На ступенях

Вот теперь информации, думаю, достаточно, чтобы можно было сформулировать вопросы, которые я хочу с тобой обсудить — для этого я и решила поведать тебе свою античную историю. Как ты думаешь, беспощадная сексуальная эксплуатация, на смену которой пришло воспитание из нас кого-то вроде гейш, утонченных, артистичных, знающих языки — это универсальный путь уничтожения в женщине человеческого начала? Или там просто выстраивалась пирамида, где на первых ступенях оплачивалось создание на высших уровнях существ иного порядка? В первом случае мой путь не был жёстко запрограммирован, усердием и талантами я сама прокладывала себе путь наверх, и восхождение остановилось бы тогда, когда моих собственных ресурсов перестало хватать. Возможно, если бы меня не выкупил из храма мой «принц», их хватило бы на то, чтобы подняться на заветный высший уровень, из меня получилась бы жрица, прорицательница, что-то ещё в этом духе. Тогда получается, что мой «принц» вовсе не осчастливил меня, а только сбил с пути, ставшего для меня к тому времени единственно возможным.Если же речь идёт о пирамиде, вряд ли на верхние её этажи поднимались с подножья, наверху кучковалась своя компания, составленная, например, из дочерей уважаемых семейств, о которых ты упоминал. А самым способным выскочкам из низших «служительниц» предоставлялся шанс непомерным трудом выбиться не далее как в «элитные» убийцы, которые, скорее всего, предназначались для одноразового использования. В этом случае мой «принц» спас меня. Если получить определённость в этом вопросе, останется только переложить задачку на условия моей нынешней жизни.

— Вряд ли мы сумеем получить здесь какую-либо определённость. И в любом случае эта странная история, чем бы она ни являлась, к тебе, к настоящей тебе, к невыдуманной тебе, отношения не имеет. Так есть ли смысл...

— В том-то и дело, Вадик, что я предполагаю, нет, я уверена: античные события удивительным образом откликаются в моей сегодняшней жизни. Там меня совершенно зверским образом лишили возможности стать матерью, а я нынешняя, по утверждениям врачей, совершенно здоровая женщина, так и не смогла выносить ребёнка.

— С самого начала я не сомневался, Лидочка, что именно из-за этого горя тебя так круто повело. Успокойся, моя дорогая, не всё ещё потеряно. Будем дерзать дальше, и у нас получится. Но если ты вобьёшь себе в мозг, что не можешь родить по каким-то мистическим причинам, вот тут ситуация осложнится.

— Да, неудачный пример я привела. Мне надо было сразу догадаться, как ты на него отреагируешь. Ну, хорошо, вот тебе ещё примерчик того, что мне прилетело из античной жизни. Я давно, ещё с института, ставлю будильник на четверть часа раньше, чем мне на самом деле нужно, и это только для того, чтобы постоять с чашкой чая у окна и тупо поглазеть на деревья во дворе. При этом я ни о чём не вспоминаю, ничего не планирую, просто смотрю. Ерунда, казалось бы, но если я по каким-то причинам пропущу этот утренний ритуал, день проходит скомкано, и я устаю от него сильнее, чем обычно.

— Замечал я за тобой эти ранние бдения у окна, но не подозревал, что они носят ритуальный характер.

— Если бы ты ещё знал происхождение этого ритуала! Он стихийно возник на «золотой» ступени, а на следующей, «пепельной», я уже сознательно ввела в него медитативные приёмы. Грамотное использование психотехник на «пепельной» ступени не удивительно — нас там отменно на это выдрессировали. С «золотой» ступенью я не сразу, но тоже разобралась, и чтобы не развивать тему, сразу озвучу вывод. Раннее утро было единственным временем, когда я воспринимала реальность адекватно, без эйфории... нет, даже так: когда реальность оставалась доступной для меня. Видимо, уже на завтраке нам нечто эдакое подмешивали в еду, после чего окружающая действительность становилась декорациями к лёгкой и весёлой пьеске.

— Получается, содержанием «золотой» ступени было безбашенное веселье? И что, по твоему мнению, это давало в деле перековки живых людей в биороботов?

