На Свободе . Беседы у микрофона. 1972-1979

Вот почему, оказывается, советский человек не может взять да и поехать за границу на свои же собственные деньги: валюта — дефицитна.

Почему этой проблемы нет в других странах, почему в нашей же стране до революции этой проблемы не было — этого никто никогда не поймет, факт только тот, что если мы едем за границу, то мы уж такие виноватые, мы драгоценнейшую валюту переводим, наносим ущерб социалистической экономике, отдаляем час построения коммунизма. Нет, за границу нужно проситься лишь по очень серьезному делу, польза от которого для страны будет выше, чем вред от потери драгоценной валюты, выданной вам в обмен на ваши же, тяжко заработанные, но, видно, ничего не стоящие советские деньги.

Так вот, в случае с теми приглашениями из-за рубежа, когда мне уже и валюты на поездку не надо было, ибо все оплачивали иностранные издательства, этот аргумент отпадал. Я дважды серьезно готовился поехать, заполнив все анкеты, собрав все характеристики и пройдя все комиссии до самого конца. И составив, конечно, планы. То есть не я составлял, а просто сидел с работниками Иностранной комиссии Союза писателей, и они сами мучительно изобретали: «Так, на второй день по прибытии в Америку — посещение. Кого? Кто там поклонник СССР? Писательница Лилиан Хеллман. Пишем: утром посещение Лилиан Хеллман. Вечером кого? Пишем: ужин с советологом Гаррисоном Солсбери». Я слышал тогда эти имена впервые. Мне эти люди были не нужны, как, полагаю, и я им. Я просто хотел увидеть Америку. Приеду в пригласившее меня издательство, познакомимся, поговорим, тогда ясно будет, что мне делать. Нет. План должен быть составлен в Москве заранее.

Когда позже я все-таки поехал — не в Америку, а в Англию и остался там, мне действительно довелось встретиться с известным американским журналистом Гаррисоном Солсбери, знатоком советской действительности, но отнюдь не поклонником ее, и я спросил у него, знал ли он, что такого-то числа такого-то года он долженбыл есть ужин с приехавшим из Москвы мною лично, долженбыл, потому что так решили составители плана в Москве? Он первый раз услышал об этом, и это его здорово позабавило. Тем не менее по своему и по чужому опыту знаю, что эти планы поездок советских граждан за границу — отнюдь не фикция, в очень большой степени они действительно выполняются. Гаррисону Солсбери не пришлось скрепя сердце вежливо соглашаться на оный ужин лишь потому, что меня в последний момент все равно за границу не пустили. Сказали: хоть валюта вам и не нужна, но цель поездки какая-то туманная: по приглашению издательства. Ну и что? Где здесь польза советскому государству? Советской литературе?

Поэтому когда я предпринимал следующую попытку выехать за границу, я обдумал и изложил в заявлении массу причин, почему именно для пользы и советского государства, и советской литературы меня следует пустить — в Англию на этот раз. Для задуманного романа о Ленине, о Втром съезде, о рождении партии большевиков — я должен побывать на местах событий, в частности на могиле Карла Маркса, куда после съезда отправились большевики с Лениным во главе и где, стоя с обнаженными головами, они спели «Интернационал». Как можно написать об этом, не увидев своими глазами могилы Маркса и не вообразив все как следует, не правда ли? Это даже самый последний кагэбист понимает: что писателю нужно все-таки что-то повидать. И решили, кажется, меня пустить. О том, что было дальше, я расскажу в следующей беседе.

23 июля 1976 г.

Могила Карла Маркса

Беседа 2

Моя мотивировка была принята писательскими и партийными инстанциями очень серьезно, потому что тогда, в 1969 году, полным ходом шла подготовка к столетию со дня рождения Ленина. Поездка в Англию, в Лондон, казалась вполне реальной. Но требовалось составить подробный ее план. Как составляются планы, я рассказывал в прошлый раз. Но работники Иностранной комиссии на этот раз не могли сочинить плана, потому что только сам писатель мог знать, какие именно места в Лондоне он должен осмотреть. От меня требовалось представить такой список.

Я думал, что это будет очень простым делом. Но потом был такой момент, когда я испугался, что вся поездка может сорваться из-за слабого плана. Я-то все время писал и объяснял, что должен побывать прямо там, где происходил Второй съезд, в том самом зале, побывать в домах, где жил Ленин, и тому подобное. А то, что они существуют, я не сомневался, только нужно отыскать в разных источниках. Конечно, не в «Истории КПСС» — там лишь все о резолюциях и борьбе между Лениным и Мартовым. Я листал и листал разные официальные советские книги по истории партии — и со все большей тревогой убеждался, что они на разные лады лишь повторяют то, что сказано в «Истории КПСС», — и никаких живых подробностей. Вот был съезд в Лондоне, вот боролись Ленин и Мартов, вот разделились на большевиков и меньшевиков, и это все.

Я конечно же отправился в Центральный музей Ленина в Москве, в залы, посвященные Второму съезду, то есть рождению партии большевиков. Среди выставленных документов не было никаких намеков на то, где и как заседал съезд, кроме того же самого, что в учебнике «История КПСС», то есть: съезд начался в Брюсселе, но после вмешательства полиции делегаты переехали в Лондон, там произошло разделение на большевиков и меньшевиков.

