На свои круги

– Милорд, прошу вас, умоляю, если хоть капля человеческого осталась в вас...- Но он перебил её:

– Чего тебе надо?

– Проявите милость, прошу вас, всего лишь немного участия...

– Ты, что ли, опять про него? Что-то я не понимаю тебя, дорогая моя жена...- Нахмурился, вперив многозначительный взгляд.- Чего ты добиваешься?

– Почему ваше наказание такое жестокое? Зачем вы сажаете его в тюрьму? Зачем эти цепи? Он же не преступник! Он не убийца и не вор! Почему вы так не справедливы к нему? Милорд, пожалуйста...- Её голос сорвался на шёпот.- Проявите милосердие...

Барон молчал, не сводя взгляда с её лица, думал о чём-то, как хотелось верить Ании, он боролся с собой, со своими обещаниями, угрозами расправ и наказаний. «Ну хоть раз прояви свою хвалёную справедливость. Все кругом так и говорят, барон суров, но справедлив... Ну же...»

– Я предупреждал тебя. Я приказал, ни слова о нём, ни единой просьбы. Ты помнишь это?

Ания устало и безнадёжно закрыла глаза. Всё тщетно. Он не меняется. Никогда не меняется.

– Ания?- Повысил голос.- Ты помнишь, я говорил об этом сегодня?- Она смогла только кивнуть.- Разве ты не поняла этого? Я остался не понятым?

– Нет... Я всё поняла...

– Тогда почему мы снова говорим об этом? А?

– Милорд, пожалуйста, я не могу не говорить об этом...

– Почему? Потому что ты безмозглая дура? Ты не понимаешь человеческих слов? Почему?

– Милорд...- прошептала, чувствуя, как слёзы наполнили глаза, только моргни один раз, и сорвутся вниз.- Пожалуйста... Простите его...

Барон ударил её пощёчиной, даже не в полсилы, лишь бы заставить замолчать.

– Надоело твоё нытьё! Сколько можно испытывать моё терпение! Ты думаешь, я простил тебя? Думаешь, тебе всё дозволено? Думаешь, ты можешь просить меня о чём-то?- Усмехнулся пренебрежительно.- Ошибаешься, дорогая! Ты нужна мне не для этого! Ты всё ещё моя жена, и нужна мне для других целей... И лучше будет, если ты вообще заткнёшься.

Он грубо толкнул её в сторону кровати. Ания на миг лишилась дара речи. Ничего себе! Он не позволял себе этого уже много месяцев, с тех пор, как вернул её из монастыря, пообещав настоятельнице проявлять терпение и мягкость. Нет, он, конечно, требовал исполнения супружеского долга, но за всё это время не проявлял насилия, не применял силы, лишь был настойчив и всегда добивался своего. Слава Богу, что в силу своего возраста это было нечасто.

– Нет...- прошептала Ания, именно сегодня и сейчас она была не расположена исполнять свои супружеские обязанности. Барону же именно сегодня и сейчас хотелось доказать и ей, и себе, кто хозяин положения и кто главный, и лучшего способа он не нашёл.

– Поднимай-ка свои юбки, дорогая...

– Нет!

Она попыталась увернуться и избежать его рук и объятий, но барон всё равно настиг её и придавил всем телом к кровати, шептал горячим дыханием:

– Что, привыкла, что рядом вьются молодые молокососы? А вот не выйдет, милая, твой муж – я, и только я имею полное право пользовать тебя. Ты моя, хочешь ты этого или нет...

– Нет!- Откуда только силы взялись, чтобы бороться с ним! Ания забилась всем телом. Он хотел вот так наказать её, унизить её, сделать ей больно!- Пустите меня! Нет!

От злости и желания освободиться слёзы в миг высохли на глазах, будто и не было их вовсе. Нет, она не будет просить, она будет бороться, биться до последнего.

Она вспомнила вдруг, как он мог в своё время избить её, как мог выкручивать руки, как мог жестоко и больно насиловать, вспомнила свою первую беременность. Именно после такого она и понесла от него. На всём теле тогда живого места не осталось, он отвёл душу и мстил ей за измену. Он и сейчас мнил себе измену и хотел мести за неё.

– Нет...- шептала зло, выкручиваясь и извиваясь всем телом, но барон не отпускал её.

О, он не прикасался к этому телу уже давно, он и не знал, что оно так изменилось, словно зрелое яблоко налилось. После беременности, после рождения ребёнка появилась грудь, округлились бёдра. Сейчас она могла вскружить голову кому угодно, что говорить про этих глупых щенков?

Барон не собирался уступать ей, ещё чего! Он в доме хозяин, он её господин и милорд, она всегда должна знать своё место, знать и помнить, кто она. А она – всего лишь жена и мать его ребёнка, у неё нет и не может быть своего мнения и своих дел, она лишь продолжение, часть своего мужа, не половина, только –

часть!

Он хлестал её по лицу, обычно после этого она сдавалась и позволяла брать себя, но сегодня нет, не покорялась, даже когда появилась кровь. Сумела перевернуться на живот и пыталась выбраться из-под тела мужа. «Нет уж, дорогая, в ногах я стар, но руками я могу скрутить тебя в бараний рог, и ты не пикнешь...»

Он сумел добраться до её тела, найти его под всеми её юбками и жестко овладеть ею, доказывал и себе, и ей, что имеет полное право мужа и господина. Она покорилась, молча терпела всё, жаль, что он не видел её лица, он хотел бы видеть её лицо, знать, что она чувствует.

Барон намотал разметавшиеся волосы жены на кулак и подтянул её голову к себе, но не сумел прочитать по закрытым глазам и сомкнутым губам ни единого чувства. Ну и ладно. Прежде, чем оставить её он зло прошептал на ухо, украшенное скромной серёжкой:

– Ну что, тебя ещё волнует судьба этого сопляка?- Она ничего не ответила ему, и барон, усмехнувшись, оттолкнул жену от себя, выдохнул сипло:- Ты надоела мне за сегодняшний день, я устал от тебя... Мне противно даже глядеть на тебя... Я не хочу даже спать с тобой в одной постели. Я найду себе другой угол, лучше на конюшне среди слуг и оруженосцев, чем рядом с тобой...

Он ждал хоть слова от неё, но она молчала, конечно, он был бы рад несказанно, если бы сейчас она расплакалась, он бы добился своего. Но не дождался этого и ушёл.

Ания дала волю слезам только тогда, когда осталась одна. Вытирала кровь и слёзы и проклинала своего мужа. Кто бы сказал, что только сегодня утром её сердце было полно любви и радости?

* * * * *

За год, проведённый в Дарнте, Эрвин ни разу не бывал здесь, даже из любопытства не спускался ни разу. И никогда не задавался вопросом, кто и за что может обитать здесь, в дарнтской замковой тюрьме? Кого и за что могут посадить сюда? Воров, предателей, убийц?

В Гаварде тоже была своя тюрьма, в детстве говорили, что там держали пленных в годы войны, но при Эрвине там обычно сидели провинившиеся крестьяне из округи, кого старосты арестовывали за кражи и потравы, за браконьерство, или ещё за какие проступки. Они дожидались суда своего сеньора и сидели в тюрьме недолго. После смерти отца Эрвин, вступив в права, сам судил и вершил разбирательства, и старался делать это регулярно, поэтому арестованные в тюрьме томились недолго, от силы несколько дней.