— Что самое удивительное, я помню «золотой» период как сплошное безделье, но на самом деле тогда шло такое интенсивное обучение, что просто не понятно, как мы всё это выдерживали, да ещё умудрялись при этом без устали веселиться. Нет, без наркоты там явно не обошлось. Но как же быть с тем, что потом должен был возникнуть синдром отмены, ломка и всё такое? Впрочем, там медицина такая была, что нам и не снилось. А какие лекарства, Вадик! Серьёзные раны полностью затягивались за пару дней, и, заметь, не оставляя после себя намёка на шрамы. Про ушибы и ссадины говорить не приходится, всё заживало как на собаках. Ох, как меня однажды измолотил мой спарринг-партнёр! Вместо лица — бесформенное месиво, всё тело в огромных кровоподтёках, к тому же сотрясение мозга было, видимо, нешуточное. И ничего, за пару-тройку дней подлатали, и я смогла продолжить занятия. Ну и разозлил же меня тогда мой спарринг! О том, как я отыгралась на нём во время следующего боя, рассказывать не буду, а то ещё начнёшь меня бояться.

— Уже начал. Но всё же, что там насчёт обучения на весёлой «золотой» ступени?

— Догадываюсь, какая именно специфика тебя больше всего интересует, тем не менее, этот пикантный момент я обойду. — Лида лукаво улыбнулась. — Как шутил кто-то когда-то, пусть потом сюрприз будет. Нам и кроме специального образования было чем заняться вперемешку с незамысловатым весельем. Прежде всего, это опять танцы, но уже на таком уровне, что наши занятия хореографией на «радужной» ступени выглядели подготовкой к детсадовскому утреннику. Вокал, игра на музыкальных инструментах, овладение изящными манерами, искусство вести беседу... Про это последнее я скажу пару слов. Вести беседы на «золотой» ступени нам, конечно, было не о чем. Литература, заучивание огромного количества стихов, прежде всего, греческих, поверхностное знакомство с пифагорейским учением — всё это и многое другое было позже, на «пепельной» ступени. А когда мы были «золотыми»...как звучит, однако! Так вот, когда мы были «золотыми», нас обучали только поведенческим навыкам беседы. Вовремя кивнуть, или вякнуть что-нибудь односложное, когда надо — промолчать, потупить глазки как бы смущённо, и, главное: научиться использовать многочисленные разновидности улыбок, которые должны были наводить собеседника на мысль, что девушка не так проста, какой хочет казаться, разумеется, из почтения к мужчине. В-общем, это целая наука.

Но не поэтому искусство беседы имело для меня особенное значение — во время занятий проводилась работа с голосом. Я даже не догадывалась, во что превратился мой голос на ступенях — видимо, гортань была зажата так же, как и остальные мышцы. Говорила я, чуть ли не булькая горлом, но точно такие же голоса были у всех «радужных» девчонок, и я не имела никаких претензий к своим тембральным данным до того, как попала на «золотую» ступень. Голоса моих новых подружек звучали звонко, их смех переливался колокольчиками, и он резко контрастировал с хриплым карканьем, которое я, смеясь, издавала по первости. Я сильно комплексовала по этому поводу, и рьяно включилась в процесс постановки голоса. Впрочем, я всегда относилась к учёбе с усердием и даже рвением — перфекционисткой я стала не в этой жизни, это судьба. Голос мой восстановился... Нет, всё не так, Вадим! Я не различала «золотых» девочек по голосам и даже по смеху! Не восстанавливали там голоса, а создавали по единым лекалам, вот что я тебе скажу. Вероятно, на «золотой» ступени процесс создания биороботов перешёл в завершающую стадию. На следующей, «пепельной» ступени, видимо, проводилась работа по окончательной отшлифовке изделий — голоса там уже обладали индивидуальными особенностями. Или второй вариант: «пепельные» девушки не проходили через фазы планомерного стирания личности, а я угодила в их общество по каким-то не ведомым мне причинам.

— Неслабо там потрудились над вами. Индивидуальность голоса — это же почти как неповторимость радужки, или даже неповторимость пальцевого рисунка. Пожалуй, соглашусь с тобой, было бы крайне любопытно понять, ради какой цели прикладывалось столько усилий.