Непонятно с этим вмешательством полиции: почему она вмешивалась, по каким мотивам? Политическим? Это в Бельгии-то, демократической стране, собрались люди, какая-то партия из далекой России, разрабатывают устав — и вдруг полиция вмешивается, да настолько, что все моментально бегут в Англию. Честно говоря, мне этот момент до сих пор неясен. Может, полиция вмешивалась по мотивам уголовным? Нам в Советском Союзе этот вопрос может прийти в голову, только если здорово подумать. Когда на лекции по истории партии и в учебнике нам говорится, что вот собрались политические оппозиционеры и тут нагрянула полиция, то мы это понимаем. Без знания иной действительности, иных условий, законов и блюстителей порядка, кроме советских, сам вопрос — а чего это они нагрянули? — у нас не возникает. Пусть попробует кто-нибудь организовать этакий «Второй съезд РСДРП» сегодня в Советском Союзе! Органы так нагрянут, что и бежать не придется. Однако по сравнению с сегодняшним СССР Бельгия начала века была все же чем-то иным?

Но прошу прощения за это отступление о полиции. Я пошел в Музей Ленина, чтобы узнать, где конкретно в Лондоне происходил Второй съезд РСДРП, чтобы указать это место в моем плане посещения Лондона. В выставленных документах ничего не нашел. Но я с торжеством увидел на стене большую картину, писанную маслом, с довольно сильной динамикой, по тому же примерно принципу, что «Ленин провозглашает советскую власть»: масса делегатов, энергичный одухотворенный Ленин обличает хмурого злодея Мартова и все это происходит в каком-то старинном большом помещении под сводами. Церковь, что ли? Или замок? Подпись под картиной не оставляла сомнений: «Ленин на Втором съезде РСДРП». Сейчас не помню фамилии художника, но тогда я ее, конечно, записал, решив немедленно его отыскать, спросить, откуда он взял эти детали, этот зал в церкви или замке. Может быть, подумал я, он уже был в Лондоне и делал там этюды прямо с натуры.

Я двинулся искать кого-нибудь из работников музея, чтобы узнать, как снестись с художником, прошел в соседний зал — и остановился как вкопанный. В соседнем зале прямо передо мной на стене висела другая картина: за столом с чашками чая, в тесной темной квартирке поздним вечером сидит небольшая группа людей, довольно, впрочем, возбужденных, и энергичный, одухотворенный Ленин обличает хмурого злодея Мартова, а подпись под картиной не оставляла сомнений: «Второй съезд РСДРП».

Походив от одной картины к другой, от этой массовой бурной сцены в церкви до камерной маленькой группы спорщиков за чашкой чая в чьей-то квартирке, — я обратился за разъяснениями к экскурсоводам, но они ничего не знали. Провели к заведующему отделом. Ученый муж этот, тучный, ленивый мужчина, весьма удивился, когда я спросил, почему две картины изображают Второй съезд РСДРП так по-разному. Он сказал, что из всех посетителей, прошедших через музей, я первый заметил это противоречие. Что он сам не замечал. Но тут его осенило, и он высказал гениальную догадку: «Так съезд же был сперва в Брюсселе, а после вмешательства полиции переехал в Лондон! На одной картине — съезд в Брюсселе, а на другой — в Лондоне!» Я спросил: «Но на какой конкретно в Брюсселе, а на какой в Лондоне?» Он не знал. Я спросил, не писали ли художники, или по крайней мере один из них, интерьеры своих картин с натуры, — он засмеялся: «Да кто же будет посылать художника в Лондон за этим? Тем более что никто понятия не имеет, где конкретно происходил съезд. Мы запрашивали английских товарищей, им не удалось найти никаких следов». А картины художников — это, так сказать, их собственная художественная интерпретация.

Вот тут я и испугался. Как же мне доказать обязательную необходимость побывать в Лондоне, если даже самим «английским товарищам» не удалось отыскать и следов того места, где случилось рождение партии Ленина, партии большевиков?! Зачем же тогда мне ехать в Лондон-то?

Но отступать уже нельзя было: я перед этим так уверенно доказывал необходимость побывать в Лондоне и осмотретьвсе, связанное со Вторым съездом, что каждый из тех, кому я доказывал, не имел ни малейшего сомнения, что я знаю, о чем говорю. Я же ничегоне знал, кроме того, что есть в учебнике по истории партии, — как и они, впрочем, тоже ничего не знают больше. Ведь мы же, хотя и учим историю КПСС всю жизнь, знаем в конце этого учения не больше, чем в начале. Все, от безусого комсомольца до министра образования. Так что, когда я, сам понятия не имея, что можно написать в форме романа о Втором съезде (и вообще, возможно ли это?), нагло заявлял, что вот-де я решил писать роман, — все начальники важно кивали головами и говорили: «Да, да, прекрасная мысль!» — и не вдавались в подробности, чтобы в беседе не показать свое полное невежество и неведение.

На это я решил сделать расчет после катастрофического визита в Музей Ленина. Ну и что же, что мест, связанных со Вторым съездом, не осталось в природе? Хм, вообще-то это странно. Так можно подумать: а был ли в природе, мол, и сам съезд или, во всяком случае, был ли он таким, как нам его описывают. Или и это, как у тех живописцев, художественная интерпретация? Но в данном случае меня это не трогало. Мне, главное, нужно было разрешение на поездку в Лондон. Я написал одно из самых филигранных произведений пера в моей жизни: план, что я в Лондоне буду посещать. Из него можно было вынести впечатление, что едва ли не самое главное в Лондоне — это места, связанные с историческим съездом РСДРП, что я буду посещать их с утра до вечера, но вместе с тем и нигде, ни полслова нельзя было найти, существуют ли они вообще. Вы знаете, я был почти уверен, что никто не станет уточнять — именно чтобы не открыть свое невежество. И никто не уточнил.