулким шагам на лестницах, она выскальзывала из спальни. Босиком, чтобы не шуметь, бежала Лидия по галерее к заветной двери в слабой надежде, что однажды она окажется только притворённой.

Однажды так и произошло. Лидия сумела-таки проникнуть за «левую» дверь, ведущую, как она полагала, в точно такой же коридор, по которому волокли её саму, доставляя на «радужную» ступень через «правую» дверь. Однако за левой дверью сразу же уходил вниз длинный пандус, не выложенный привычными каменными плитами, а будто облитый чёрной жидкостью, застывшей в идеально ровную поверхность. Её ошеломило открытие, что, оказывается, Зои увели куда-то в подземелье. Сейчас, когда Лидия стояла в дверном проёме, она могла бы метнуться к «своей» двери, если бы в мёртвой тишине храма раздались шаги. Но вряд ли она успела бы скрыться, когда опасность застигла бы её в подземелье, ко всему прочему дверь, ведущую туда, могли запереть снаружи. И всё-таки Лидия сделала это. На подгибающихся от страха ногах она сбежала до горизонтальной площадки, которой заканчивался спуск, рассчитывая найти какую-нибудь дверь, но оказалось, что пандус там только делает поворот и снова уходит вниз, на этот раз более круто. Она не сразу решилась спускаться дальше, а когда набралась храбрости, снизу раздался шум, послышались приближающиеся голоса, и она опрометью кинулась наверх, пронеслась через холл и спряталась за «своей» дверью.

Через бешеное биение сердца она услышала тяжёлые шаги, затем послышался звук отпираемого замка. Лидия насмелилась выглянуть сквозь узенькую щёлку. Дверь,расположенная напротив главного входа, была открыта настежь, и четверо мужчин выносили через неё из храма объёмный и, по-видимому, тяжёлый ящик. Она едва успела зажать рот рукой, чтобы не вскрикнуть от испуга: мужчины были одеты в странные костюмы, будто второй кожей плотно облегающие их высокие тела.

После она много ночей боялась закричать во сне: стоило закрыть глаза, сцена с людьми в странных костюмах возникала в её мозгу. Лидия отлично знала, что «радужные» товарки наперегонки доносят друг на друга, и если слух о её ночных кошмарах дойдёт до «Великих», беды не миновать — от них нельзя ничего скрыть, они знают всё, что происходит в головах подопечных. Лидия понимала, что если вдруг раскроется тайна того, где она побывала, её не ждёт нечего хорошего. Смерти она перестала бояться с того момента, как поняла, что не сумеет найти Зои. Но смерть казалась лёгким наказанием в сравнении с тем, что ожидало провинившихся «служительниц», отправленных «Великими» на площадку для прокажённых. А именно таким завершением карьеры пугали на «радужной» ступени нерадивых «служительниц». Каждая девчонка должна была крепко усвоить, что пропасть, в которую она может однажды угодить, вот тут, совсем рядом, и, стоит только оступиться, назад дороги уже не будет.