На углу, у Патриарших...

Подполковник присвистнул, по-расейски почесал затылок и констатировал удовлетворенно:

— Вот это горячие пироги.

В дежурной части Никольского ждал цыганский барон с двумя своими придворными дамами. Но диалога не случилось: занятый майор был столь стремителен, что барон успел произнести только:

— Начальник!

Уже сверху донесся голос невидимого Никольского:

— Завтра, завтра поговорим.

Барон с горестным укором глянул на Паршикова и пошел к выходу.

— Не хотите понять боль цыганского сердца! Не любите вы цыган! — пылко воскликнул он.

Придворные дамы горестно зарыдали, взметнули вверх руки в широких рукавах.

— А за что нам тебя любить? — усмехнулся Паршиков.

— Ха са эм! — торжественно произнес барон.

— Что он сказал? — спросила любознательная артистка Анюта, проскользнув в дверь мимо цыган, и заглянула в окошко дежурки.

— Бог, мол, защищает цыган и, следовательно, нас за них обидит, — охотно перевел Паршиков.

— Я могу видеть Сергея Васильевича? — приступила к деду удовлетворенная переводом Анюта.

— Он у себя, — косвенно разрешил свидание Паршиков. Анюта направилась к лестнице. Барон обиженно смотрел ей вслед. Паршиков взял трубку. — Сергей Васильевич, к вам Анна Сергеевна Варламова.

— Всем к нему можно, а мне нельзя! — возмутился барон.

— Свидетельница по особо важному делу, — пояснил ему Паршиков.

Свидетельница открыла дверь кабинета. Никольский осуществлял общее руководство по телефону:

— Да. Да. И группу захвата на всякий случай. — Он положил трубку, поднял глаза.

— Я на минутку, — предупредила Анюта. Никольский глянул на часы.

— Можно и на пять. Здравствуйте, Аня.

— Вот спасибо! — восторженно поблагодарила Анюта и добавила неожиданным басом, — уважил. Широкий ты человек, Сергей.

Хозяин кабинета слегка ошалел, но взял себя в руки:

— Сергей Васильевич вам в отцы годится, мадемуазель.

— Это чтобы я тебя по имени-отчеству величала? — Девушка насмешливо взглянула на него снизу вверх.

— И на «вы», — добавил Никольский строго.

— Не желаю! — Анна картинно взмахнула рукой, будто разом отметая все доводы Сергея.

— Вы так со мной кокетничаете? — полюбопытствовал майор.

— Я не кокетничаю! Я предлагаю перейти на «ты»! — Она уже слегка сердилась.

— Мы с вами на брудершафт еще не пили, — Никольский улыбнулся, наконец. — К сожалению.

— Так за чем же дело стало! — безмерно обрадовалась Анюта. — У тебя есть?

— Есть-то оно, конечно, есть… — замялся Никольский.

— Но сегодня тебе надо быть как стеклышко, — за него закончила она. — Ну, тогда мы это дело завтра на банкете сделаем.

— На каком еще банкете? — удивился Сергей.

— Банкет состоится после премьеры, на которую я тебя приглашаю. Держи два билета, — Анюта положила на стол зеленую бумажку. — Третий ряд. Тебе и твоей курице.

— Нету курицы, Анюта.

— Тогда совсем хорошо, — Анюта, точно повторив движение смотревшего на часы Никольского, глянула на свои. — Уложилась в три с половиной минуты. Ты доволен, мой мент?

— Я не доволен, я восхищен! — галантно заверил Никольский. Пришло время восхищаться Анюте:

— Ух ты! — И вдруг вспомнила. — У вас в предбаннике цыганский табор шумит. Проституткой я была. Хочешь, цыганкой стану? Я могу.

— Ты все можешь, — согласился с ней Никольский.

Что она и подтвердила:

— Очи черные… — спела Анюта низко, вдруг выбила каблучками дробь и ловко подрожала плечами. — До скорой встречи, гра-а-жданин начальник!

Девушка буквально упорхнула за дверь. Никольский сморщил нос, потряс головой, улыбнулся и взялся за телефонную трубку.

К сумеркам стало тихо на Спиридоновке. Лишь редкие прохожие поодиночке шли домой, да иногда лимузины с тихим шелестом скользили по улице. Но не лимузин — скромная «семерка» остановилась у забора зеленого дворика перед элитным домом-башней.

Из «семерки» вылезли двое: один — высокий и широкий, с ног до головы затянутый в кожу, другой субтильный, в скромной пиджачной паре и недорогих ботиночках. Доставивший этих двоих автомобиль, едва их высадив, неспешно тронулся и свернул в ближайший переулок.

Кожаный нес в руке увесистый букет заграничных роз, а пиджачник — здоровенную коробку с тортом. В подъезде они набрали код и проникли в просторный ухоженный вестибюль. Лифт поднял их до двенадцатого этажа. Кожаный уверенно достал ключи, и вскоре они оказались в шикарной квартире. Миновали гостиную красного дерева и вошли в кабинет карельской березы. Пиджачник поставил коробку с тортом на письменный стол, а кожаный швырнул букет в кресло. Выразился:

— Цветики-цветочки, мать их!

— Не нравятся тебе цветы, а каждый раз пятисотрублевый букет покупаешь, — заметил пиджачник, устраиваясь перед компьютером.

— Хозяин велел. Конспирация! — Кожаный сел за письменный стол, извлек из кармана фляжку «Смирнов» и со стуком водрузил ее на стол.

Пиджачник глядел в засветившийся экран. Не оборачиваясь (что за спиной происходило, определил на слух), спросил:

— И водку трескать хозяин велел для конспирации?

— Не твое собачье дело, фраерок. — Кожаный щелкнул кнопочным ножом, разрезал коробочную бечевку и обнажил причудливый торт ядовитой расцветки. — И этим вот хорошую водку заедать! — Он отрезал кусок торта с угла, отвинтил крышку фляжки, сделал три гигантских глотка прямо из горла, закусил с ножа тортом. Передохнул малость, наблюдая, как пиджачник играет с компьютером. — И за что тебе такие деньги ломовые? Третий день мудохаешься, и все без толку. Сегодня-то вскроешь?

— Постараюсь, Вовчик, постараюсь, — с непочтительной небрежностью — азарт одолевал — пообещал пиджачник.

— Старайся, Гена, старайся, — ласково, поскольку первая доза спиртного пробудила в нем добрые чувства, ободрил Вовчик соратника и отхлебнул еще.

— Есть! — заорал Гена и сверился с бумажкой, лежавшей рядом с компьютером. На экране возникла строчка: «Пять в Турцию 12 ноября» — И точно на начале!

— Молоток! — похвалил Вовчик. — Теперь на принтер в одном экземпляре, а потом все сотрешь.