— Я не произносила «любопытно», Вадим. — Лида нахмурилась. —Никакого исследовательского интереса я в данном случае не испытываю, мне для себя лично важно понять, какими целями руководствовались «Великие».

— Ну, хорошо, давай попробуем разобраться, что тут к чему. — Вадим сейчас производил впечатление всерьёз заинтересованного человека. —Но тогда мне нужно будет узнать ещё кое-что. Хоть ты и заподозрила во мне любителя античной «клубнички», но всё-таки я спрошу: как менялся характер сексуальной эксплуатации по мере твоего продвижения по ступеням, ведущих то ли вверх, то ли вниз.

— Пожалуй ты прав, и об этом нужно бы рассказать, но мне очень не хочется размазывать эту тему. — Лида скривила лицо как от зубной боли.

— А ты без размазывания, пройдись только по самой сути вопроса.

5

— Если только коротко, штрихами... На ступенях мы с Зои, да и другие девочки не понимали, что с нами делают все эти мужчины. Мы не понимали сути происходящего... Нам сказали — это испытание, так мы к этому и относились. Тяжёлое испытание, но что ж поделаешь, если так захотела богиня. Нравственных страданий мы не испытывали. Предельная усталость, страх, боль, голод, нечеловеческие условия существования — всего этого нам за глаза хватало. Другое дело — на «радужном» этапе, там в смысле бытовых условий был просто рай по сравнению со ступенями... Но в самом начале моего там появления злющая тётка ввела меня в курс дела в таких выражениях, на которые не каждая портовая шлюха решится. Каждый день она не ленилась напоминать, каким презренным делом мы занимаемся, и что сами мы суть презренные существа, если «Великие» определили нас именно на такое «служение». А «голубые волшебницы» всё не приходили, и некому было пожаловаться на то, как грубо обращаются со «служительницами богини». Но если бы они вдруг явились, думаю, что кроме меня никто никаких претензий не высказал бы. «Служение» не было слишком утомительным физически, нас хорошо кормили, у каждой имелось личное пространство в виде крохотного закутка, отделённого плотными занавесками — это вам не ступени, о которых слишком хорошо помнили «радужные» девчонки. Нет, никто не стал бы жаловаться и богиню гневить.

Между «радужным» этапом и следующим, «золотым», дистанция во всех отношениях была не меньше, чем между ступенями и «радугой». На «золотой» ступени мужчины назывались уже не «паломниками», а гостями. Они и вправду были, скорее, гостями. Каждый вечер в большом зале накрывался длинный низкий стол, за ним сидя и полулёжа гости пировали и наслаждались шоу, которое мы для них устраивали. Девушки пели, танцевали, играли на музыкальных инструментах, и всё это проходило не отдельными номерами, а как бы в рамках заданного сценария. Мы сами получали от своего искусства наслаждение и млели от счастья, когда нас восторженно благодарили за выступление. По окончании шоу мужчины выбирали девушек для приятного завершения вечера, но так поступали не все — удовольствие это было, как нам сказали, не каждому по карману. Поэтому, а ещё потому что нас всегда было больше, чем гостей, далеко не каждый вечер девушка принимала мужчину в своих покоях. И, разумеется, и речи быть не могло не только о трёх, четырёх, пяти мужчинах за вечер, как это было заведено на «радужной» ступени, но даже о двух. Уединение после шоу скорее напоминало не платную услугу, а романтическое свидание.

«Служение» на «золотой» ступени не доставляло мне привычного ощущения мучительства, оно мне даже нравилось... нет, не в смысле удовольствия от секса — я по-прежнему не видела ни малейшего смысла в этих странных телодвижениях. Мужчины осыпали меня комплиментами, иногда даже в стихотворной форме, и это помогало сначала разувериться в том, что я презренное существо, а потом поверить, что я восхитительное существо, призванное украшать собой мир. Переменам в самооценке способствовала перманентная эйфория, и кураторши на это же работали, ежедневно расписывая достоинства каждой из нас. А больше всего меня воодушевляли ласковые улыбки «голубых волшебниц», когда они изредка на минутку заглядывали к нам.